Город падших ангелов - Депп Дэниел

— Вы где шляетесь?

— Гулял по аллее воспоминаний.

— Можете хоть тут не выделываться, а? — В ее голосе слышалась легкая паника. Шпандау начал было ее жалеть, но одернул себя. — Короче, слушайте. У него стресс. Он очень напряжен. Сраный продюсер и сраный режиссер вместе задрочили ему всю голову. У его партнера по фильму таланта не больше, чем у овсяного печенья. Так что говорить буду я. А вы помалкивайте, пока он сам с вами не заговорит. Если не захочет, значит, просто уйдете. Все равно толку не будет. У него чутье звериное. Не понравитесь ему — делу конец. Ясно?

— Может, мне следовало принести морковку или пару кусочков сахара? — незлобно поинтересовался Шпандау.

Энни втянула воздух через сомкнутые зубы и пронзила его испепеляющим взглядом.

— Я думаю, вы там пробудете секунд тридцать.

Они вошли в трейлер. За маленьким обеденным столом сидели Бобби Дай и Аронсон.

— Бобби, — оживился Аронсон, — это Дэвид Шпандау из детективного агентства.

Бобби поднялся и пожал руку Шпандау. Энни потопталась за ним несколько секунд и втиснулась между ними, словно пытаясь защитить своего клиента от порчи.

— Пупсик, необязательно заниматься этим сейчас, если ты не готов, — сказала она Бобби.

— Да все в порядке.

— Точно?

— Господи, Энни, — вмешался Аронсон. — Может, ты уже перейдешь к делу?

— Энни, — сказал Бобби.

— А?

— Ты меня задолбала совсем, ясно?

— Пупсик, я просто о тебе забочусь. Мне же именно за это платят.

— А ты перестань. Поняла?

— Как скажешь, пупсик.

— И хватит называть меня пупсиком, — рявкнул Бобби. — Это меня бесит.

— Ну извини, — сказала Энни и переключилась на обсуждение разговора с одним финским режиссером, который звонил ей утром. Он хотел поработать с Бобби. Это, разумеется, могло и подождать. Но Энни пыталась сохранить лицо. И хотела управлять ситуацией, а не оказаться в роли жертвы.

Шпандау оключился от этой мелодрамы, присел и воспользовался возможностью осмотреть трейлер.

Пятнадцатичасовой рабочий день на съемочной площадке — норма. Актеры, занятые в главных ролях, большую часть времени проводят в своих трейлерах. Это что-то вроде домашнего ареста: никогда не знаешь, когда понадобишься режиссеру, и не решаешься уйти с площадки. Конечно, в контракте, скорее всего, это не запрещено, но как-то неловко завалиться в «Макдоналдс» в наряде ковбоя или зомби-людоеда. А если ты еще и популярный актер, то на тебя накинется толпа фанатов и журналистов. Если съемки проходят на площадке, можно, конечно, пойти прогуляться, но такое бывает нечасто, поскольку съемочные площадки, как правило, располагают к прогулкам не больше, чем территория лесопилки. Продюсеры и режиссеры — жутко нервные люди. Словно учительница, которая недосчиталась детишек в конце экскурсии, они будут корчиться в апоплексическом припадке, если не найдут на месте своих актеров, которые, стоит спустить их с поводка, умеют отвлечься весьма хитроумными и нетривиальными способами. Так что всем куда спокойнее, если актер сидит сиднем в своем трейлере.

Поскольку автофургоны уютом не отличаются, актеры делают все возможное, чтобы привнести в них домашнюю атмосферу. Шпандау доводилось видеть трейлеры, отделанные в стиле турецких борделей, опиумных притонов, французских будуаров и спортивных залов. Одна его знакомая актриса путешествовала с пузатой свинкой, для которой в трейлере был устроен загончик, устланный соломой. Пахло там соответственно. Сама же звезда, сменившая пять мужей, секс-символ мирового масштаба, частенько благоухала парфюмом, имитирующим запах свиньи. Но если звезда довольна, то и остальным легче. И к черту санитарные нормы.

