Николь Жамэ - Дольмен
Потом Мари перевела взгляд на брата, который старательно крошил кусочек сахара на клеенке. В ней поднялась волна гнева, родившаяся из непонимания.
— Что же, Лойк? — глухо проговорила она. — Ты говорил, что Жильдас для тебя больше чем брат. Неужели не хочешь узнать, почему на менгире кровь твоего брата? И кто автор найденной в его руке записки?
Лойк резко поднялся, опрокинув стул.
— Жильдаса все любили! Никто из жителей острова не мог причинить ему зла! И ничего другого я не хочу знать. А если ты в этом сомневаешься, значит, окончательно сошла с ума! — И он ушел, хлопнув дверью.
Через несколько минут то же сделала и Жанна, но молча. Кристиан вскоре последовал ее примеру под предлогом, что должен связаться по телефону со своей командой. Один Милик остался на ее стороне.
— Знаю, ты не отступишь от своего. И что бы мне ни говорили, я буду с тобой.
Отец вскоре тоже поднялся, решив отправиться на лов рыбы и в море успокоить свою тоску. Мари вновь осталась одна в гостиной с низким потолком. Ей достаточно было закрыть глаза, чтобы услышать отголоски заливистого смеха, доносившегося из страны ее детства.
К глазам подступили слезы, но стоило Мари вспомнить одну деталь, как они тотчас же высохли. Горю она предастся позже — сейчас нужно собраться с мыслями! Уж очень подозрительно выглядело позднее возвращение в отель ее племянника Никола прошлой ночью, когда был убит Жильдас. Она подумала о браслете Од Перек, замеченном в зарослях кустарника писателем. Как все девчонки острова, пятнадцатилетняя Од была без ума от ее племянника.
У Мари появился след.
4
Гвенаэль Ле Биан, явившаяся в мэрию с опозданием, чуть не разминулась с Кристианом, зашедшим сообщить об отсрочке их бракосочетания с Мари. Тогда она немедленно отправилась в порт, неподалеку от которого находился дом Кермеров, и стала ждать.
Часом позже на пороге показалась фигура Лойка. Держась на расстоянии, Гвен последовала за ним. Он шел прямо, никуда не сворачивая, видимо, не имея четкой цели. Дойдя до конца набережной, он остановился.
Гвен подошла к нему поближе и окликнула его. Лойк обернулся и посмотрел на нее с ненавистью.
— Ну что, довольна? Теперь уж брат не заговорит! — бросил он злобно.
Сорокачетырехлетняя сестра Пьеррика пользовалась заслуженной репутацией роковой женщины, верховодившей мужчинами.
Гвенаэль отшатнулась, словно ее ударили.
Она тут же вспомнила о случившемся прошлой ночью. Если вся эта история всплывет, им не поздоровится. Гвен была готова на все, чтобы не потерять Лойка, но и о себе никогда не забывала.
— Почему Жильдас? Почему не я? Или не ты? — продолжил он глухим голосом. — Мы все в ответе!
— А я — так даже больше остальных, верно?
Он увидел, как голубые глаза Гвен заволокла дымка слез, а в уголках пухлого рта появилась горькая складка.
Ровно через секунду он обнял ее и разрыдался, моля о прощении.
Время приближалось к полудню, когда Гвен вернулась на фаянсовую фабрику. По цехам уже прокатилась новость о смерти Жильдаса и кровоточившем менгире. Она резко положила конец самым безумным версиям.
— Первый, от кого я услышу бредни о воскресших береговых разбойниках, будет уволен, — возвестила она ледяным голосом. Потом, быстро поднявшись по ступенькам в застекленную надстройку, где размещалась канцелярия, Гвен открыла дверь в кабинет матери.
От Ивонны дочь унаследовала белокурые волосы, живые голубые глаза и роскошные чувственные формы. И еще, пожалуй, железный характер и задиристость. Ивонна была настоящим фабрикантом в юбке — двужильная в труде, суровая и беспощадная к себе и другим. Работать она начала с тринадцати лет разносчицей хлеба, в восемнадцать вышла замуж за Легелека, в двадцать два осталась вдовой с двумя детьми и солидной страховкой, которую она вложила в строительство фаянсовой фабрики по производству бретонских кружек и фигурок кельтских божков. Предприятие процветало на зависть конкурентам, обеспечивая работой больше половины жителей острова. Самые злобные из завистников утверждали, что алчность Ле Бианов не имеет пределов. И действительно, Гвен удалось убедить мать в необходимости расширения фабрики, для чего требовались не только средства, но и дополнительная площадь. Если первое осуществить было легко с помощью банковских ссуд, то для второго необходимо было поручительство мэрии. Голосование по вопросу, можно ли рассматривать прилегающие к фабрике земли как территорию, пригодную для застройки, должно было состояться через два дня.
