Все лгут - Гребе Камилла

А потом – потом наступила нескончаемая мучительная неопределенность. А еще дальше наступила тишина. И ожидание. Надежды, разбитые надежды, надежды, превратившиеся в безнадежность. Беспомощность, немощь, бессилие и тысячи других эмоций, прежде никогда еще не испытанных. Некогда непоколебимое доверие превратилось в патологическую подозрительность и пульсирующий гнев, который мало-помалу утих, напоминая о себе саднящей тоской.

Но хуже всего было осознание, что ничего и никогда уже не станет как раньше.

Мы с Анн-Бритт заняли кухню, а Гуннар и Самир поднялись наверх. Винсенту было позволено посмотреть видик – в обычных случаях мы строго регламентировали это занятие, – так что он уселся с завтраком прямо перед телевизором в гостиной.

Я предложила кофе, и Анн-Бритт не стала отказываться, но к бутербродам не притронулась – уже успела позавтракать.

Она была чем-то похожа на маму. Не знаю, было то из-за ее округлой фигуры или мягких черт лица, а может, мне показался знакомым ее взгляд – испытующий и цепкий.

– Возбуждено уголовное дело об убийстве. Мы проводим предварительное следствие, – заговорила Анн-Бритт.

– Об убийстве? Но почему?..

Она успокоительно приподняла ладонь.

– Это не означает, что кто-то убил Ясмин, и вообще, что она мертва. Однако у нас есть свидетель, который ночью видел подозреваемого.

– Владелица собаки? Та, что обнаружила записку?

Анн-Бритт кивнула.

– Да. Сегодня утром, когда мы проводили опрос, женщина сообщила, что на вершине скалы видела не одного человека, а двоих.

– Но… Это же не означает, что кто-то хотел навредить Ясмин?

Немного помолчав, Анн-Бритт отозвалась:

– Владелица собаки утверждает, что некий человек сбросил или столкнул что-то с обрыва. – Анн-Бритт замялась. – Или кого-то, – наконец закончила она. – В темноте она не могла все разглядеть.

Анн-Бритт взяла короткую паузу – очевидно, чтобы понаблюдать за моей реакцией.

Я отложила бутерброд с сыром на тарелку, так как внезапно почувствовала, что ничего не смогу съесть. Дурнота подкатила с новой силой. Из гостиной доносился звук телевизора – Винсент смотрел «Короля Льва». Я скользнула взглядом по кухне. Все выглядело настолько идиллически: крашенные в зеленый цвет дверцы шкафчиков, старинная дровяная плита, которую мы решили сохранить, когда делали здесь ремонт. Столешницу выбрали мраморную, несмотря на ее явную непрактичность. Рисунками Винсента были увешаны все стены. Разумеется, были там и фотографии – вот Винсент в снегу, рядом с гигантским снеговиком, которого он слепил в прошлом году. На другом фото – Ясмин вместе с Винсентом на фоне стареньких буренок на ферме, куда мы ездили прошлым летом. Глядя на это фото, я почти ощущала запах животных, почти чувствовала влажное тепло их больших, могучих тел. В самом низу висело увеличенное фото с нашей с Самиром свадьбы. Я сижу на стволе упавшей березы. Бессовестно дорогое платье, купленное в городском бутике, все измялось, а подол задрался. Самир стоит у меня за спиной, немного нагнувшись вперед, и целует меня в щеку. Несмотря на то что его лицо заметно не полностью, я отчетливо видела ее – любовь в его глазах. Видела так же ясно, как черные пятна на березовом стволе, как высокую августовскую траву.

Проследив за моим взглядом, Анн-Бритт тоже посмотрела на стену.

– Ваш сын здорово рисует.

Я молча кивнула.

– Будем надеяться, что все благополучно разрешится, – ровным голосом продолжала Анн-Бритт. – Так чаще всего и происходит, но, тем не менее, я должна задать вам несколько вопросов. Где вы находились вчера вечером?

И до меня потихоньку стало доходить.

В самом деле, а я что думала? Что это визит вежливости? Что она поспешит меня утешить и будет держать за руку? Ее вопрос прояснил, почему делом занялась уголовная полиция. Там ведь не стали бы расследовать самоубийство или исчезновение подростка.

