Джорджо Фалетти - Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)
Со вздохом он подошел, бросил на диван сумку и шлем и нехотя взял трубку.
– Да…
Сквозь ритмичное потрескивание в трубке пробился знакомый голос:
– Джо, это Крис. Я звонил на мобильный, но он выключен. Слава богу, ты еще в городе.
Джордан удивился, услышав голос брата. Вот уж кого он не ожидал обнаружить на том конце провода. В голосе звучала тревога и что-то новое, что-то совершенно неожиданное для Кристофера Марсалиса.
Страх.
Джордан сделал вид, что не заметил его.
– Мобильный мне сейчас не нужен. Я уезжаю. Что стряслось?
Крис помолчал, что тоже было для него нехарактерно: обычно он не допускал пауз ни у себя, ни у других.
– Джеральда убили.
Ощущение deja vu было скорее растерянностью перед лицом сбывшегося пророчества, нежели чем-то пережитым на самом деле. Он отметил про себя, что этого известия ждал уже давно. Оно проносилось в голове всякий раз при мысли об этом парне.
Ему удалось сохранить твердость голоса и не сбиться на дрожащие интонации брата.
– Когда?
– Сегодня ночью. Или утром – не знаю. Владелец галереи заехал к нему с утра и нашел его мертвым.
Джордан невольно подумал, что этот сукин сын Лафайет Джонсон наверняка прибыл к Джерри в столь ранний час не с визитом вежливости. Никто его за руку не схватил, но все знали, чем он оплачивает труд своего протеже. Новая пауза в речи Кристофера означала, что он подумал о том же.
– Ты сейчас где?
– Был в Олбани на съезде демократов. Как только меня известили, я сразу на вертолет. Скоро мы сядем на площадке у Ист-ривер. Бог мой, Джордан, говорят, его нашли в жутком виде.
– Я выезжаю.
– Джеральд жил…
Джордан только теперь осознал, что брат говорит о Джеральде в прошедшем времени, а ему почему-то не хотелось прямо здесь и сейчас класть могильную плиту на еще не остывший труп.
– Я знаю, где он живет… В конце Уотер-стрит.
По тону Криса нельзя было понять, уловил ли он это уточнение. Джордан уже клал трубку на рычаг, но донесшийся голос прервал движение на середине.
– Джордан…
– Да?
– Хорошо, что я тебя застал.
Джордан смутился.
– Ладно, я еду.
Временами Джордана посещала мысль, что Нью-Йорк – существо, живущее своей жизнью, независимой от населяющих его людей. Даже если все население вдруг исчезнет, огни города будут по-прежнему зажигаться и гаснуть, подземка будет работать, а такси – сновать по улицам без пассажиров и водителей.
Вешая трубку, он подумал, что если бы и уехал сейчас, то на выезде из города все равно натолкнулся бы на невидимый энергетический барьер, который насильно удержал бы его там, где оставаться нет ни нужды, ни желания.
Он стащил сапоги, расстегнул молнию, ловко выскользнул из комбинезона и прислонил его к спинке дивана. Открыв сумку, достал кроссовки, рубашку, джинсы и кожаную куртку. Быстро облачился в одежду, которая, как он думал, еще долго ему не понадобится. Когда нагнулся завязать кроссовки, заметил что-то меж диванных подушек.
Он просунул руку и вытащил фотографию – старую, выцветшую фотографию из далекой древности. Джордан прекрасно помнил, когда был сделан этот снимок. Он с друзьями рыбачил на озере Джордж. Они с братом стоят на берегу, а за спиной у них поблескивает вода; оба улыбаются и смотрят в объектив с видом заговорщиков.
Он вглядывался в лица, как будто они были ему незнакомы. Внешне они с Кристофером такие разные. Только глаза похожи. Они от одного отца, но от разных матерей, и голубые глаза – единственная черта, которой Джейкоб Марсалис не обделил обоих.
Джордан встал и поставил снимок на каминную полку. Затем взял шлем и направился к двери. Как ни странно, ему показалось, что двое с фотографии следуют за ним, повернувшись спиной к этой комнате и лицом к озеру.
Он открыл дверь и вышел на тускло освещенную лестницу с изрисованными стенами; палас на ступеньках не грех было бы сменить. На лестнице витал знакомый запах сырости и съестного, который кто-то окрестил «ароматом Нью-Йорка».
Из квартиры этажом ниже доносились звуки, слишком громкие даже для стерео. Джордан узнал песню одного из любимых своих певцов Коннора Слейва, нового enfant prodige[2] американской музыки. Это была полная грусти и горечи «Песнь женщины, что мечтала стать моряком» – символ неосуществимой мечты человека.
Джордану нравилась эта песня. Слушая ее, он живо представлял себе, как одинокая женщина на утесе глядит на недоступное ей море, неся в душе неуемную жажду свободы. Вот и он сейчас очутился в похожей ситуации. Правда, он сам сделал такой выбор, но это не умаляет его тоски.
