Брюнония Барри - Читающая кружево
— Я не хочу, — возразила я. — Пропала моя собака.
Ева, как и Мэй, умела многозначительно смотреть. Я налила себе чаю, а она продолжала работать. Время от времени тетя посматривала на меня и жестом указывала на чашку.
— Твой чай остынет, — намекала она.
Я пила.
Прошла целая вечность, когда Ева наконец отложила подушечку и подошла ко мне. В руках у нее были ножницы — те самые, которыми она срезала кружево, когда заканчивала плести. Прием, изобретенный ею самой. Но вместо того чтобы срезать кружево, она состригла мои волосы.
— Вот, — сказала тетя. — Чары разрушены. Ты свободна. — Она положила косичку на стол.
— Какого черта?
— Следите за языком, юная леди.
Я встала и сердито посмотрела на нее.
— Можешь идти, — сказала Ева.
— А моя собака? — огрызнулась я.
— Не беспокойся о ней.
Я пошла к «Китобою», размышляя о том, все ли в моей семье сумасшедшие. Я знала, что я ненормальная. Мэй уж точно дошла до предела, превратившись в настоящую затворницу. И Ева, которая обычно действовала весьма разумно, теперь вела себя не так, как следовало.
Когда я добралась до причала, Скайбо сидел на носу лодки, мокрый, усталый, весь в колтунах. Я была так рада его видеть, что даже не задумывалась о том, где же он пропадал.
Глава 5
Женщины делали канву для плетения при помощи пергамента — толще и прочнее, чем тот, на котором писались любовные письма. Пергамент протыкали булавками, создавая сквозной шаблон, которым можно было пользоваться снова и снова. В процессе работы рисунок прикалывали к подушечке, и кружево плелось от булавки к булавке. Если и существовало препятствие для создания более замысловатых узоров, так это дороговизна и дефицит булавок.
Руководство для Читающих кружевоТолько что рассвело. Я не могу заснуть. Положив принесенную Евой косичку в ящик прикроватного столика, тихонько спускаюсь и начинаю набирать номер Бизера, а потом решаю подождать еще час. Надо сказать брату, что с Евой все в порядке. Бизер молодчина. Сейчас ему точно не нужны проблемы. Бизер и его девушка Аня собираются пожениться. Как только закончатся экзамены, они отправятся в Норвегию, к ее родителям, а после свадьбы поедут в летнее путешествие по Европе. Им, думаю, будет приятно узнать, что с Евой все в порядке и что не придется менять свадебные планы.
Я мысленно составляю список. Позвонить Мэй. Позвонить в полицию. Хотя никто из них не заслуживает звонка. Не знаю, как можно быть настолько глупым, чтобы не найти восьмидесятипятилетнюю женщину в ее собственном доме.
Я вхожу в кафе — стены там расписал малоизвестный художник, которого мой прадедушка привез из Италии. Не помню, как его звали. В комнате много маленьких столиков. И повсюду кружево. На некоторых образцах — ярлычок «Круга», фирмы Мэй, но большинство вещиц Ева сплела сама. Стеклянный прилавок в углу, а на нем — банки со всевозможными чаями. Патентованные чаи со всего света, цветочные и травяные смеси, которые готовит Ева. Чашку кофе вы здесь не получите. Я рассматриваю банки, отыскивая тот чай, что назван в мою честь. Тетя однажды сделала мне такой подарок. Это смесь черного чая с красным перцем, корицей, кинзой и еще какими-то ингредиентами, которые Ева не назвала. Его нужно пить крепким и очень горячим — Ева говорит, что он слишком пряный для ее пожилых посетительниц. «Ты его или полюбишь, или возненавидишь», — сказала она, вручая мне подарок. Я его полюбила и пила целыми чайниками зимой, когда жила у Евы. На банке написано «Чай „София“», но мы с Евой между собой называем его «Трудным чаем».
За банкой — записная книжка, на обложке — стихотворение Дженни Джозеф, которое я узнаю. Оно очень популярное.
Когда я стану старухой,
надену лиловое платье и красную шляпу,
которая мне не идет и не в моде…
В записной книжке лежат несколько фотографий, в том числе Бизера и Мэй. И одно мое фото — вскоре после отъезда в Калифорнию. На снимке вымученная улыбка будто провисает из-за стелазина, который я принимала в те годы.
Судя по всему, у Евы на сегодня запланирована детская вечеринка. Я смотрю на настенный календарь. Он не обычный, а лунный, так что понять трудно. Узкие ломтики луны изображены в серых тонах напротив соответствующих дат. Как только мне кажется, что я начинаю понимать, я замечаю ярко-красную полную луну, возникшую в середине месяца. Она немного больше прочих лун и не соответствует ни одному из циклов. У меня уходит минута, чтобы догадаться: это не луна, а шляпка. Помнится, Ева говорила о клубе Красных шляпок, вдохновленном стихами Дженни Джозеф. Женщины, которые носят лиловые платья, собираются здесь по крайней мере раз в месяц, чтобы пить чай и читать кружево.
