Мишель Креспи - Охотники за головами
Однако нашим двум девочкам почти ничего не грозит. Старшая блестяще оканчивает коммерческую школу, поступив туда с отличным аттестатом зрелости. К концу учебного года она получит право на свободное распределение, и на нее свалится куча предложений. Вот с младшей – проблемы. Она пробует изучать историю искусства на филологическом факультете, что мне кажется не слишком перспективным. Вижусь я с ней лишь раз в неделю, но она упрекает меня за то, что я ее подавляю. Возможно, так оно и есть, тут невольная вина матери, сестры и моя, и ей следует от нас освободиться. Полагаю, произойдет это не скоро. Можно было подумать, что моя безработица сблизит нас с дочерью: ведь я уже не был преуспевающим, как ее старшая сестра, которой все удается, а сравнялся с ней самой, у которой ничего не получается. Не тут-то было. У нее хватило деликатности смягчить свою агрессивность, но хорошо видно, что она сдерживает себя. От чего? Чтобы добить меня? Отомстить за себя? Плясать на моем трупе? Мое поражение – это ее триумф, и в то же время она злится на меня за то, что я ускользаю от ее ярости. Результат: она почти не разговаривает со мной. В последнее время воскресные обеды проходят в тягостной атмосфере.
Тем более что Анна продолжает работать. В свое время она мудро поступила, устроившись в управленческом аппарате, где зарплата скромная, но стабильная. Анна руководит отделом в ректорате – какой-то технической группой, на 95 % состоящей из мужчин, как и все службы такого рода. Ее она держит в ежовых рукавицах, по-другому нельзя. Дома же Анна может вновь почувствовать себя женщиной. Потому-то я и не хочу смены ролей.
Психолог из "Де Вавр интернэшнл" не пыталась углубиться в мою семейную ситуацию. Сначала я не понял почему. Влияние семьи настолько сильно во Франции, что даже все грабители в один голос заявляют: они грабят только во имя своих детей. Впрочем, в этом есть доля правды: отец, мечтающий сохранить любовь дочери, даже если для этого нужен конный завод, готов пустить в ход нож, чтобы приобрести этот завод. Нет ничего унизительнее, чем отказать в удовольствии ребенку не из педагогических соображений, а из-за нехватки денег.
Но в "Де Вавр интернэшнл" об этом прекрасно осведомлены, знают они и то, что у них нет возможности перепроверить рассказанное мной. Когда ваш лучший друг вдруг разводится, неожиданно признавшись, что его жизнь уже давно превратилась в ад, вы чувствуете, что с луны свалились: вы ведь абсолютно ничего не замечали. Как можно отобразить это тремя крестиками в клеточках вопросника? Впрочем, им плевать на то, как я живу. Их интересовал только один пункт: отразится ли все это на моей трудоспособности, и если да, то каким образом? Чтобы выявить это, им не нужно изучать характеры членов моей семьи – только мой.
А жил я совершенно банально: супружеская жизнь безоблачна, двое детей достаточно уравновешены (одна чуть меньше другой), ни наркотиков, ни тюрьмы, ни сомнительных связей, никаких отягчающих обстоятельств, разумное расходование семейного бюджета. Ни одного изъяна в доспехах вопреки опасениям дамы-психолога. Чист. И мне хотелось, чтобы все так и продолжалось, потому что в таком существовании, без сомнения, я находил своего рода счастье или по крайней мере отсутствие несчастья, которого желают стоики.
Одно из главных неудобств безработицы – слишком много времени для размышлений. Оглядываешься на свое прошлое, всматриваешься в него, копаешься в нем. Это ошибка. Поневоле приходишь к мысли, что сам виноват во всем, и начинаешь все рушить только из-за того, что сложившееся положение временно плохое, а следовательно, когда-то ты совершил оплошность. Оплошностей у меня не было, точнее, была одна: я недооценил глупость моего последнего шефа. И разумеется, хочется все начать с нуля: поусерднее учиться в школе, выбрать лицей получше, окончить Национальную школу управления и стать фининспектором: на этой должности никогда не расплачиваются за ошибки, даже чудовищные. Но если бы существовала возможность начать все заново, я бы поступил так, как прежде: женился на Анне, работал в тех же местах, кроме последнего, купил бы ту же самую квартиру. Может быть, я давал бы побольше свободы младшей дочери. А вообще-то я существовал в полном согласии с самим собой.
Вот почему я и ответил Анне:
– Думаю, хорошо...
Я и сам верил в это.
