Уоррен Мерфи - Вторжение по сценарию
Когда-то, много лет назад, Римо был полицейским в Нью-Джерси. Его обвинили в убийстве мелкого торговца наркотиками, и приговорили к казни на электрическом стуле. Но вместе с приговором Римо получил и новый шанс, благодаря которому все следы его прошлой жизни были тщательно стерты, и на свет появился новый, более совершенный Римо.
Ведь Римо стал Мастером Синанджу. Его обучили искусству наемных убийц-ассассинов, и он работал на тайную организацию, подчиненную правительству Соединенных Штатов, и известную как КЮРЕ. Задачей Римо было обнаруживать и обезвреживать врагов государства.
А сегодня в его задание входило убить Санта-Клауса.
Сам Римо не имел ничего против достопочтенного Святого. По сути дела, он давно уже в него не верил. Санта-Клаус был для него веселой сказкой, олицетворявшей счастливое детство, то детство, которое Римо так и не удалось ощутить в полной мере, поскольку вырос он в приюте.
Тем не менее, хотя Римо и был лишен нормального детства, он не испытывал особенного чувства обиды. Может быть, только чуть-чуть. В это время года он обычно ощущал, что Рождество, всеобщий детский праздник, это что-то такое, чего ему никогда не прочувствовать до конца.
Вот почему Римо собирался убить Санта-Клауса. Этот негодяй лишал праздника детей, не похожих на него, ребят, у которых были мамы, папы, братья и сестры. Невинных детей, сидевших в теплых, уютных домах вокруг елки, которую они украшали всей семьей, а не под руководством монахинь из приюта. Римо никогда не увидеть такого Рождества, но черт побери, он не позволит какому-то жирному неряхе в красном кафтане и с топором в руках лишить этого праздника еще одного ребенка.
Римо закончил осмотр Бенефит-стрит. Это была старая часть Провиденс, где время, казалось, остановилось. Горящие на улицах фонари, наверное, светили точно так же, как и сто лет назад. Дома словно принадлежали другой эпохе. У многих каменных лестниц виднелись кованые железные пластины, о которые во времена конных трамваев жители города соскребали грязь с башмаков. Теперь же это были всего лишь забавные вещицы, пережиток старины.
Этим вечером Санта-Клаус еще не успел потревожить покой Бенефит-стрит.
Полный силуэт в кафтане не пробирался, крадучись, по крышам домов, бородатое лицо не заглядывало в окна, слегка постукивая по стеклу пальцами.
Римо пошел по направлению к Проспект-парку, разбитому на склоне холма, откуда открывался вид на Бенефит-стрит и на весь остальной город. Подойдя к высеченной из гранита статуе Роджера Уильямса, он уселся на парапет.
Возвышающийся над ним памятник беспомощно поднимал руку, на которой не хватало отбитого пальца, словно говоря: «Боже, почему именно мой город...»
Римо, исподлобья оглядывая заснеженный крыши домов, тоже задавал себе этот вопрос. На его скуластом лице застыло напряженное выражение. Время от времени он непроизвольно потирал запястья.
Обычно Римо редко задавался вопросом «Почему?». По крайней мере, когда нужно было выполнить такое пустяковое задание. Он никогда не спрашивал у торговцев наркотиками, почему они продают кокаин, прежде чем свернуть им шею. Мафиози даже не пытались объясниться перед тем, как Римо разбивал их трещавшие, словно яичные скорлупки, головы – он все равно не стал бы их слушать. Двадцать лет он занимался своим делом, и все, в конечном счете, сводилось к одному – новые люди, совершающие старые преступления. Только и всего.
Однако Санта не уйдет от него, не объяснившись. На это раз Римо сделает исключение, и задаст ему этот вопрос.
Сквозь плотные хлопья падающего снега луна казалась огромным размытым снежком. Ее неровный свет отражался на золотом куполе здания Городского Совета. Римо внезапно понял, что это красивый город. Он легко мог представить себе, что перенесся в девятнадцатый век. Римо стало вдруг интересно, чем занимались тогда его предки, кем они были, однако он не имел об этом ни малейшего представления. И тем не менее, он мог во всех подробностях рассказать, чем занимались посланцы одной корейской рыбачьей деревушки в любом году прошедшего столетия, на выбор. Они, как и он, были Мастера Синанджу, но могли считаться его предками лишь по духовной линии.
Вокруг было необыкновенно тихо, и чуткий слух Римо позволял уловить обрывки разговоров, доносившихся из живописных особняков, сгрудившихся внизу. Поворачиваясь из стороны в сторону, словно ожившая радарная установка, он, не стараясь прислушиваться, просто позволил фразам плыть к себе.
– ...Молли, беги быстрей! Показывают ту серию, которую мы пропустили!...