Столы уже накрыты. На каждом — свой чайник, чашки и блюдца на кружевных салфетках. Чайники — причудливые и разноцветные. Если решите стать постоянным клиентом и приходить в определенный день, не занятый какой-нибудь вечеринкой, то кружево на столе ваше. Вы платите в том числе и за него, гадали вам или нет. Многие посетители забирают кружево домой и используют в качестве салфеток. Еву это не тревожит, хотя я всегда считала подобное отношение расточительством. Кружева — произведение искусства, и следует вывешивать их в рамочках.
Большинство клиентов приходят сюда, чтобы им погадали. Ева никогда не читает кружево чаще двух раз в день — говорит, что это ее утомляет. Особенно теперь, с возрастом. Она не оставляет у себя деньги, вырученные за чтение. Все, что тетя получает за кружево и за гадания, отправляется Мэй и ее «Кругу».
Она может читать и больше двух раз, если надо. А если Ева ощущает, что у клиента серьезная неприятность или что дело срочное, она даже прочтет кружево бесплатно. Но больше всего ей нравится учить женщин читать самостоятельно, для себя.
— Возьмите кружево и посмотрите на него, — говорит она. — Прищурьтесь.
Если следовать инструкциям, то покажется, что вы видите картинки в кружеве, как и Ева.
— Продолжайте, — ободряет она. — И не бойтесь. Неправильного ответа быть не может. Вы читаете собственную жизнь, собственные символы.
Я нахожу чайную ложечку с монограммой Уитни и оглядываюсь в поисках любимого чайника — на самом деле это старый фарфоровый кофейник. Я грею его, потом завариваю чай, беру чашку и лунный календарь и иду к единственному столику в комнате, оставшемуся ненакрытым. На столике лежит потертое первое издание Эмили Пост.
Прежде чем открыть кафе, тетя Ева давала уроки этикета детям с Северного берега Бостона. Ребятишки из Марблхеда, Суомпскотта, Беверли-Фармс, Гамильтона, Уэнхэма и даже с мыса Анны приезжали к Еве поучиться изяществу манер. Она накрывала стол в гостиной для торжественного обеда, и дети, в костюмчиках и платьицах, рассаживались вокруг и совершенствовали свои светские манеры. Ева учила их вежливым застольным разговорам и избавляла от смущения, которое нередко овладевает детьми во время официальных празднеств.
— Задавайте вопросы, — советовала она. — Это поддерживает разговор и помогает переключить внимание. Выясните, чем интересуются ваши соседи и каковы их предпочтения. Задавая вопрос, скажите что-нибудь о себе — это сближает. Например, вот подходящее начало обеденного разговора — повернуться к своему соседу и сказать: «Я люблю суп. А вы?»
Она заставляла детей спрашивать друг у друга, любят ли они суп, и это неизбежно вызывало смешки, потому что вопрос был такой нелепый. Но тем не менее дети переставали стесняться.
— Итак, — говорила Ева после этого упражнения, — вы почувствовали себя уютнее?
Дети признавали, что почувствовали.
— А теперь задавайте другие вопросы и на сей раз внимательно выслушивайте ответ, — наставляла она. — Один из секретов хороших манер — умение слушать собеседника.
Я выпиваю целый чайник. В семь часов звоню Бизеру. Никто не отвечает. Я завариваю еще чаю. Пытаюсь позвонить брату в восемь. По-прежнему никто не берет трубку. Я решаю заварить чаю Еве и отнести наверх.
Кто-то стучит в дверь кафе. Поначалу я думаю, что это Бизер. Но на крыльце стоит девушка, лет восемнадцати или даже младше, с рюкзаком на плечах; сальные волосы разделены пробором и свисают до плеч, наполовину прикрывая огромное пунцовое родимое пятно на левой щеке. Моя первая мысль — это очередной подросток, который хочет снять комнату или хочет гадания, но, взглянув на площадь, я понимаю, что праздник закончился. На улице остались только собачники и уборщики. Быстро иду к двери, чтобы прекратить шум и не тревожить Еву, но тут свистит чайник. Я торопливо возвращаюсь и обжигаю ладонь, схватившись за ручку.
Девушка снова стучит, на сей раз громче и настойчивее. Я шагаю к двери. Мне видно гостью через волнистое стекло. Выражением лица она напоминает Линдли. Или, может быть, тем, как она колотит в дверь — изо всех сил, будто пытаясь ее проломить. Торопясь открыть, я замечаю патрульную машину, которая подъезжает к дому. Девушка оглядывается через плечо. Когда я добираюсь до двери, незнакомка уже на полпути вниз. Она оборачивается, и я вижу выпуклый живот. Я отворяю, но девушка чересчур проворна для меня — она ныряет в проулок в ту секунду, когда патрульная машина останавливается.
