Леонид Могилев - Черный нал
После завтрака следовало послушать радио. После того как Николай приказал уничтожить тарелки спутникового приема телепрограмм и жестоко наказал неподчинившихся, радио Старик возлюбил бессовестно. Маленький японский транзистор брал совершенно все. Примерно час Старик слушал новости, убеждался, что всеобщее безумие достигло апогея, продолжая расти и развиваться, переходя в новые формы и виды, и удовлетворенно принимался за дела.
К полуночи ничто в квартире не напоминает о недавнем разгроме. Полы вымыты, и даже холодильник разморожен. Все, что в нем находилось, теперь принадлежит моему товарищу по поселковому быту, вернувшемуся с обширного чердака, Байконуру, серой скотине, очевидно обладающей прямым видением будущего. Казалось бы, лови короткий миг безумия хозяина, жри мясо, сыр, хрюкай над огромным окунем. Бай, едва прикоснувшись к добыче, вьется вокруг меня, трется о ноги, поет свои чудесные песни. Я беру щетку и вычесываю его, потом выбрасываю все гастрономическое великолепие за дверь, на лестницу, выталкиваю следом покорителя пространства и времени, изгоняю его из дома и громко захлопываю Дверь. Где-то наверху, у чердачной решетки, сейчас легкий шепот в телефонную трубку, готовность номер один снаружи, вокруг дома. Это не я иду. Это мой кот длит тягостные мгновения прощания, но потом инстинкт пересиливает, и он начинает перетаскивать на чердак добычу. Там, наверху, они со своей возлюбленной справят блистательный бал. Птица тем временем смотрит „Пентхауз“ по нашему сельскому каналу. Рядом с ним на ковре разорванный конверт Алябьева, а, в нем девять тысяч девятьсот долларов сотенными купюрами нового образца. Совершенно очевидно, что одну бумажку Лева изъял. Итого, десять штук. Мелкая, в сущности, сумма. А вот дискетка компьютерная стоит, должно быть, дорого. Мне совсем не хочется уходить из дома сегодня ночью, но если не сделать этого, незадолго до утра придет хозяин дискетки. Утром, когда начнет свои полеты во сне и наяву лифт, наши с Птицей шансы резко возрастут. Перед новой сменой поедут в лифте Бондарь, Лесь и много другого разнообразного народа. Ситуация обрастет вариантами, и потому все должно случиться ночью. И где-то рядом топчется человек Струева, а может быть, и он сам лично.
— Надо это им все отдать, — говорит Птица.
— Отдавай не отдавай, они нас не отпустят.
— На черта мы им нужны?
— Я в кабинете у Струева все их приметы аккуратно записал. И ты, наверное, тоже. Да выключи ты это кино с бабами!
Птица переключает каналы, там ночные новости, президенты, чеченцы, опять президенты…
— Как думаешь, они слышат сейчас, о чем мы говорим? Есть тут „жучки“ какие?
— На хрен ты им нужен. Слушать еще тебя…
— Они трупов нагородили. Участковый в засаде сидит, дело, как бы это помягче выразиться, нечистое. Все из-за дискеты этой. Мне же их командир деньги предлагал. Думаешь, что там?
— Номера левых накладных, товар какой-нибудь…
— Те, что с левым товаром, такими деньгами не бросаются. На такие деньги нужно долго бананами торговать. Говорят, все морги ими забиты.
— Про морг ты своевременно заметил.
— Тебе, конечно, спасибо, но только я тебя в квартиру не звал. Даже наоборот.
— Да я уеду сейчас. На попутке.
— Бот тут ты, как говорится, не прав. Отойдешь немного и окажешься в попутном автомобиле. В „фордике“. У меня, кстати, бананы остались. Хочешь подзакусить?
— Не хочу я ничего. Давай в лифте запремся и отсидимся до утра.
— Лифт уже отключили. Если на чердак прорваться, потом из другого подъезда выскочить… Там замки амбарные. И сторожа, заломают тут же.
Я поднимаю телефонную трубку. Связь появилась. Значит, нужно ждать звонка. И ждать приходится недолго.
— Ну что, беглец? Ментов навел на нас? Дурашка… — Голос не командира. Другой, новый голос. — Мы тут уже всю твою биографию знаем. Вплоть до выписки из трудовой книжки. И дружка твоего тоже. Так что не надейтесь и не прячьтесь. Мы идем сейчас, а ты вещь приготовь и бабки. А потом подумаем. Наверное, тебе яйца только отрежем, а жить оставим. В назидание кое-кому. А дружку твоему богомазу ничего не светит. Если только он сам сейчас не выйдет к нам и не сдастся. А ты дома сиди, жди…
Гудки отчетливые, и все. Нет их. Опять разомкнуты клеммы.
— Обуйся, Птица, куртку надень, будь готов к труду и обороне.
— Началось?
— Продолжилось.
Я одеваюсь быстро, кладу во внутренний карман куртки документы, перетягиваю резинкой баксы, опускаю их под рубашку, теперь они на животе у меня, как там и были, а дискетку в потайной кладу карманчик справа и внизу. И новый звонок.