На взгляд Шпандау, изюминкой трейлера Бобби Дая было полное отсутствие индивидуальности. Ни тебе оборочек, ни тебе подушечек, ни вычурных занавесочек. Семейных фотографий тоже не наблюдалось — как и прочих. Никаких памятных вещиц. Ничего, что рассказало бы о личной жизни и прошлом Бобби Дая. Дверь в спальню была открыта. Шпандау увидел незаправленную кровать, разбросанную одежду и набор гантелей. Во всем остальном трейлер был таким, как его изготовили на заводе, — холодным и безликим. Единственное, что хоть немного говорило о внутреннем мире его обитателя, — журналы и книги, лежавшие повсюду. Среди журналов Шпандау заметил «Кайе дю синема», «Сайт энд саунд», «Нью-Йорк тайме», «Эсквайр» и «Пипл». Мешанина, конечно. Но Шпандау заподозрил, что, если присмотреться, в каждом из этих журналов найдется материал о Бобби. На маленькой полке соседствовали Уилл Дюрант, [13] Чарлз Буковски и Карл Юнг. Интересно, Бобби их читал? Или это все часть декорации?

— Настоящий сыщик, да? — сказал Бобби, при влекая внимание Шпандау.

— Никаких подделок.

— Вы упакованы?

— То есть при оружии ли я?

— Ну да.

— Нет.

Бобби посмотрел на него разочарованно.

— А в чем смысл тогда?

— Временами я сам себе задаю этот вопрос, — ответил Шпандау.

Его порадовало, что Бобби поднялся, чтобы пожать ему руку. Хоть манеры ему привили. Бобби Дай оказался сантиметров на десять ниже Шпандау. Он крепко сжал руку детектива и посмотрел ему в глаза. Но был во всем этом какой-то перебор, словно актер играл роль и таким образом полагалось вести себя его герою. Бобби и одет был в костюм для съемки: линяные джинсы, потертые ковбойские сапоги, расстегнутая рубашка в клетку, открывающая гладкую загорелую грудь. Рукава были закатаны, на сильных жилистых руках — многочисленные татуировки, проступающие сквозь слой грима.

Спутанная копна длинных каштановых волос, усугубленная наращиванием, выглядела эффектно перед камерой на ветру, но на крупном плане походила на клубок ленточных змей. Глаза у Бобби были карие, немного печальные, что очень любили обсуждать в подростковых журналах.

Но главной достопримечательностью его лица был нос — знаменитый сломаный клюв, слегка вздернутый, крючковатый, что, как предполагалось, явилось результатом недолгой боксерской карьеры. Нос придавал Бобби индивидуальность и не позволял спутать его с миллионами других. В который раз Шпандау удивился тому, каким простым человеком кажется актер в жизни и каким величественным становится на экране. Тут явно не обходилось без волшебства, которое с помощью камеры добавляло великолепия и романтичности простецким чертам. Никто не мог объяснить, почему так происходит лишь с немногими избранными, хотя кто только не пытался добиться этого эффекта со времен изобретения кинематографа.

— Ну и как вы будете меня защищать?

— В общих чертах, если дойдет до стрельбы, это будет означать, что я с работой не справился. А я всегда справляюсь со своей работой.

— Господин Шпандау, как я поняла, хочет сказать… — вклинилась Энни.

— Я знаю, что он хочет сказать, — оборвал ее Бобби. — Уши у меня есть.

Она обожгла взглядом детектива. Шпандау поймал себя на том, что непроизвольно улыбнулся.

— Господин Шпандау, я не уверена, что вы достаточно…

— Да заткнись ты, Энни, — рявкнул на нее Бобби.

Шпандау постарался скрыть свое злорадство.

— Полагаю, мы могли бы обсудить все, — сказал он.

— Конечно.

— Наверное, лучше всего наедине. Если, конечно, не намечается чаепитие.

Аронсон посмотрел на Энни и кивнул. Она нехотя поплелась за ним из трейлера.

— Не пришлась вам работенка, да? — спросил Бобби.

— Это зависит от вас. Без вашей помощи я ничего сделать не смогу.

Бобби протянул ему листок, на который были приклеены буквы, вырезанные из газеты.

ТЫ СКОРО СДОХНЕШЬ, ДАЙ!

Шпандау вернул листок.

— Миленько.

— Вчера утром нашел. Кто-то подсунул под дверь.

— Часто такие получаете?

— Бывает. Какая-нибудь девица увидит меня в кино и втрескается. А ее парень взбесится — и давай мне письма слать.

— И как вы обычно себя ведете?

— Есть у меня человек, который отвечает за безопасность. Обычно до серьезного не доходит.