Джон Гришэм - Пора убивать
Но как же тогда пожилые, совершенно облысевшие адвокаты? Или адвокаты средних лет, достаточно солидные, но лишенные всяких признаков шевелюры? Ах, если бы волосы могли вернуться к нему тогда, когда лицо покроется морщинами, а щеки украсятся благородными седыми бакенбардами!
Джейк размышлял обо всем этом, стоя под душем. Утренний туалет, бритье и одевание не отнимали у него много времени. В кафе он должен быть ровно в шесть утра — таково было третье правило. Выйдя из ванной, Джейк включил в спальне свет и принялся стучать ящиками и хлопать дверцами шкафа, надеясь разбудить Карлу. Это был обычный ритуал, когда в школе кончались занятия и ей уже не нужно было спешить на уроки. Сколько раз он пытался объяснить ей, что у нее весь день впереди, что она успеет еще отоспаться, что быстротечные утренние мгновения они должны проводить вместе, наслаждаясь друг другом. В ответ Карла только мычала нечто невразумительное и глубже закутывалась в одеяла и простыни. Уже одетый, Джейк вдруг бросался в постель и начинал целовать жену в ухо, в шею — куда придется, — пока она, обиженная, не поворачивалась к нему спиной. Тогда он срывал с нее покрывала и радостно смеялся, глядя, как она сворачивается в клубочек и умоляет накрыть ее чем-нибудь. Он не торопился выполнить просьбу, восхищаясь ее загорелыми стройными, почти совершенной формы, ногами. Коротенькая ночная рубашка спускалась чуть ниже грудей, и представавшее глазам зрелище заполняло его голову тысячью соблазнительных мыслей.
Примерно раз в месяц привычный ход событий нарушался. Она не возмущалась и не протестовала, и покрывала объединенными усилиями сбрасывались на пол. В такое утро Джейк раздевался даже быстрее, чем одевался, и разом нарушал по крайней мере три из своих непреложных правил. Именно так они зачали свою единственную дочь, Ханну.
Однако это утро оказалось совершенно обычным. Он заботливо укрыл жену, нежно поцеловал ее в щеку и выключил свет. Карла задышала ровнее, через мгновение она уже спала.
Пройдя по коридору, Джейк бесшумно открыл дверь, вошел в спальню дочери и опустился на колени у ее кроватки. Девочке было четыре года. Она лежала в своей постели в окружении кукол и любимых мягких игрушек. Он осторожно прикоснулся губами к щечке ребенка. Дочь была такой же красавицей, как и ее мать, она походила на нее и обликом, и манерой поведения. У обеих были огромные голубовато-серые глаза, которые при необходимости могли источать влагу часами. У обеих одинаково уложенные роскошные темно-каштановые волосы — мать и дочь пользовались услугами одного и того же мастера и в одно и то же время. Даже одевались они одинаково. Двух этих женщин Джейк боготворил.
Поцеловав малышку еще раз, он отправился на кухню, чтобы приготовить кофе для Карлы. По пути он выпустил из дома во двор Макса, который тут же, у крыльца, начал совершать свои собачьи дела, а затем принялся рьяно облаивать кошку миссис Пикль, соседки.
Немногие встречали утро так, как это делал Джейк Брайгенс. Бодрым шагом он прошелся по дорожке до почтового ящика, достал для Карлы утренние газеты. Еще не совсем рассвело, воздух был прохладным и чистым, напоенным ароматами быстро приближающегося лета.
Джейк посмотрел в оба конца пустой еще Адамс-стрит, затем повернулся и с удовольствием обвел взором свой дом. В округе Форд было всего два дома, внесенных в Национальный реестр исторических памятников, и владельцем одного из них являлся он, Джейк Брайгенс. Хотя здание было заложено и перезаложено уже неоднократно, у хозяина имелись все основания гордиться им. Это был построенный в викторианском стиле особняк. Лет сто назад его воздвиг какой-то вышедший на пенсию чиновник железнодорожной компании. Однако он не успел даже встретить в новом доме Рождество, умерев в самый канун праздника.
Массивный фасад здания был украшен небольшим изящным портиком, под которым в неглубокой нише находился главный вход. Пять составлявших портик колонн были круглыми, выкрашенными в белый и голубовато-серый цвета. Их украшала затейливая резьба: нарциссы, ирисы, цветы подсолнуха. Резьба же покрывала и перила между колоннами. На небольшой балкон над входом выходили три окна «фонариком», а слева от балкона высилась восьмигранная башенка, в узких бойницах которой поблескивало цветное стекло витражей. Возвышавшуюся над домом башенку венчал кованный из железа флюгер. Под башенкой, слева от ведущих к входу ступеней, располагалась просторная веранда, расписанная снаружи растительным орнаментом. Пространство под ней было отведено под гараж.