* * *Стажировка начиналась в одно из воскресений. С самого начала происходило нечто для меня невероятное: большое число руководящих работников прервали уик-энд ради каких-то семинаров. Я-то думал, они проводят их, уединившись в какой-нибудь загородной гостинице с миленькой секретаршей, и мне жаль было их жен, попавшихся на довольно грубый крючок. Отнюдь. Организаторы семинаров сетовали, что тратится много времени на переезд и прием, размещение в номерах, душ после дороги, формальности, занимавшие все утро понедельника, из-за чего терялось минимум полдня. Потому-то теперь и начинают в воскресенье вечером, после ужина. Полагаю, через двадцать лет начинать будут в субботу утром, на рассвете. А в XXI веке, должно быть, найдут способ обходиться без сна – этого безудержного пожирателя времени.
В начале первого мы собрались на Лионском вокзале. Молоденькая мулатка в голубой униформе, очень похожей на костюм стюардессы, вручила нам билеты на скоростной поезд. Нас было человек пятнадцать, но в поезде мы лишь перебросились несколькими словами: мы еще не были группой.
Затем мы погрузились в автобус, который повез нас в направлении Альп. Проехав Гренобль, мы свернули с главной трассы в лес, на дорогу местного значения. Чем дальше мы продвигались, тем девственнее становилась природа. Обширные пастбища сменялись грозными пропастями, кроны деревьев заслоняли солнце. Мы двигались мимо водопадов, объезжали осыпи, нас окружали все более высокие горы, снеговые шапки увенчивали их вершины, воздух становился свежее.
Неожиданно, выехав из леса, мы очутились на берегу озера. Оно будто застыло, накрывшись цинковым покрывалом, скорее белым, чем голубым. Автобус остановился, и нас попросили выйти. Женщина, сидевшая рядом со мной, поеживаясь от холода, открыла большой чемодан и достала зеленую кофту. Потом ей пришлось догонять шофера, который уже перегружал наш багаж на тележку.
У берега из воды торчали четыре сваи, поддерживавшие помост из рассохшихся досок. К одной свае был привязан небольшой катер. Из него выпрыгнул мужчина, густо заросший черными волосами. В один прыжок он очутился на причале и вразвалку направился к нам. Какой-то молодой человек, стоявший неподалеку от меня, процедил сквозь зубы:
– Поезд, автобус, лодка... Похоже, на той стороне нас ждут собачьи упряжки или самолетик...
Другой, небольшого роста толстячок, обратился к матросу:
– Дальше дороги нет? Поплывем через озеро?
– Не понимаю, – произнес матрос.
Толстяк повернулся к нам и спросил:
– Кто-нибудь говорит по-итальянски? Думаю, это по-итальянски. Мы уже в Италии? Пересекли границу?
Еще одна женщина отделилась от нашей оторопевшей группы. Женщин среди нас было мало, всего четыре. "Красивее остальных", – мельком отметил я.
– Я.
Она поговорила с матросом на непонятном языке и вернулась к нам.
– Так вот. Нас перевезут на остров посреди озера. Гостиница находится там. На катере все не уместятся, там только десять мест, поэтому будет два заезда. Нужно разделиться. Кто первый?
Наиболее смелые сделали шаг вперед. И я в их числе. Из любопытства: это не должно быть очередным тестом.
Переезд оказался таким же спокойным, как прогулка по венецианским каналам. В катере мы стояли, держась за релинги и вдыхая покалывающий ветерок, напоенный ароматом пихт.
Не выпуская руль, матрос указал на зеленый горб, возвышавшийся над водой:
– Мы туда едем.
Толстячок допытывался у красивой женщины:
– Но это Франция или Италия? Спросите у него.
– Нет, нет, это Франция, а вот он – итальянец.
По мере приближения к острову мы различали черепицу на крыше какого-то строения, затем стены, утопавшие в листве деревьев. И на этой стороне озера была точно такая же грубо сколоченная и трухлявая пристань.
Матрос ловко бросил веревку, закрепил ее на свае и выпрыгнул на помост.
– Прибыли. Все выходят! – весело крикнул он, не заглушая мотор.
Он помог молодой женщине перешагнуть через ограждение, почти перенес ее и остался на месте, готовый прийти на помощь любой другой даме в узкой юбке.
Убедившись, что все мы находимся в безопасности, на твердой земле, матрос занялся багажом, кидая чемоданы на помост с аккуратностью, свойственной носильщикам в аэропортах. Затем он запустил мотор и прыгнул в катер.
– Эй, – крикнул ему вдогонку толстяк, – а мой чемодан, его здесь нет, куда он делся?
Высокий молодой человек засмеялся:
– Как в авиакомпаниях: обед в Париже, ужин в Нью-Йорке, а багаж в Гонконге!
