Уоррен Мерфи - Заговор на Нуич-стрит
– Везение здесь не при чем, Зигги, – сказал Джетро и улыбнулся своей уже ставшей знаменитой немного мальчишеской улыбкой, которая так нравилась фотокорреспондентам и вызывала раздражение коллег по профсоюзной работе. Ее считали слишком похожей на улыбку Кеннеди, чересчур политической. Водители грузовиков – твердые орешки, свой хлеб зарабатывают тяжким трудом. Их не обманешь ни раскованными манерами, ни красноречием. У Юджина Джетро было и то, и другое. Всего за три месяца он стал видным профсоюзным деятелем общенационального масштаба. Он обладал загадочным умением доводить до конца все, за что бы ни брался.
Нелады с законом у профсоюзного работника в Бербанке, штат Калифорния? Позвоните Джетро в Теннесси, он все уладит за пару часов. Проблемы при погрузке грузовиков? Позвоните этому парню из Аппалакии, он все устроит. У друга трудности с паспортом? Свяжитесь с Юджином Джетро.
– Уж не знаю, как, но все ему удается! – такова была типичная реакция его коллег. – И все равно он слишком молод для высокого поста.
Джетро подозвал своего заместителя поближе к трибуне.
– Представь себе: перед нами две тысячи делегатов. Крики. Аплодисменты. А я стою здесь, и все они у меня в руках. Потом – следующий этап.
– Будет и следующий, Джин?
– Всегда есть следующий.
– А как насчет теперешнего? Насчет президентства? Если мы его не добьемся, то сядем. Взять хотя бы это здание, ведь мы построили его на профсоюзные деньги.
– По-твоему, я об этом не подозреваю, мой дорогой тупой поляк?
– Перестань! Знаешь, Джин, ты мне всегда нравился, мне казалось, что у тебя есть перспектива. Лет через двадцать ты мог бы оказаться на самом верху. И народу ты был симпатичен. Но что произошло с тобой за последнее время? Милую барышню ты променял на эту полураздетую потаскушку, из скромной квартиры переехал в апартаменты с бассейном. Ты стал странно говорить, странно думать, и мне иногда кажется, что я перестаю тебя узнавать.
– На самом деле ты меня никогда и не знал, дурачок.
– Тогда отправляйся в тюрьму один!
– Нет, Зигги, вдвоем. Вдвоем с тобой.
– Никаких «вдвоем». Это твоя идея. Я ничего не делал, только уступил тебе свое место в региональной организации.
– И это все, Зигги?
– Ну, еще дочка лечится теперь на этой машине – «искусственной почке». Так я же благодарен тебе за это!
– И это все, Зигги?
– Ну, еще новый диван… И машина, и появились деньжата, чтобы содержать подружку.
– И это все, Зигги?
– Все. Это, конечно, не пустяк, я прекрасно понимаю. Но садиться из-за этого в тюрьму – чересчур.
Джетро засунул руки в карманы зеленых расклешенных брюк, повернулся к выключенному пока микрофону и обратился к воображаемой аудитории.
– Друзья! Делегаты восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного братства водителей! Вот перед вами мой заместитель. Он патриот союза. Он не покинет вас ни в беде, ни в радости, ни в жару, ни в стужу. Я хочу объяснить, почему он никогда вас не предаст…
– Кончай дурачиться, Джин!
– Сейчас объясню. У него есть очень важная причина…
– Хватит, Джин.
– Он не захочет превратиться в грязную лужицу!
Кровь отхлынула от лица Зигмунда Негронски, его губы моментально пересохли, он с опаской оглянулся кругом.
– Тебе нравится делать людям больно, – сказал Негронски.
– Очень!
– Раньше ты был другим. Что произошло?
– Я получил бассейн, автомобиль «Ягуар», роскошную любовницу, слуг и достаточно власти, чтобы заставить наш союз плясать под свою дудку. А когда-нибудь, думаю, что довольно скоро, я заставлю плясать всю страну. Как приходится плясать тебе, мой недалекий толстый поляк!
Зигмунд Негронски молчал. Это он помог Джетро, начинавшему простым водителем, подняться по ступеням карьеры профсоюзного деятеля. Но месяца три назад парень начал меняться. Сначала – почти незаметно; затем появилась раскованность, а потом и жестокость. Больше всего Негронски беспокоило то, что когда Джин улыбался, то против воли вызывал к себе симпатию, хотя надо было бы возненавидеть его за все обиды и оскорбления, которые он нанес старшему товарищу. Его надо было бы просто растоптать, уничтожить, но, несмотря ни на что, он вызывал у Негронски добрые чувства. Такая двойственность порождала недовольство собой.
Негронски перевел взгляд с микрофона на Джетро и повторил:
– Нас спасет только победа на выборах.