Карла разыскала в Новом Орлеане консультанта по малярным работам, и парень выбрал следующую цветовую гамму: голубой, темно-серый, персиковый и белый. Покраска заняла два месяца и обошлась Джейку в пять тысяч, это еще не считая тех бесчисленных часов, которые он вместе с Карлой провел ползая по лестницам и подкрашивая карнизы. И хотя Джейк вовсе не приходил в восторг от этой расцветки, он ни разу не решился предложить Карле перекрасить их собственность.
Как и любая постройка викторианского стиля, их дом являлся зданием уникальным. Были в нем какая-то пикантность, какой-то вызов, некое очарование, таившиеся в сказочном, задиристом, чуть ли не мальчишеском облике. Карла сгорала от желания заполучить этот дом еще до брака, и, когда последний его владелец, живший в Мемфисе, мирно почил в бозе, они с Джейком купили участок вместе с домом за какую-то смешную цену — никого, кроме них, здание не заинтересовало. Двадцать лет оно простояло необитаемым. Само собой, им пришлось влезть в долги: они взяли ссуды в двух из трех имевшихся в Клэнтоне банках и три года кряду работали не покладая рук, чтобы привести свою собственность в надлежащий вид. Зато теперь многие из проезжавших мимо останавливались специально для того, чтобы сделать снимок.
В третьем и последнем по счету городском банке Джейк заложил свою машину — единственный в округе «сааб», да еще красного цвета. Подойдя к нему, Джейк любовно вытер с ветрового стекла выпавшую за ночь росу, открыл дверцу. Макс своим усердным лаем разбудил семейство голубых соек, облюбовавших росший во дворе у миссис Пикль клен. Птицы принялись возмущенно переговариваться между собой, затем взмыли в воздух и уже оттуда прокричали Джейку что-то прощальное. Он свистнул им в ответ и улыбнулся. Сев за руль, он дал задний ход, выехал на Адамс-стрит. Проехав пару кварталов, свернул на Джефферсон-стрит, шедшую в южном направлении и упиравшуюся в Вашингтон-стрит. Джейку часто приходил в голову вопрос: почему это в каждом маленьком южном городке всегда найдется улица Адамса, Джефферсона, Вашингтона, но никогда вам не увидеть таблички с названием Линкольн- или Грант-стрит? Вашингтон-стрит шла с запада на восток чуть севернее Клэнтон-сквер.
Вследствие того что Клэнтон был главным городом округа, ему полагалось иметь площадь, и совершенно естественно, что в центре этой площади располагалось здание окружного суда. Основатель города, генерал Клэнтон, планировал его с большой любовью и тщанием. Площадь была просторной, огромный газон перед зданием суда украшали старые дубы, посаженные на равном расстоянии друг от друга. Само строение уже шагнуло во второе столетие своего существования, воссозданное заново после того, как во время Гражданской войны Севера и Юга старое здание суда было сожжено дотла. Величественный дворец фасадом был обращен строго на юг, как бы недвусмысленно предлагая наглецам северянам поцеловать его в зад. Вдоль фасада шел ряд строгих белых колонн, на ночь окна прикрывались черными ставнями. Построенное изначально из красного кирпича, здание впоследствии было выкрашено белой краской, и каждые четыре года местная организация бойскаутов покрывала древние стены новым ее слоем. Осуществлявшийся в последние несколько лет выпуск ценных бумаг давал необходимые средства для поддержания присутственного места в надлежащем состоянии. Аккуратно подстриженный газон поддерживался в безупречной чистоте. Не реже двух раз в неделю его приводил в порядок контингент городской тюрьмы.
В Клэнтоне насчитывалось три кафе: два для белого населения, одно — для всех остальных, — и все три были расположены на центральной площади. Однако никто не видел ничего странного или хотя бы нарушающего традиции в том, что белый человек заходил в кафе «У Клода» — так в обиходе его называли. Там собирались темнокожие жители; оно находилось в западной части площади. С другой стороны, любой негр мог совершенно спокойно чувствовать себя в чайной на южном краю площади или в кафе на Вашингтон-стрит. Тем не менее цветные избегали заходить туда еще с семидесятых, когда им было даровано это право. Джейк с удовольствием ходил по пятницам в заведение «У Клода» отведать жаренного на углях мяса — как и большинство уважающих себя либералов в Клэнтоне. Но шесть раз в неделю он по утрам обязательно показывался в кафе на Вашингтон-стрит.
