Джон Гришэм - Золотой дождь
— Здесь говорится, что в просьбе отказано, потому что болезнь возникла до заключения контракта.
— Они использовали все закавыки, Руди, чтобы отказать. Прочитайте бумаги внимательно. Тут указаны все исключения, изъятия из правил, они все испробовали.
— А есть тут исключение для пересадки костного мозга?
— Да нет, черт возьми. А наш врач только взглянул на полис и говорит, что «Дар жизни» обязан все оплатить, потому что операции с пересадкой костного мозга теперь стали обычными, их каждый день делают. Это не исключительный случай.
Клиент Букера вытирает лицо обеими руками, встает и просит извинить его. Он благодарит Букера, а Букер благодарит его. Старик садится у столика, где идет ожесточенное сражение в китайские шашки. Мисс Берди наконец удается избавить Н. Элизабет Эриксон от Боско и его проблем. Смут прохаживается у нас за спиной.
Следующее письмо тоже от «Дара жизни» и на первый взгляд ничем не отличается от других. Оно короткое, скверное и по делу. В нем говорится:
«Уважаемая миссис Блейк!
В семи предыдущих случаях компания отказала Вам в Вашей письменной просьбе. Сейчас мы отказываем Вам в восьмой раз, и в последний. Вы, должно быть, дура, дура и дура!»
И подписано:
«Старший инспектор по рассмотрению исковых заявлений».
Я, не веря глазам своим, тру красующуюся вверху страницы словно выгравированную марку фирмы. Прошлой осенью я посещал курс, посвященный законам страхования, и помню свое потрясение, когда пришлось сталкиваться с грубым и недобросовестным поведением некоторых компаний, которые на поверку обманывали доверие своих клиентов или злоупотребляли им. Наш преподаватель был приглашенным лектором, коммунистом, который ненавидел все страховые компании, все корпорации и, в сущности, просто испытывал наслаждение, когда изучал случаи незаконных отказов на законные требования застрахованных. Он твердо верил, что в стране можно насчитать десятки тысяч случаев обмана доверия и мошенничества при рассмотрении исков пострадавших и что по ним никогда не восстанавливается справедливость. Он написал несколько книг о мошеннических судебных процессах по рассмотрению исков и даже приводил статистические данные в доказательство того, что большинство людей принимают отказ как должное и смиряются с ним, не пытаясь серьезно вникнуть в причины отказа.
Я перечитываю письмо, все время нащупывая пальцем затейливую марку «Дара жизни».
— И вы всегда вовремя вносили взносы? — спрашиваю я Дот.
— Да, сэр. Ни единого раза не пропустили.
— Мне нужно посмотреть медицинскую карту Донни.
— У меня эти документы почти все остались дома. У него последнее время врач бывал не часто. Мы не в состоянии платить за визиты.
— А вы можете сказать точную дату, когда ему диагностировали лейкемию?
— Числа не припомню, но это было в августе прошлого года. Он находился в больнице для первого курса переливания крови. А потом эти мошенники сообщили, что больше не станут оплачивать лечение, так что из больницы нас выставили. Сказали, что не могут бесплатно сделать пересадку, что это чертовски дорого стоит. И я их не могу за это осуждать.
Бадди внимательно рассматривает следующего клиента Букера, вернее, клиентку, хрупкую маленькую женщину, тоже с папкой документов. Дот теребит в пальцах пачку «Салема» и наконец вставляет между губами ещё одну сигарету.
Если Донни действительно болен лейкемией и болен только последние восемь месяцев, тогда, значит, никакой речи о существовании болезни до оформления страхового полиса не может быть. И нет никакого исключения для лейкемии, а это значит, что «Дар жизни» должен платить. Правильно? Это же так разумно, так абсолютно ясно. А поскольку закон очень редко ясен и нечасто разумен, то у меня появляется ощущение какой-то ошибки, я уверен, что в основе всех этих отказов содержится нечто роковое для моих столь ясных умозаключений.
— Я просто не понимаю этого, — говорю я, глядя на письмо с трехкратной «дурой».
Дот изрыгает густое голубое табачное облако в лицо мужу, и дым окутывает его голову. Глаза у него сейчас как будто сухие, но я не до конца уверен в этом. Она облизывает липкие губы и произносит:
— Но это же так просто, Руди. Это просто шайка мошенников. Они решили, что мы простаки, невежественная рвань, что у нас нет денег, чтобы схватиться с ними. Я тридцать лет работала на джинсовой фабрике, там я вступила в профсоюз, и мы боролись с нашей компанией каждый день, без передышки. И здесь происходит то же самое. Большая корпорация давит маленьких людей.
