Фредерик Ленуар - Пророчество Луны
— Дон Теодоро, вы прекрасно понимаете, что если сейчас раненый еще не совсем потерял рассудок, то там он окончательно сойдет с ума. А если не свихнется, то умрет от какой-нибудь заразной болезни. Ежегодно более трети несчастных обитателей приюта умирают от разных недугов.
К аббату вернулось самообладание.
— Брат Сальваторе, этот человек — умалишенный, — сказал он, — а наш монастырь — не госпиция. Кроме того, ты забыл о двух ужасных преступлениях, которые произошли после его появления. Может, сам юноша и не совершал их — хотя это еще надо доказать, — но, несомненно, именно он стал причиной всех неурядиц. Я намерен произвести полное расследование и раскрыть эти убийства. Сейчас же главное — избавиться от человека, навлекшего столько несчастий. Позже я собираюсь посетить его в доме призрения и проверить, одержим ли он дьяволом, как полагают некоторые из братьев.
— Святой отец, умоляю, дождитесь возвращения Тоскани. Как знать, может, он привезет сведения, которые вернут юноше память и имя.
Аббат прекрасно понимал, что приор пытается отложить выполнение одного из его решений, которые он, дон Теодоро, будучи настоятелем монастыря, в течение трех десятков лет принимал единолично, отвечая только перед Богом.
— Каждый день мы принимаем дюжины паломников, путников, нищих и даже разбойников, — сказал он. — По нашему уставу любой человек может три дня получать пищу и кров на странноприимном дворе. Никому не дозволено оставаться дольше, тем паче — внутри монастыря, ведь это помешало бы нам вести жизнь, посвященную служению Господу. Благодаря твоей заботе раненый исцелился от телесного недуга, но не от душевного. До сих пор он не произнес ни единого слова. И вряд ли произнесет. Ему здесь не место, дон Сальваторе. Я не понимаю, что за странная привязанность заставляет тебя возиться с потерявшим разум юношей, который принес нам столько бед.
— Дайте мне последний шанс, — настаивал приор, словно не замечая язвительного замечания. — Если Тоскани не будет еще три дня, а незнакомец так и не заговорит, обещаю, что больше не буду вас беспокоить. Выполню все ваши приказания и лично отвезу юношу в приют Святого Дамиана.
Отец Теодоро опустил взгляд на книгу и закончил разговор тем же усталым, не терпящим возражений тоном:
— Завтра на рассвете, дон Сальваторе. Сразу же после псалмопения.
Приор не стал возражать. Он знал, что аббат не отступит от принятого решения.
Выйдя из кельи настоятеля, дон Сальваторе сразу же отправился в церковь и упал на колени перед иконой Девы Марии.
Приор истово молился, когда к нему подошел привратник и сказал, что торговец Тоскани вернулся из поездки и, несмотря на поздний час, ждет его в монастырской приемной, чтобы поговорить.
— Хвала Господу! — вздохнул облегченно дон Сальваторе. Он встал, поклонился иконе и поспешил к привратницкой.
Глава 9
— Ну что? — нетерпеливо спросил дон Сальваторе друга, схватив того за руки и подталкивая поближе к огню.
Круглое веселое лицо торговца резко контрастировало с аскетической худощавостью приора. Однако глаза обоих приятелей блестели совершенно одинаково — как у уличных сорванцов, затеявших очередную шалость. Приор подумал, что, скорее всего, у дона Теодоро не было времени поесть, и потому, прежде чем дать волю любопытству, попросил принести легкий ужин. Друзья уселись рядом с большим камином.
— Все шло совсем неплохо, — начал купец свой рассказ. — Я попал на гору Афон, выдав себя за паломника, а оказавшись там, посетил русский православный монастырь Святого Пантелеймона. Привратник был весьма любезен и даже говорил немного по-итальянски, так что я показал ему портрет. Лицо показалось привратнику знакомым, но больше ничего он сказать не смог. Я спросил его, не покидал ли какой-нибудь иконописец за последние несколько лет стены монастыря, и он рассказал мне об ученике великого критского художника Феофана Стрелицаса, молодом итальянском монахе, которому запретили писать иконы, после чего он неожиданно исчез.