– ...Сторож! Сторож Филлипс! Если вы немедленно мне не ответите...
– ...Санта! Как ты рано! – Голос явно принадлежал маленькому мальчику.
В ту же секунду к нему присоединился другой, недовольный, избалованный голос.
– Что там, Томми? Ты меня разбудил. Противный мальчишка!
– Это Санта-Клаус, он у нашего окна.
Послышался топот маленьких ножек.
– Дай мне взглянуть, ну дай же!
Усилием воли Римо заставил себя расслабиться. Напряжение могло уменьшить приток крови к мозгу и, тем самым, ухудшить чувствительность.
Пытаясь точнее уловить, откуда слышится этот разговор, он все медленнее и медленнее поворачивал голову.
До Римо донесся звук открываемого окна и хриплый невнятный голос, произнесший: «Хо-хо-хо!»
От звука этого голоса кровь застыла у Римо в жилах. Он ведь помнил каждую деталь из газетных заметок, которыми перед заданием снабдило его начальство. Эти заметки вызвали у него поочередно тошноту, злобу, а потом жгучую, как расплавленный свинец, ярость.
От подножия холма, поросшего густым кустарником, парапет отделял почти пятнадцатиметровый склон. Это был самый короткий путь к нужному дому.
Римо встал на ноги. Снежинки, словно пауки, скользящие по невидимым нитям, одна за другой падали на землю вокруг него. Дыхание Римо замедлилось, он набирал в легкие лишь столько воздуха, чтобы сохранить жизнеспособность.
Римо ощутил падающий снег, поймал его ритм, спокойную, уверенную в себе непоколебимость. И в тот момент, когда он и снегопад слились в единое целое, Римо прыгнул вперед.
Он почувствовал, что хлопья снега летят ему навстречу, ощутил каждую снежинку в отдельности, увидев в ней не мягкий недолговечный клочок пуха, а твердые, прочные кристаллы. Он увидел их внутреннюю силу, их неповторимость.
Хлопья снега устремлялись к нему, как братья, и не таяли, касаясь обнаженных рук или лица Римо, таких же холодных, как и они сами. Человек мыслил так же, как и они, и на мгновение словно стал одной их снежинок.
Римо полетел к подножию холма точно с такой же скоростью, как и падавшие вокруг снежные крупинки. Когда его ноги коснулись земли, он был весь покрыт снегом. На это раз он все же оставил следы – всего два отпечатка ног, а потом скользнул вниз по склону, ничем больше не выдавая своего присутствия.
Взгляд Римо был устремлен на потемневший от времени каменный дом, в котором горело одно-единственное окно. Через секунду на фоне освещенного прямоугольника появилось темное пятно, заслонившее свет, словно зловещее затмение.
Выругавшись сквозь зубы, Римо бросился к дому.
* * *Чтобы добраться до защелки, Томми Атвеллсу пришлось забраться на подоконник. Одетый в оранжевую пижаму, он стоял у окна, и колени его дрожали от напряжения.
– Скорее, Томми, – торопила его сестра. – Санта замерз.
– Я пытаюсь, – ответил Томми, и широко улыбающееся лицо за окном нетерпеливо придвинулось ближе.
Ухватившись обеими руками, Томми, наконец, удалось открыть отскочившую со стуком защелку.
– Вот, получилось, – воскликнул он, спрыгивая на пол.
Оконная рама, скрипя, поднялась, и Томми отступил назад, к коробке с игрушками, поближе к стоявшей с широко раскрытыми от изумления глазами сестре. Он уже много слышал о Санта-Клаусе, однако никогда не думал, что на самом деле он такой огромный.
Когда Санта протиснулся в комнату сквозь окно, Томми внезапно пришел в голову вопрос:
– А почему... Почему ты так рано? Мама говорит, что Рождество наступит только на следующей неделе.
– Хо-хо-хо, – только рассмеялся в ответ Санта. Сняв с плеча внушительных размеров мешок с торчавшей наружу словно огромный леденец красной рукояткой, он опустил его на пол. Потом он затопал к дрожавшим на сквозняке детям, широко расставив руки, и в глазах его загорелся огонек.
Огромная тень Санты накрыла стоявших рядом Томми с сестрой.
* * *Когда Римо подбежал к дому, окно первого этажа уже было закрыто. Стекло удерживала окаменевшая на морозе замазка. Протянув руку, Римо аккуратно толкнул стекло, и под его нажимом оно слегка подалось. Тогда он надавил посильнее, инстинктивно чувствуя, где оно держится хуже всего. Затем, перехватившись поудобнее, он твердым, но несильным движением выдавил стекло, поймав его в воздухе, отбросил в наметенный у окна сугроб и пролез внутрь.