По пустому залу эхом разнеслись шаги – поступь крупных мужчин с тяжелой и уверенной походкой, идущих почти в ногу. Негронски вгляделся в темноту, скрывающую ряды кресел, уходящие в даль пахнущего дезинфицирующим препаратом зала.
– Джетро, сукин ты сын, вот и я! Сегодня ты наконец получишь свое! – Сильный грубый голос принадлежал Энтони Маккалоху, президенту профорганизации номер семьдесят три из Бостона. Он прибыл в сопровождении своих делегатов – рослых здоровяков, сложением напоминающих профессиональных футболистов.
Сам Маккалох был ростом под два метра и весил около ста тридцати килограммов, это Негронски знал совершенно точно, так как в прошлом году после совместной выпивки они поспорили, сможет ли Негронски угадать вес каждого с точностью до двух килограммов. Все по очереди взвесились, и Негронски выиграл пари.
Маккалох – в подпитии общительный и дружелюбный – в профсоюзном движении восточных штатов пользовался авторитетом, с его мнением считались. Если Джетро всерьез рассчитывал на президентство, ему необходимо было заручиться поддержкой таких ключевых фигур, как Маккалох.
– Привет, Зигги, – поздоровался Маккалох. – Кто же этот твой «голубой» приятель?
– Привет, Тони, – ответил Негронски.
– А, Энтони Маккалох. Спасибо, что пришли, – сказал Джетро.
– Пришли, но не для того, чтобы тебя поддерживать! Нам все известно об этом здании на окраине города.
Джетро улыбнулся.
– Ах, Энтони, Энтони. – Он вздохнул. – Ну почему вы всегда делаете именно то, что я от вас ожидаю? Почему мне с вами так легко, никакого настоящего соперничества?
Маккалох поднял глаза на трибуну, а затем оглянулся на своих компаньонов. Среди них Негронски заметил нескольких региональных профсоюзных лидеров и других активистов, пользующихся репутацией крутых ребят. Реплика Джетро их озадачила. «Если бы она содержала угрозу, они бы просто рассмеялись», – подумал Негронски. Но такое нахальство их слегка смутило, ведь они не воспринимали Джетро всерьез и не предполагали, что он может представлять опасность.
– Парень, – сказал Маккалох, – это на суде ты будешь рассказывать, что, мол, психически болен и не отвечаешь за свои поступки, но с нами этот фокус не пройдет. Ты украл у союза деньги, наши деньги, и выстроил какой-то дом. Без согласия совета, без письменного разрешения казначея ты крупно подставил наш союз, нагрел его на несколько миллионов – мы пока даже не знаем точно, на сколько. Финансисты еще не сосчитали.
– Так вы встречались с казначеем? – поинтересовался Джетро.
– Да, у нас был разговор, – ответил Маккалох.
– И как поживает казначей?
– К осени он, возможно, встанет на ноги, чего нельзя с уверенностью сказать о тебе. Перед тобой, мальчик, люди, которых не купишь, которых тебе не удастся облапошить. Мы прищучили тебя, парень, и вышвырнем твою задницу из нашего союза к чертовой матери.
Пришедшие с Маккалохом поддержали его речь одобрительными восклицаниями: «Так его! Правильно!» В зале, еще не нагретом дыханием толпы, было прохладно, однако лоб Негронски покрылся испариной, и ему пришлось вытереть платком выступившие капельки пота. Опять пересохли губы, и он не знал, куда девать руки.
– Ты с ним заодно, Зигги? – спросил Маккалох.
Негронски посмотрел на носки своих ботинок, затем на Маккалоха, потом на Джетро, склонившегося над микрофоном, словно рок-певец, и, наконец, опять уставился в пол.
– Ты за него, Зигги? – повторил вопрос Маккалох.
Негронски что-то пробормотал.
– Не слышу, – сказал Маккалох – Ты можешь слезть с крючка, Зигги. Мы знаем, что ты неплохой парень.
– Я с ним заодно, – тихо сказал Негронски.
– Что? – переспросил Маккалох.
– Я с ним! Я с ним! – заорал Негронски.
– Мне грустно слышать это, Зигги, – сказал Маккалох. – Мне тебя жаль.
Джетро рассмеялся и любовно погладил микрофон.
– Хотите увидеть, на что пошли деньги? – спросил он язвительно.
– Не слушайте этого фрукта, ему нельзя доверять, – обратился Маккалох к спутникам. – И он еще хочет стать президентом нашего союза!
Все захохотали.
Но сорока минутами позже, когда их «кадиллаки» подъехали к сверкающему стеклом и алюминием зданию на Нуич-стрит, устремленному в безоблачное небо, они больше не смеялись. Солнцезащитные стекла в окнах, сияющие бронзовые арки – от такого зрелища у многих раскрылись рты.
Не смог удержаться даже Рокко Пигарелло по кличке «Боров» из Нью-Джерси, известный своей силой и жестокостью в разборках с конкурентами.
