Дидье Ковеларт - Вне себя
— А кроме вашего сайта, чем еще вы могли бы меня убедить?
Я открываю глаза и с горечью констатирую, что каких-то двух километров на размышление ей хватило, чтобы переметнуться во враждебный лагерь.
— Мюриэль, все обстряпала моя жена. Она узнала об аварии, решила, что я умер, и выдала своего любовника за меня…
— Не проще ли было остаться вдовой?
Ответить мне нечего, и я продолжаю свое логическое построение. Лиз могла вычеркнуть меня из своей жизни и вместе с сообщником ввести в заблуждение всех соседей, но и только. В Бур-ла-Рен он никого не сможет одурачить. Тут будет мало фальшивого паспорта и вызубренной наизусть биографии: двадцать лет работы, изысканий, открытий не сымпровизируешь; если он заменил меня в семье, то в профессии это не так просто.
— Мой коллега Поль де Кермер, который и пригласил меня во Францию, чтобы приобщить результаты моих исследований к своим работам, часами общался со мной через интернет, он знает все мои труды о разуме растений… Его обмануть невозможно!
— Еще только без пяти, вот это да! — радуется пассажир на заднем сиденье. — Сколько я вам должен?
— Девятнадцать десять, — отвечает Мюриэль, показывая на счетчик, который работал для меня.
Он дает ей двадцать евро, говорит, что сдачи не надо, и на рысях бежит к вокзалу, зажав под мышкой атташе-кейс. Мюриэль протягивает мне банкноту. Я качаю головой. Она настаивает: у меня ведь нет при себе денег, а проезд я оплачу, когда получу новую карточку. Как просто и естественно она снова приняла мою сторону — это обезоруживает. Я прячу двадцатку в карман.
— Простите, что вспылил, Мюриэль.
Она достает из бардачка серый пластмассовый чехольчик и выходит из машины. Чем-то стучит по крыше. Возвращается на свое место и протягивает мне телефон.
— Раз уж вы все равно залезли в долги, почему бы не позвонить в Америку? Родным, друзьям…
— Мой отец умер, где мать — я не знаю. Кроме жены у меня только знакомые, коллеги… И там сейчас четыре часа утра.
— Как хотите, — хмыкает она, шаря за счетчиком. — Мне казалось, так проще всего: вы дадите мне трубку, я опишу вас и точно узнаю, вы это или нет.
Я сглатываю слюну. Мне обидно, что ей еще нужны доказательства такого рода. Но в чем-то она права. Вот только как у нее с английским?
— Немного знаю.
— Я позвоню Родни Коулу, моему ассистенту в Йельском университете.
После третьего гудка механический голос сообщает, что абонент недоступен. Мюриэль забирает у меня телефон и со вздохом выключает его.
— Можем попробовать разбудить кого-нибудь другого.
— Нет, хватит. Номер остался в памяти, я сама перезвоню, если захочу удостовериться. И узнаю, не набрали ли вы номер от фонаря.
Она трогает с места. Съежившись на сиденье, я смотрю на поток машин. Вдруг ее рука ложится на мое колено.
— Я очень хочу верить вам, Мартин. Но меня столько раз в жизни обманывали… Какая улица в Бур-ла-Рен?
Мы входим в холл из черного стекла, украшенный чахлой юккой, засыхающей посреди сада камней.
— Добрый день, — здороваюсь я с девушкой на ресепшне.
Она поднимает глаза от глянцевого журнала.
— Месье?
— Месье Харрис.
— Его сейчас нет, что передать?
Я стискиваю зубы, стараясь не смотреть на Мюриэль, беру себя в руки и, как могу вежливо и естественно, отвечаю:
— Это я!
Она всматривается в меня, хмуря бровки, будто силится вспомнить.
— Извините, месье, я подменяю Николь и еще не всех знаю… Вас зовут?…
— Нет, вы не поняли: это я…
— Поль де Кермер здесь? — по-хозяйски перебивает меня Мюриэль.
— Нет, мадам, его тоже еше нет, он придет после трех.
Девушка поворачивается, чтобы уйти, но я удерживаю ее за локоть.
— Неправда. Он у себя в лаборатории, по утрам он ставит опыты, один, и не любит, когда ему мешают. Мадемуазель, пожалуйста, позвоните ему, 63–10. Скажите, что это срочно, по поводу тиннидей, скажите, что я от Мартина Харриса.
— По поводу?…
— Тиннидей. Это разновидность ос… он поймет.
Облизывая языком уголок губ, секретарша жмет на клавиши и говорит в селектор:
— Месье, тут пришел какой-то господин по поводу ос от месье Харриса. Хорошо.
Она улыбается мне и голосом стюардессы сообщает, что я могу пройти. Я не двигаюсь, поджав от напряжения пальцы в ботинках. Вопросительный взгляд.
