Алексей Яковлев - Астральный летчик
Андрюша зашел внутрь кафе, не глядя на вышибалу. Не понравилось ему кафе, и Вовины слова не понравились. Их ротный, капитан Слесарев, учил: хочешь остаться живым, воспитывай в себе звериное чутье! Чутье подсказывало — не надо заходить в это кафе на Васильевском, не надо.
Вова в гардеробной причесывался у зеркала. Андрюша заглянул сквозь низкую стеклянную дверь в зал.
В зале был полумрак и народу мало. В основном сидели парами, только у самой буфетной стойки компания человек шесть — коротко стриженные парни в широких пиджаках и густо намазанные девицы с сигаретами в усталых руках. Их, что ли, вышибала назвал «дамами»?
Вова все причесывался, поглядывая в зеркало. Андрюша понял: он не причесывался, он делал вид, а сам через зеркало тоже оглядывал зал, искал кого-то.
В освещенном углу зала на высоком металлическом табурете сидел бледный паренек в черной майке с золотым крестиком в левом ухе. Паренек отрешенно глядел в темноту, перебирал струны гитары и пел высоким тенором:
Черный пес Петербург,
Я слышу твой голос
В мертвых парадных,
В хрипах звонков…
Он пел негромко, будто только для себя. Или тоже делал вид, что поет? Иногда он быстро поглядывал на дверь, словно кого-то ждал.
Вова громко продул расческу, сунул ее в карман и вошел в дверь. Андрюша вошел следом. Паренек с крестиком в ухе быстро поглядел на них и опять отрешенно уставился в темноту.
Этот зверь никогда никуда не спешит,
Эта ночь никого ни к кому не зовет.
Черный пес Петербург — рассыпанный порох…
Девица в компании вдруг взвизгнула, уткнулась лицом в ладони, застонала. То ли плакала, то ли смеялась? Соседки ее невозмутимо курили, парни сосредоточенно жевали, аж скулы ходили. Странная была атмосфера. До войны Андрюша не часто бывал в кафе, но там, в горах, часто вспоминал остроумных, чуть поддатых друзей, веселых раскованных девчонок. Сейчас ему показалось, что он попал в другую страну или уже время пришло другое, а он там, на войне, и не заметил, как все изменилось.
Вова медленно пошел по залу, Андрюша за ним. На его декольте никто не обращал внимания. Люди вообще не обращали внимания друг на друга, даже те, что сидели парами. Тупо глядели в стороны, мимо глаз партнеров. Девица перестала стонать, убрала руки от лица.
— Ну очень… Очень смешно… — сказала она лениво.
Вова дошел до последнего столика, сел в самом углу.
Указал Андрюше место напротив, бросил ему меню с парусником на обложке:
— Выбирай. Только не расходись… Здесь жратва дорогая.
Андрюша снял беретку, аккуратно сложил, положил ее рядом с собой.
— У меня деньги есть.
— Двадцать баксов? — криво улыбнулся Вова. — Тут один салат с крабами пятнадцать стоит.
Андрюша опять удивился, откуда он знает, сколько у него денег? Открыл меню. Есть жутко хотелось. Названия блюд не сказали ему ничего. Похлебка «Пиратская», гриль «Попугай капитана Флинта», коктейль «Одноглазый Джо», салат «Вчерашняя удача». Почему вчерашняя, Андрюша не понял. Когда подошел официант в белой холщовой робе с матросским воротником, Андрюша не успел ничего выбрать. Точнее, уяснить — что тут вообще можно есть. За него распорядился Вова.
— Бутылку «Флагмана». Две закуски, две похлебки. И на зуб чего-нибудь попроще.
— Есть, — по-военному ответил официант, чиркнув закорючку в блокноте. — Попроще только «Попугай». Устроит?
— Два «Попугая».
— Есть. — Официант исчез в дыму, как летучий голландец, будто его и не было.
Только сейчас до Андрюши дошло, как четко Вова выбрал себе место. Наверное, еще там, в гардеробной, у зеркала. Ему был виден весь зал и входная дверь. Андрюша закрывал его спиной, его не видел никто. Вова курил, не спеша разглядывая зал из-за Андрюши, и молчал.
Там, в машине, Андрюша думал, что Вова «усыновил» его, чтобы взять с собой на праздник, на вечеринку с приятелями-афганцами, а они сидели одни в странном полутемном зале. Сидели и молчали. Андрюше надоело быть ширмой. Он уже хотел бросить на стол чужие деньги, послать Вову по всем этажам и гордо уйти пешком через весь Васильевский к себе на Лаврова. На хрена такой праздник?!
— Разрешите? — весело спросил кто-то у него за спиной.
Вова нахмурился. Значит, это был совсем не тот, кого он ждал. Андрюша обернулся.
У стола стоял парень в подтемненных очках, в белой мятой футболке навыпуск, широко и пьяно улыбался. На груди на фоне щита и меча — красные буквы «КГБ» — дешевая футболочка, из ларька. В руке он держал начатую матовую бутылку «Абсолюта».