Когда Гвен вошла к Ивонне, та только что закончила разговор по телефону. Гвен хватило одного взгляда на ее перекошенный в брезгливой гримасе рот, чтобы догадаться — сейчас мать заговорит о Пьеррике.
— Твоего кретина братца опять видели в Ти Керне, — проворчала она. — Зря он туда ходит, особенно после вчерашнего случая.
— Не могу же я посадить его под стеклянный колпак! — отпарировала Гвен.
— Зато можешь поместить его в Сент-Геноле. Я только что узнала: там освободилась комната. Завтра же можно его туда отправить.
Лечебницу в Сент-Геноле стыдливо именовали «Интернат для людей с проблемами здоровья». На деле же это был приют для умственно отсталых. Гвен уже посещала эту лечебницу, и она оставила у нее тяжелое впечатление. Она любила Пьеррика и категорически отвергла предложение матери, пригрозив: «Если он уедет, уеду и я». Ивонна, можно сказать без преувеличения, обожала дочь и потому уступила. Хотя и ворчала, что та когда-нибудь будет локти себе кусать.
Гвен постаралась уйти от опасной темы и перевела разговор на Жильдаса.
— Его счастье, что он так помер, — заявила Ивонна без обиняков. — Уж сколько он пил — наверняка сдох бы от цирроза печени! По крайней мере не мучился.
В кабинет Ивонны вошел Филипп, так тихо, что женщины даже не обернулись, да и он постарался не обнаружить своего присутствия. Супруг Гвен привык, что его не замечают.
Кроме больших выразительных глаз и тонких пальцев, как у пианиста, ничто во внешности Филиппа не могло привлечь внимания. В двадцать два года он с приятелями приехал в Ланды на время отпуска, да так здесь и остался, ибо ему выпала редкая удача влюбить в себя такую секс-бомбу, как Гвен, которая была старше его на десять лет. Они поженились, когда она уже была беременна Ронаном, и Филипп согласился на место бухгалтера на фаянсовой фабрике, очень скоро осознав, что вместе с приданым заполучил и тещу. Он не был по своей натуре борцом и сдался без боя.
Поначалу Филипп не понимал, почему Гвен остановила выбор на нем, но потом, узнав Ивонну получше, сообразил, что Гвен лишь повторила жизненный путь родительницы: вышла замуж за кретина, чью фамилию не стала брать по настоянию матери и которого могла вволю и безнаказанно оскорблять. Филипп был не столь уж высокого мнения о себе, чтобы постоянно требовать удовлетворения, но он уважал брата Мари и его смерть причинила ему боль.
— Жильдас слишком любил остров! И не мог допустить, чтобы его уродовали, застраивая как придется, — бросил он не без вызова. — Несомненно, он проголосовал бы против расширения фабрики. Его смерть, кажется, вполне вас устраивает, разве не так?
— Послушайте, Филипп, вы для меня — обыкновенный служащий, и никто другой! Не стоит задирать нос только потому, что дочь имела глупость выйти замуж и родить вам ребенка, — злобно проворчала Ивонна, не скрывая презрения. — Долго мне еще ждать отчет?
Филипп сразу пошел на попятный, а у Гвен и мысли не шевельнулось встать на его защиту. Закрывая за собой дверь, он услышал слова тещи, которая, похоже, уже успела забыть о его существовании.
— Пусть Лойк заткнет ей пасть! Как ты думаешь, он сможет?
— Я знаю одно: Лойк не сделает ничего мне во вред.
— Дай-то Бог!
Филипп весь обратился в слух. Прошлой ночью он дважды поднимался с постели, чтобы выпить таблетки от невыносимой головной боли. Во второй раз, уже под утро, он заметил жену, потихоньку возвращавшуюся домой. Он готов был поклясться, что Гвен провела веселую ночку! На какое-то мгновение у него зародилась мысль, а не рассказать ли об этом Мари, но потом Филипп решил, что лучше повременить: эта информация могла ему пригодиться.
Старый владелец замка редко присутствовал на свадьбах или похоронах жителей острова, предоставляя это право сыну Пьеру-Мари и снохе Армель. Уважая имя, обретенное ею в замужестве, Армель стремилась соответствовать положению, которое благодаря ему занимала. Обычно Артюс просто посылал цветы или венок. Но Жильдас был сыном Жанны Кермер, которая прослужила в их доме экономкой более сорока лет, и ради такого случая Артюс де Керсен сделал исключение.
Когда лимузин затормозил возле мэрии, к нему сразу же подбежал Кристиан, чтобы больному старику не пришлось понапрасну вылезать из автомобиля. Справивший восьмидесятилетие Артюс статью напоминал старого слона, а нос с горбинкой и трость с набалдашником в виде фамильного герба придавали ему особую величественность.