Самому привратнику не довелось встречать юношу лично, однако монах знал, что тот был послушником в монастыре Симона-Петра. И потому я решил отправиться туда, в самый поразительный из двадцати афонских монастырей, построенный на самом краю скалы, что нависает над морем. Когда я добрался до обители, то стал расспрашивать привратника, но тот не знал ни слова по-итальянски. Пришлось послать за одним из братьев, уроженцем Пьемонта, который оказался простым, разговорчивым человеком. Когда я показал портрет, он не сдержал испуганный возглас: «Иоаннис, брат Иоаннис!» — «Он умел писать иконы?» — спросил я, воодушевленный оборотом, который принял наш разговор. «О да! — ответил монах. — Он был замечательным художником, за несколько месяцев всему научился. Но отец-настоятель запретил ему рисовать, потому что некоторых братьев смущало выражение и красота ликов его Мадонн. Должен сказать, что ни одному существу женского пола, будь то даже животное, не дозволено ступать на Афон, и мы много лет не видели женщин». Слова монаха прозвучали чуть огорченно, а потом он добавил с озорной улыбкой: «Обычно иконописцы копируют изображения со старых, написанных столетия назад икон. Монахи, которые их писали, часто черпали вдохновение в воспоминаниях о лицах своих матерей или, еще хуже, в облике настоятелей, считая, что те близки Пресвятой Деве благодаря своему благочестию. Бедная Богоматерь! Вы бы видели, какой ее изображают — с квадратным подбородком и бычьей шеей, только бороды не хватает! Но брат Иоаннис знавал настоящих женщин, прежде чем попасть сюда!» Когда я спросил пьемонтца о мирском имени брата Иоанниса, тот призадумался, а потом ответил: «К сожалению, не помню. Юноша пробыл послушником всего лишь несколько месяцев, затем два года жил в монастыре под именем, которое принял при постриге. Знаю только, что он родом из Калабрии». Потом я поинтересовался, что стало с иконописцем. «После того как глава общины запретил ему рисовать, — ответил монах, — он исчез из монастыря, и я не знаю, что с ним случилось. Спросите лучше настоятеля. Он говорит по-итальянски и наверняка вспомнит».
Тоскани пришлось прервать рассказ, так как в комнату вошел привратник, неся горячий суп, ломоть хлеба и кусок козьего сыра. Дон Сальваторе очень хотел услышать продолжение истории, однако сдержал любопытство и предложил гостю утолить голод. Торговец не стал ждать повторного приглашения и набросился на еду. Пока он ел, сотни мыслей роились в мозгу приора. Напал ли он на верный след? Если так, то почему брат Иоаннис покинул Афон? Дон Сальваторе находился под впечатлением рассказа Тоскани, особенно его тронуло упоминание о родине юноши: сам он был родом из Рима, но воспитывался в Калабрии, у бабушки. Мысль о том, что таинственный незнакомец вырос там, где прошло его собственное детство, взволновала приора.
Проглотив последний кусок, купец продолжил повествование:
— Я попросил о встрече с настоятелем, и тот согласился принять меня. Я поведал ему всю историю и показал портрет, а также ваше письмо. Глава монастырской общины, худощавый старик с окладистой бородой, и глазом не повел, только сказал, что не узнаёт этого человека. Я попытался было продолжить расспросы, но он оборвал меня: «Многие паломники научились писать иконы в русском стиле, как здесь, так и в других местах. Возможно, человек, который вас интересует, один из них; я его не помню». Затем он попрощался со мной и попросил уехать из монастыря как можно скорее. Перед отъездом я попытался встретиться с братом из Италии, но безуспешно. Вот и все, что мне удалось узнать.
Какое-то время приор задумчиво молчал.
— Мой друг, даже не знаю, как тебя отблагодарить. То, что ты рассказал, возможно, очень пригодится, тем более наш аббат вернулся и приказал завтра утром отправить незнакомца в дом призрения Святого Дамиана.
— Дом призрения! — воскликнул торговец. — Он же там погибнет!
— Совершенно верно, — ответил приор. — Ты знаешь отца-настоятеля не хуже меня. Он очень добр, однако не терпит никаких исключений из правил. У нас нет выбора. Пойдем отыщем беднягу, и да поможет ему Бог.
Глава 10
Неожиданный поворот событий так взволновал дона Сальваторе, что он еще раз нарушил устав, позволив торговцу последовать за собой внутрь монастыря.
Приор пристально посмотрел в безумные глаза незнакомца, взял его за обе руки и, как обычно, обратился к нему словно к нормальному человеку:
— Друг мой, сегодня вечером отец-настоятель вернулся из долгого путешествия. Когда наступит утро завтрашнего дня, я уже ничем не смогу тебе помочь. Тебя отправят в дом призрения; там, среди сумасшедших, ты и закончишь свою жизнь — даже если твое состояние улучшится. И писать иконы ты уже никогда не сможешь. С самого начала нам было известно, что каждую ночь в мастерской ты пишешь икону Богородицы. Необычная техника письма привела нашего друга Адриано на гору Афон, где ты наверняка жил какое-то время. У нас есть всего одна ночь, чтобы проникнуть сквозь пелену, окутавшую твой разум. Я попытаюсь разбудить воспоминания, которые прячутся глубоко внутри. Возможно, это твой последний шанс вернуться к нам. Не упусти его!