Лифт был на его этаже. Он вошел в кабину, нажал кнопку, двери, закрывшись, приглушили музыку и его размышления о ней.
Улица встретила его солнечным светом, на который ни он, ни город не имели права. И тут же подступили мысли о жизни парня, известного всем под именем Джерри Хо. В недавнем прошлом он стал самой заметной фигурой, представляющей нью-йоркский боди-арт. Про него ходило много слухов, и, к сожалению, почти все они соответствовали истине. Газеты наперебой кричали о его трудном детстве и бунтарской юности, о жесткой зависимости от наркотиков и секса, несмотря на то, что он принадлежал к одной из самых видных семей города. Будь он поудачливей, время и талант, вероятно, сделали бы из него великого художника. Но неумелое обращение с талантом не позволило ему достичь величия. А теперь и время, и удача для него кончились. Если правда, что успех и молодость подлежат возврату, то Джеральду пришлось их вернуть раньше, чем он успел ими воспользоваться.
На другой стороне улицы, на углу Шестой авеню, был ресторанчик, где прежде Джордан часто обедал. Бывало, шутил с официантками, а иной раз «выкуривал» часы, как сигареты, устремив взгляд в пустоту в поисках ускользающих решений. Постепенно он подружился с хозяином, Тимом Броганом, и получил разрешение ставить свой мотоцикл во дворике за рестораном.
Джордан прошел перед витриной и махнул официантке в зеленом форменном платье; та обслуживала двух посетителей, сидящих за столиком у окна. Девушка узнала его и, поскольку руки у нее были заняты, ответила кивком и улыбкой.
Он свернул в переулок и сразу же пошел направо, во внутренний двор. Рядом с его покрытой брезентом машиной стояла и курила, видимо, улучив минутку, официантка Аннет. Джордан знал про нее все. Муж давно пристрастился к бутылке, у сына несколько лет назад возникли неприятности с полицией. Аннет со слезами на глазах обратилась к нему. Джордан пожалел ее и помог выручить парня. Про мужа Аннет больше не поминала, а сын, кажется, нашел работу и больше в переплеты не попадал.
Она нисколько не удивилась, увидев его.
– Здравствуй, Джордан. А я уж думала, что утром не найду на месте твоего мотоцикла. Ты же вроде уезжать собирался.
– Собирался. Но кто-то где-то решил за меня, и мне с ним не тягаться.
– Неприятности?
– Да.
Во дворике царил полумрак, тем не менее по лицу женщины скользнула заметная тень.
– У кого их нет, Джордан?
Оба знали, о чем говорят, и знание это почерпнули не из книг.
Джордан снял чехол с мотоцикла, обнажив красные формы своего «дукати-999». Как ни привык он к этой машине, все же невольно залюбовался ею. Он любил ее за отличные качества, но еще больше – за красоту. Для тех, кто предпочитает мотоцикл автомобилю, «дукати» исполнен особого очарования.
Аннет, угадав его мысли, кивнула на мотоцикл:
– Красивый.
– Красивый и опасный.
– Не больше, чем всё в этом городе. Пока, Джордан.
Аннет бросила на землю окурок и аккуратно затоптала его ногой. Затем повернулась и пошла работать. Скрип затворяемой двери утонул в грохоте мотора. Застегивая шлем и слушая ровный гул машины, Джордан подумал о том, что едет туда, куда вроде бы зарекся ездить. После звонка брата он направляется на место преступления. Правда, на сей раз все несколько иначе. На сей раз убитый – частица его жизни, хотя Джеральд по собственной воле оборвал все связи с чужой жизнью.
Но это было бы полбеды, не случись того, что случилось. Жертва преступления Джерри Хо на самом деле звался Джеральдом Марсалисом и был его племянником, сыном Кристофера Марсалиса, мэра Нью-Йорка.
5
Выезжая на финишный отрезок Уотер-стрит, Джордан отметил, что солнце поделило улицу на две половины. Левую и правую, светлую и темную, горячую и холодную. Он отрешенно подумал о том, что некогда и его жизнь подходила под эту избитую метафору. Теперь все это казалось далеким, как фильм, из которого помнишь какие-то фрагменты, но не можешь вспомнить названия.
Его нисколько не удивило присутствие огромного корпуса репортеров наряду с обычными силами полиции. Газетчики толпились между машинами с включенными мигалками, фургонами «Айуитнесс-ньюс» и Четвертого канала телевидения. Знакомая журналистка из «Н.-Й. 1» (он запамятовал ее имя) вела прямой репортаж на фоне огороженной зоны. Засилье масс-медиа объяснялось тем, что в полиции всегда найдется кто-нибудь, кому надо выплачивать кредит или платить за обучение отпрыска в колледже, и он за определенную мзду соглашается играть роль «достоверного источника».