Кстати, мой папаша не только ненавидел юристов. Он часто изрыгал хулу и ехидничал по поводу рабочих профсоюзов. И естественно, я вырос горячим защитником рабочих масс.
— Просто не верится, что можно послать такое письмо, — говорю я ей.
— Какое?
— Да это, от мистера Крокита, в котором он пишет, что вы «дура, дура и дура».
— Сукин он сын! Хотела бы я, чтобы он притащил свою задницу сюда и попробовал бы здесь обозвать меня дурой. Ублюдок янки.
Бадди отгоняет от лица дым и что-то бурчит. Я смотрю на него в надежде, что и он выскажется, но он упускает возможность. И я впервые замечаю, что слева голова у него более плоская, чем справа, и снова молниеносно представляю, как он голышом, на цыпочках, проходит через металлодетектор. Я складываю письмо с «дурой» и помещаю его сверху пачки.
— Мне потребуется несколько часов, чтобы все это как следует просмотреть.
— Да, но вам надо торопиться. Донни Рей долго не протянет. В нем теперь сто десять фунтов, а раньше весил сто шестьдесят. Он иногда так плохо чувствует себя, что едва держится на ногах. Хотелось бы мне, чтобы вы его увидели.
Желания видеть Донни Рея у меня нет.
Конечно, но как-нибудь потом. Я ещё раз просмотрю полис, и все письма, и медицинскую карту Донни, потом проконсультируюсь со Смутом и напишу любезное письмо на двух страницах Блейкам, в котором очень убедительно объясню, что их случай заслуживает консультации с настоящим, опытным юристом, и не просто с юристом, а с тем, который специализируется на судебных исках к страховым компаниям по поводу злоупотребления доверием. Перечислю несколько имен таких адвокатов, их телефонные номера и покончу с этим совершенно невыгодным делом, а также со Смутом — страстным поборником социальной защиты стариков.
Я окончу колледж через тридцать восемь дней.
— Мне нужно все это оставить у себя, — объясняю я Дот, пытаясь навести порядок в бумажной неразберихе и собирая её резинки. — Я приеду сюда через две недели с рекомендательным заключением.
— Но почему только через две недели?
— Ну, э… мне нужно проделать некоторую исследовательскую работу, навести справки, знаете ли, проконсультироваться с моими преподавателями и посмотреть кое-какие справочники. Вы можете переслать мне медицинскую карту Донни?
— Конечно, но хорошо бы вам с этим поторопиться.
— Я приложу все силы, Дот.
— А как вы думаете, мы выиграем дело?
Хотя я только ещё изучаю право и всего-навсего студент, но я уже навострился в умении говорить экивоками и двусмысленностями.
— Наверняка сейчас сказать не могу, хотя есть перспективы. Но дело требует дальнейшего рассмотрения и тщательной проверки. Все возможно.
— Какого черта это значит?
— Ну, э… это значит, что ваши претензии имеют все основания, но мне ещё раз надо все просмотреть, прежде чем я буду уверен.
— А вы юрист по каким делам?
— Я ещё студент.
Дот, по-видимому, удивилась. Она сжимает губами фильтр и сердито взирает на меня. Бадди что-то там ворчит. Смут, слава Богу, появляется у меня за спиной и спрашивает, в чем дело.
Дот пялится на его галстук-бабочку, потом на взлохмаченные волосы.
— Все в порядке, — отвечаю я, — мы заканчиваем.
— Очень хорошо, — говорит он, словно времени в обрез и меня ожидают другие клиенты. И ускользает прочь.
— Увидимся через пару недель, — повторяю я добродушно и фальшиво улыбаюсь.
Дот тычет сигаретой в пепельницу и опять наклоняется ко мне. Вдруг у неё начинают дрожать губы, глаза увлажняются. Она слегка трясет мое запястье, беспомощно глядя на меня.
— Пожалуйста, Руди, поторопитесь. Нам нужна помощь. Мой мальчик умирает.
Мы целую вечность смотрим в глаза друг другу, и я наконец киваю и что-то бормочу. Эти бедняки только что доверили мне жизнь своего сына, мне, студенту третьего курса Мемфисского юридического колледжа. Они верят, что я возьму пачку грязных бумажонок, которые они выложили передо мной, подниму телефонную трубку, сделаю пару звонков, напишу несколько писем, немного побегаю и похлопочу, там и здесь погрожу, и бац — вот вам, «Прекрасный дар жизни» падает передо мной на колени и осыпает долларами Донни и Рея. И они ожидают, что я не только все это сделаю, но сделаю быстро.