— Готовы, клоуны? Чтоб у вас сомнений не было, послушайте тут одного парня, мы его для комплекта берем, для полноты ощущений.
— Отдай им то, что они хотят… Не получилось, — говорит Струев. — Они меня на мушке держат. Отдай. Они отпустить обещали. — Ну, хватит, — прерывает участкового прежний голос, — ты слышал? Надеяться больше не на кого… Мы идем. Без глупостей, щенки…
— Я сам сейчас выйду. Стойте — где стояли…
И снова нет сигнала в трубке. Как коммутатор какой-то.
— Просят без глупостей. Глупости действительно не нужны. А нужно очень быстро соображать.
Я иду в туалет. Там на полочке, среди банок и пузырьков, наше единственное оружие — бензин. Я никогда не воевал с танками.
Бутылок из-под пива у нас хватает. Бензина у меня три литра. Отличный девяносто третий. Я разливаю его через воронку в шесть бутылок, затыкаю их бумажными затычками. Потом мою руки горячей водой с мылом.
— В огне брода нет, Птица. Я выйду и встану у подъезда. Кто бы ни подошел или ни подъехал, ты забросаешь их этими бутылками. Поджигай и бросай. Больше ничего я придумать не успел.
— Я бросать не буду.
— И смотри, там за спиной, около чердака, — тылы. — Я вручаю Птице рюкзачок с четырьмя бутылками. Две закладываю в глубокие карманы куртки. И, не слушая больше Птицу, выхожу. Я спускаюсь медленно, один. Этаже на четвертом слышу, как дверь все же захлопывается. Я останавливаюсь, дожидаюсь Птицу, мы идем вместе, ниже и ниже, а за спиной никого. Контролируют квартиру. Все правильно. Не надо отвлекаться.
У подъезда скамеечка. Я сажусь на нее и осматриваюсь. Никого пока нет. Я вынимаю из кармана „куклу“ — вновь заклеенный конверт Алябьева. Там плотная стопка бумаги и картонка потоньше. Я приготовил это между делом, еще не зная толком, как использовать и зачем, а понимая лишь, что это дополнительные секунды, которые при случае могут сложиться с другими секундами, а там, глядишь, и минута набежит. Конверт ложится на скамью, рядом. Теперь можно немного посидеть и пощелкать зажигалкой. Она работает отлично. Пламя то появляется, гаснет, колесико вращается легко, крышка поднимается, открывая фитиль, и снова прячет его.
Я смотрю на часы. В час сорок пять появляется „жигулек“.
Он медленно накатывает в мою сторону, останавливается, не доезжая до подъезда метров пять. Невдалеке еще один. Тот, что сзади, набит лихим народцем под завязку. А в передней машине два свободных места. Просто и значительно. Между машинами метров пятьдесят. Наконец дверца открывается, и тот, что на первом сиденье, идет ко мне. Я узнаю его. Это „командир“ из дневного „сериала“. Не спится ему. Дела не дают. Мысли всякие.
Конверт этот так желанен, так долгожданен для приближающегося ловца удачи, что он, уверенный в успехе, в окончательной победе над блокадной квартирой, теряет осторожность, тем более что за ним вся мощь бригады в двух автомобилях. Он берет конверт, садится рядом со мной на скамью и в нетерпении разрывает бумагу. И тогда я вынимаю из правого кармана куртки бутылку с бензином и разбиваю ее о командирскую голову. Удар приходится по темени, часть бензина выплескивается на мое левое плечо, и, когда командир, хватая одной рукой голову, а другой воздух, оседает рядом, я выпускаю на волю пламя из зажигалки. Я тороплюсь, и потому моя вторая бутылка не попадает в лобовое стекло автомобиля. Она вообще никуда не попадает, а, выскользнув, разбивается и вспыхивает в метре от переднего колеса. Тогда распахивается дверь подъезда, и Птица, как автомат, быстро и точно бросает все четыре бутылки в цель. Уже бегут к нам из второго авто обезумевшие бандиты, а мы выбираем самый близкий и короткий путь. В лес… Мы слышим, как взрываются „Жигули“.
Снега по колено, потом по пояс, мы проваливаемся, петляем, скрываемся за деревьями, а оглядываясь, видим, как светятся все окна огромного дома. Мы останавливаемся, когда уже невозможно бежать, и падаем в снег. Нет никакой погони. И не было.
Свою зажигалку я выронил там, у подъезда. Птицина, к счастью, цела. Чтобы не подохнуть к утру, необходимо разжечь костерок в какой-нибудь яме и прикрыть его сырыми ветками, чтобы не было дыма. Мы не можем знать, что происходит вокруг. Какие силы и когда задействует противная сторона, и что предпримет законная власть. А главное, как сочетаются и проникают друг в друга эта самая сторона и власть. К недавним трем трупам добавилось ночное побоище, и его главные герои мы. И самое удивительное, что мы живы.