— Это, кажется, напротив? — уточняю я.
— Да, простите. Вам надо выйти на улицу и перейти на другую сторону, бежевое строение под номером С42. Я открою вам калитку.
Пока мы переходим улицу, я объясняю Мюриэль, что у профессора де Кермера в НИАИ особый статус. Коллеги осуждают его за то, что он работает на стыке генетики, молекулярной биологии и паранормальных явлений. Это на словах, а не любят его за то, что его работа дает результаты, что во Франции, похоже, несовместимо со статусом ученого.
— У нас он заведовал бы кафедрой в университете и получал ежегодную субсидию в полмиллиона долларов. Здесь же все только и ждут, когда можно будет по возрасту выпроводить его на пенсию, а пока загнали в самый скверный корпус, за мусорные баки.
Она не сводит с меня глаз, когда я прохожу через калитку, автоматически закрывшуюся за нами, и, ускоряя шаг, пересекаю автостоянку. Облегченно перевожу дух, обнаруживая знакомые ориентиры. Хоть я попал сюда впервые, но чувствую себя как дома. Я узнаю все, что описывал Кермер в своих мейлах. Вот в этом сооружении, похожем на строительную бытовку, он упорно ищет доказательства того, что ДНК растений связана с «золотым числом» и что введение нового гена чревато катастрофическими последствиями. У дверей лаборатории Мюриэль удерживает меня за руку.
— Вы с ним поаккуратней, не спешите. Он ведь уже работает с тем, другим, вы слышали. Не набрасывайтесь на него с порога: мол, здрасьте, я настоящий Мартин. Тут надо потоньше, подготовьте его, чтобы не принял вас в штыки.
Я улыбаюсь ей. Мы стоим под дождем. Чем-то она волнует меня… Эти ее кое-как подстриженные волосы, прилипшие к впалым щекам, и взгляд человека, привыкшего к проблемам, опасностям, подвохам. Тут тебе и пробки, и брань, и пассажиры, распускающие руки, и ночные грабители, и брошенные без присмотра дети… Она, конечно, справляется, и со стороны может показаться, что ей все нипочем. То, как быстро ее вполне обоснованная подозрительность сменяется неоправданным доверием, а вспышки гнева — проявлениями чуткости, трогает меня глубже, чем можно было ожидать в подобных обстоятельствах. Она, как и я, одинокий ребенок и росла, наверно, с мечтой, которую сохранила, хотя так и не смогла осуществить, и поэтому жизнь не сломала ее. Я-то пошел по пути, который выбрал еще мальчишкой, и ни разу с него не свернул, я добился всего, о чем мечталось, но совершенно теряюсь перед изменой, разрывом, ложью. Лиз — та всегда лгала, как дышала. До нашей встречи она была адвокатом, но от ее красоты я легко забывал обо всем остальном. Я просто не хотел замечать надлома за внешним лоском, неуравновешенности за сильным характером, разлада, замаскированного молчанием, слабости, спрятанной под непрошибаемым спокойствием. Как же она должна меня ненавидеть, если дошла до такого… Неужели я настолько зациклился на своих растениях? Выходит, у нее не было другого способа дать мне понять, что она есть, что она живой человек, самостоятельный и свободный, что она еще молода и на мне свет клином не сошелся.
— Подождем, пока промокнем окончательно, или все-таки войдем?
Извинившись перед Мюриэль, я нажимаю кнопку над табличкой «Сектор 42». Что-то звякает, дверь открывается.
— Входите, — бросает Поль де Кермер, не поднимая головы от микроскопа. — Я сейчас закончу, минутку.
Он мало похож на тот образ, что сложился у меня на основании его научного пути и суховатого стиля писем. Я представлял себе этакого интеллектуала, озлобленного гонениями: стриженые волосы, упрямый нрав, квадратные очечки. А передо мной маленький суетливый человечек со стянутыми в хвост серыми волосами, в темно-синем свитере и хипповских штанах.
— Почему же Харрис толковал мне о горите, если это тиннидея?
Я удерживаюсь от ответа, который вертится на языке. Мюриэль права, надо его подготовить.
— Я выписал их аж из Австралии! — добавляет он раздраженно.
Я подтверждаю: да, именно тиннидея опыляет дракею. Он отрывает от микроскопа правый глаз с покрасневшими веками.
— Дракея? Мне говорили — орхидея-молот.
— Это одно и то же растение. Его назвали в честь мисс Дрейк, нашей английской коллеги, которая первой задалась вопросом, каким образом оно размножается, если ни одно насекомое не интересует его пыльца.
— Она полагала, что его опыляет ветер? Как и Дарвин?
— Доля истины тут есть, поскольку ветер распространяет феромоны самки тиннидеи.
— Но это может привлечь и гориту.
![Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]](/uploads/posts/books/126083/126083.jpg)