– Я была на девичнике, на шхерах, в Сандхамне. Уехала вчера после обеда и пробыла там до… Да, до того момента, как позвонил Самир и рассказал об исчезновении Ясмин.

– Который был час?

Анн-Бритт достала очки и принялась делать пометки в своем блокноте.

– Наверное, половина пятого утра.

– Может кто-нибудь подтвердить, что вы были там?

Ее слова прозвучали словно в замедленном воспроизведении, и кухня, внезапно утратив четкость линий, стала расплываться. Все это происходило наяву. Это было со мной. С моей семьей.

– Вы серьезно? Меня в чем-то подозревают?

Анн-Бритт изучающе поглядела на меня поверх оправы очков. Лицо ее не выражало эмоций.

– Это стандартный вопрос в подобных ситуациях.

Я покорно кивнула и продиктовала ей имена девчонок, а также телефонный номер Греты.

Анн-Бритт продолжала вести записи. Аккуратный почерк, ровные строчки на белой бумаге. Без всяких там дрожащих рук или пылающих щек. Для нее это была рутина, работа, business as usual. А когда она закончит со мной, то отправится домой, к своей семье, или к своему коту, или к своим романам, а мы останемся сидеть здесь, в нашем красивом, но захламленном доме, так ничего и не выяснив.

Мы станем пленниками неопределенности.

– Вы что-то нашли? – спросила я.

Анн-Бритт отложила ручку и слегка одернула вязаный свитер, который был ей тесноват в груди.

– Мы обнаружили ряд предметов на скалах. И в воде. В данный момент я больше ничего не могу вам сообщить. Но Ясмин мы не нашли.

– Она могла убежать, – предположила я.

– У нее были причины?

Я задумалась, и задумалась надолго. Что мне было сказать? Что я могла сказать? Что было лучше для Ясмин, для Самира, для моей семьи?

– В последнее время она была сама не своя.

– Что вы имеете в виду?

Я попыталась сделать глоток кофе, но руки так сильно дрожали, что чашку пришлось поставить.

– Она отгородилась от нас. Установила замок на свою дверь. А еще… она похудела. Она и так была худой, так что…

Я не закончила фразу.

– Депрессия?

– Может быть.

– Возможно, с ней что-то произошло?

– На самом деле я не знаю, – солгала я. – Я склоняюсь к тому, что это подростковые проблемы, понимаете?

– Нет, не понимаю. Расскажите подробнее.

Я вздохнула.

– Она устала от школы. Очень устала. Кажется, у нее произошла размолвка с парнем, но я точно не знаю. Она никогда не стала бы со мной делиться. Вам лучше спросить Самира.

– Ее парень, – помедлив, проговорила Анн-Бритт. – Это Том Боргмарк?

– Да.

– Что он за человек?

Я задумалась. Тома я знала с младенчества – несчетное количество раз оставалась у него в няньках. Меняла пеленки, утешала и качала перед сном.

– Он замечательный молодой человек, – наконец ответила я, выделяя каждое слово.

Ручка Анн-Бритт снова заскрипела по бумаге.

– Исходя из чего вы делаете такой вывод?

– Я живу здесь с рождения. Мой папа работал садовником в усадьбе Кунгсудд. Он…

– В усадьбе? – переспросила Анн-Бритт.

– Да, в прошлом наш дом был ее частью, но в шестидесятых родители его выкупили. Когда папа умер, мама переехала в квартиру, а я осталась жить в доме. Как бы там ни было, Тома я знаю целую вечность, так что могу за него поручиться. Он хороший мальчик.

«Может быть, слишком хороший для Ясмин», – подумала я, но, разумеется, ничего такого вслух не сказала, потому что внезапно почувствовала, что женщина по другую сторону стола – та самая, с округлыми чертами и обманчиво мягкими интонациями, напомнившая мне маму, – вовсе не на нашей стороне.

– Хм, – произнесла она. – Мы побеседовали с Томом. Он был сильно возмущен.

– Он что-то знает о Ясмин?

– Нет. Вчера он работал допоздна в какой-то финансовой конторе в городе.

Я кивнула – это мне уже было известно. Том учился в Хандельс [7], а по вечерам подрабатывал в колл-центре – продавал какие-то финансовые услуги малым предприятиям.