— С праздником, ребята! — Парень плюхнулся на стул рядом с Вовой и забулькал водку по фужерам.
Вова мрачно глядел на него. Андрюша понял: что-то будет — и решил остаться на всякий случай.
— Ты кто? — спросил Вова.
— Алик. А ты?
— Откуда ты, Алик?
— Я? — удивился очкастый и обвел рукой зал: — Я местный ос-тро-ви-тя-нин. А ты?
— На кого работаешь, сука? — шепотом спросил его Вова. Парень вытаращил на Вову глаза, будто собирался чихнуть, но не чихнул. — На кого работаешь? Ну?!
Очкастый моргнул, поставил бутылку на стол и захохотал на весь зал.
— Алик, с приходом! — крикнула девица из компании.
Очкастый кончил смеяться так же внезапно, как начал. Укоризненно посмотрел на Вову:
— Зачем задавать глупые вопросы, командир? Моя визитная карточка у всех на виду. — Он положил руку на грудь, прямо на красные буквы.
На них уже смотрел весь зал. Вова смущенно мял пальцами сигарету в хрустальной пепельнице:
— Херня. Такой организации больше нет.
— О-ши-ба-ешь-ся… — лукаво пропел очкастый. — Ох, как ты, командир, ошибаешься.
Вова, глядя куда-то в темноту дымного зала, сказал ему тихо:
— Слушай, вали отсюда. По-хорошему.
Очкастый тоже глядел в темноту, словно искал точку, куда смотрел Вова. И так же тихо ответил ему:
— Обиделся, командир? Не надо. Каков вопрос — таков ответ, как говорится. Согласен?
Вова обернулся. Уже по-другому посмотрел на него. Внимательно и оценивающе.
— Слушай, чего ты хочешь?
Очкастый опять заулыбался широко и приветливо:
— Хочу с вами выпить, мужики. Прозит. — Он поднял фужер.
— Тебе, Алик, хватит, — сказал возникший из дыма официант в робе. — Третий день на кочерге. Завязывай кочергу тремя узлами.
Официант расставил салаты, дымящуюся похлебку и опять испарился.
— А водка? — крикнул ему вдогон Вова.
— Несу-несу! — пообещал из темноты официант. — Вы пока эту пейте. У вас же есть.
Вова удивленно посмотрел на матовую бутылку «Абсолюта», потом на загрустившего очкастого:
— Третий день пьешь?
— Бывает, — махнул рукой очкастый. — Прозит.
— Закуски только две. Может, тебе тоже заказать?
— Не надо, — грустно улыбнулся очкастый. — Я русский йог. Когда пью, могу неделями не есть.
— Значит, третий день, — зачем-то повторил Вова и поднял фужер: — Ну, давай, чекист, давай.
— Подожди, — вдруг поставил свой фужер очкастый, обернулся и поманил рукой гитариста: — Стасик, иди сюда!
Гитарист с крестиком в ухе медленно сполз с высокого табурета и подошел к их столику.
— Стасик, афганские поешь? — спросил его очкастый.
— За деньги хоть китайские, — ответил гитарист.
В руке у очкастого неизвестно откуда появилась зеленая бумажка. Гитарист, не глядя, взял бумажку, поставил ногу на свободный стул и ударил по струнам. Запел, хрипло, прямо в ухо очкастому.
Как факелы пылали бэтээры,
А «духи» скалились из-за угла.
Горел наш дом, горела наша вера,
Горела наша родина дотла…
Вова удивленно смотрел то на очкастого, то на гитариста. Андрюша тоже удивился. Только что этот бледный пацан казался чужим и далеким, а запел — будто в палатку пришел из дозора. Стал родным и близким.
— С праздником, ребята, — сказал очкастый. — Поехали! — И залпом закинул свой фужер.
Под такую песню нельзя было не выпить. Выпили, не закусив. Нельзя было чавкать под такую песню. Андрюша сидел опустив голову, про себя подпевал последние строчки куплетов. Когда гитарист кончил песню, Андрюша поднял голову. Голова кружилась. Нужно было срочно пожевать, чтобы не скиснуть.
— Ну как, Алик? Доволен? — спросил очкастого гитарист.
— Я-то при чем? Спроси у ребят, — улыбался очкастый.
— Нормально, — сказал Вова.
— Нормально, — повторил за прапором Андрюша.
— Фирма веников не вяжет. — Гитарист снова стал чужим и медленно пошел к себе на табурет.
— Алик, с чего кайф ловишь? — крикнула девица из компании. — С чернухи западло!
— А ему хоть с кирпича, — успокоил ее сосед.
— Западло! — не унималась девица.
— Оставь ты его, — рассердился ее приятель, — видишь, Алику больше мальчики нравятся.
Девица скорчила рожу, показала Алику длинный язык, пощелкала языком и отвернулась.
Очкастый Алик не обратил на нее никакого внимания. Он разливал по второй.
