Джон Бердетт - Бангкокская татуировка
Случай с Митчем Тернером, видимо, затронул во мне нечто глубинное — во сне ко мне пришел или, точнее сказать, меня посетил покойный напарник и духовный брат Пичай. Он сидел в кругу медитирующих монахов, источающих медового цвета свечение, и сначала не хотел, чтобы его отвлекали. Но я не отступал, и он постепенно вышел из божественного транса. «Хочешь мне помочь?» — спросил я. «Ищи дона Бури», — ответил он и вернулся к остальным.
Я проснулся глубоко озадаченный. Бури — по-тайски «сигарета». Дон, как известно, по-испански «господин». Видимо, Пичай изъясняется в своей, в высшей степени афористической, манере. Придется полагаться на более традиционные источники. Но сон тем не менее продолжал жить в мозгу в виде вопроса: «Кто же это такой — дон Бури?»
ГЛАВА 4
Когда я наконец поднялся, был ранний вечер, и меня взяли в оборот угрызения совести из-за того, что бросил Лека.
Лек — это курсант, которого недавно прикрепил ко мне лично Викорн. Парнишка стажировался при мне больше месяца, и я старался серьезно относиться к заданию. Зато Нонг видела в нем нечто вроде домашнего раба и настаивала на посвящении его в тонкости работы прислуги. Я, сколько мог, держался, но, поддаваясь ее напору (существовали особые причины, почему Леку следовало ладить с Нонг), пошел на компромисс и теперь позвонил ему на сотовый и попросил забрать меня из клуба.
Без двадцати пяти семь движение в городе все еще стояло после часа пик. Мы с Леком расположились на заднем сиденье такси, а водитель настроил приемник на радио FM97 — станцию, которую бангкокцы называют «дорожно-пробочным» радио. Заключенные в машинах без права условно-досрочного освобождения граждане включают свои мобильники, чтобы принять участие в интерактивной радиопрограмме Пайсита. В тот вечер обсуждалась такая тема: трое молодых полицейских оказались вовлеченными в скандал, потому что представили неопровержимые доказательства причастности трех молодых женщин к занятию проституцией, поскольку те отдались им за деньги. «Когда у нас такие копы, что спрашивать с преступников? А теперь давайте звоните, не стесняйтесь!» Посыпались звонки, в основном разнузданно-веселые. Однако восемнадцатилетний Лек, всего три месяца назад окончивший академию, наморщил нос.
— Вы уже поговорили со своей матерью? — Он умудрился опустить голову так, чтобы смотреть на меня снизу вверх — его изящное лицо открылось мне наподобие цветка, а карие глаза источали неподдельное обаяние. В феодальном обществе все является феодальным, то есть кому-то лично принадлежит. Я был не только его наставником, но также хозяином и господином, и судьба стажера находилась в моих руках. Лек хотел мне понравиться.
— Подожди, дай время. Когда имеешь дело с женщинами, особенно важно настроение. А Нонг это касается больше других.
— Вы собираетесь говорить с полковником Викорном?
— Не знаю. Это еще предстоит решить. — Я попросил остановить такси на пересечении Четвертой сой и Сукумвит.
Смысл нашей миссии заключался в следующем. Некогда в прошлом — говорю о времени не более пяти — десяти лет назад — каждая отходящая от Сукумвит боковая улочка могла похвастаться по крайней мере одним прилавком, где продавались жареные кузнечики. Однако по мере того, как твоя, фаранг, культура безжалостно подминала под себя нашу и мы начинали сознавать ее старомодную слабость, традиционная кухня в Крунгтепе уходила в подполье. Но в то же время любой продвинутый фаранг с нескрываемым энтузиазмом клюет на такую кулинарную экзотику, и поэтому единственным местом, где можно отведать жареных кузнечиков, стала облюбованная белыми Нана-плаза.
Мы прибыли на Нана-плаза в тот момент, когда многочисленные охотничьи домики, известные здесь под названием «гоу-гоу»[15] баров, уже зажигали на полную катушку.
— Эй, красавчик! — крикнула мне девушка в черной майке на бретельках, глядя поверх окружавших пивной бар перил. — Я не прочь с тобой прогуляться!
Но звезда Лека горела гораздо ярче моей. Ни девушки, ни транссексуалы не сводили с него глаз, пока мы проталкивались сквозь толпу белых тел в пропотевших майках и шортах. Все казались полупьяными, но больше от широких сексуальных возможностей, чем от спиртного, хотя каждый посасывал ледяное пиво из горлышка бутылки. Все телевизоры — а их светилось тут не меньше пяти сотен — передавали репортаж с Открытого чемпионата Франции по теннису, где наш всеми обожаемый Парадорн бился с противником, имя которого никого не интересовало. Комментария, впрочем, никто не слышал, поскольку десять тысяч аудиосистем забивали все обычной смесью тайской поп-музыки и Робби Уильямса.
Наконец мы добрались до противоположного края площади, где бал правили транссексуалы, при виде Лека немедленно пустившие слюнки. Здешний хозяин прилавка позволил себе явное нарушение исторической подлинности и написал на товарных ярлыках английские названия; водяной клоп, шелкопряд, медведка, ассорти из муравьев, сушеная лягушатина, бамбуковая гусеница, скорпион, кузнечик. Я заказал себе кузнечиков, а матери — водяных клопов, шелкопрядов, муравьев и сушеную лягушатину. И пока продавец наполнял муравьями бумажный пакетик, мы с Леком улучили момент, чтобы понаблюдать ритуал, гораздо более древний, чем сам буддизм. Девушки в юбках с оборками — это был бар, где, хоть не впрямую, хоть и ненавязчиво, но пробуждали фантазии о школьницах, — стояли, раздвинув ноги, в шеренгу одна подле другой. А их подруга с помощью деревянного фаллоса рисовала перед ними на земле замысловатые фигуры. Призвав таким образом богов удачи, она пустила фаллос девушкам между ног, а потом громко стукнула в дверь клуба. Затем с удовлетворенным видом распрямилась: работа выполнена — если уж и теперь клиенты не наводнят их заведение, тогда никто не поможет. И после этого увела подруг в бар и в двадцать первый век.
Возвратившись в клуб, я присмотрел, чтобы Лек в целости и сохранности передал все кулечки с насекомыми матери. Нонг еще не занялась делами — хотела прежде поужинать. Мы уселись в баре и принялись за то, что я скорее назвал бы не ужином, а завтраком. И в течение двадцати минут царила тишина — слышалось только постукивание ногами о пол и переливчатое урчание в кишках. Покончив с едой, я оставил с матерью Лека, а сам поднялся по лестнице с последним пакетиком с кузнечиками.
Чанья проснулась, великолепно отдохнувшая после затянувшегося пребывания в объятиях Морфея. На ней была только не по размеру большая майка. Девушка сидела в позе полулотоса, прижавшись спиной к стене. Я протянул ей открытый пакетик, она изящно взяла упитанную тушку и отправила в рот. Но прежде, чем начать жевать, одарила меня дружеской улыбкой, которой не мешало ровным счетом ничего, кроме покрытой волосиками лапки в уголке губ. Недавние волнения, судя по всему, нисколько не повредили красотке — разве что пугливо блеснули глаза, когда я отдавал ей лист с показаниями. В этом заключается отличие культуры стыда от культуры вины — мы не станем изводить себя, пока не грянет гром.
Чанья внимательно прочитала текст и подняла на меня глаза:
— Ты написал? Это ведь твой почерк.
— Диктовал полковник. Я только фиксировал.
— Полковник Викорн? Настоящий гений! Все именно так и случилось.
— В самом деле?
— До мельчайших деталей. За исключением одного: он пил «Будвайзер», а не виски «Меконг».
— Несущественная деталь. Нет смысла что-либо менять. Если потребуется, подтвержу, что он пил «Меконг». В конце концов, ведь это я стоял за стойкой бара.
Обезоруживающая улыбка.
— Тогда все в порядке.
Я кашлянул, стараясь без сожаления смотреть на ее длинные черные волосы.
— Вот еще что: тебе придется укоротить волосы и на некоторое время исчезнуть. Займись чем-нибудь еще, преобразись на пару месяцев, пока мы не выясним, что к чему.
Чанья пожала плечами и снова улыбнулась:
— Хорошо, сделаю все необходимое.
— Вернем тебя на работу, как только сможем. Нам надо понять, что собираются предпринять американцы, когда узнают о гибели этого, как его там? Насколько они его ценят. Согласна?
— Конечно. Наверное, побреюсь наголо. Давно собиралась заняться медитацией в монастыре. Вот и пройду курс где-нибудь в провинции.
— Отлично. — Я чуть не расплакался, представив себе лысую Чанью. И после неловкого молчания продолжал: — Слушай, если не хочешь, не рассказывай. Но если в Штатах ты занималась чем-то таким, о чем, как считаешь, мы должны узнать…
Она выдержала мой взгляд и не отвела невинных глаз.
— Я там работала. Платили фантастические деньги, особенно в Лас-Вегасе. Потрясающая страна, но какая-то слишком мягкотелая. Пожила немного, и стало надоедать. Планировала там жить до тех пор, пока не наберу бабок построить дом в Сурине, и чтобы еще хватило уйти на покой, но одиннадцатое сентября спутало все мои карты. Вернулась домой быстрее, чем рассчитывала, а семейные обстоятельства потребовали денег больше, чем думала. Я остаюсь здесь, потому что ты хороший папасан, а твоя мать — замечательная хозяйка. Здесь забавно. Мне нравится ваш клуб.
