Уильям Таппли - Жертва (в сокращении)
— Так у меня только один интерес и есть — чтобы меня оставили в покое. А на что это вы намекали — насчет моих детей?
— Ваша жена может потребовать, чтобы детей полностью отдали на ее попечение, — сказал я. — Может лишить вас права видеться с ними. Может переехать в Калифорнию — или в Австралию — и забрать детей с собой. У вас ведь две девочки, так?
Он кивнул.
— Джуно и Клеа, — сказала Алекс. — Одной восемь, другой пять.
— Послушайте, — сказал я Гасу. — Позвольте мне взять на себя заботы об этом. Я ничего не стану делать без вашего согласия. Но и вы не можете просто-напросто ничего не делать. Существующая система не позволит. Так что мороки у вас будет выше головы. Ну, что скажете?
— А вы-то что с этого будете иметь? — поинтересовался он.
— Иметь? — переспросил я и уставился на него жестким взглядом. — Насколько я в состоянии судить, иметь я буду очередную головную боль: неврастеничного, старающегося посильнее навредить себе клиента, — я ткнул в него пальцем, — от которого я уже успел много чего наслушаться. Я прекрасно понимаю, во что ввязываюсь, берясь за ваше дело. Вы будете все время ныть и стонать, опаздывать на наши встречи, не отвечать на мои звонки, врать мне и вообще совать палки в колеса. Думаете, я прикатил сюда в субботний вечер потому, что у меня мало клиентов? Хотите верьте, хотите нет, но я не беру клиентов, если они мне не нравятся или если мне кажется, что в их делах для меня ничего интересного не найдется. Или вы думаете, что еще одно вонючее дело о разводе наполнит мою жизнь весельем и радостью?
Какое-то время Гас Шоу молча смотрел на меня. Потом улыбнулся:
— О’кей.
— Что значит «о’кей»? — спросил я.
— Я хочу, чтобы вы стали моим адвокатом. — Он перевел взгляд на сестру. — Мне этот парень нравится.
Она улыбнулась ему:
— Мне тоже.
— Со мной так никто больше не разговаривает, — сказал Гас.
— Сам напросился, — ответила Алекс.
Он повернулся ко мне:
— Ваша работа — делать то, что я захочу, правильно?
— Я буду вашим адвокатом, но не вашим рабом, — ответил я. — Мое дело — помочь вам понять, чего вы хотите, в чем состоят ваши интересы, а затем попытаться исполнить ваши желания.
— Но вы обязаны хранить мои секреты?
— Да, все, что происходит между нами, разглашению не подлежит, — ответил я. — Если вы становитесь моим клиентом, то можете смело доверять мне ваши тайны.
Он протянул мне через стол левую руку:
— Значит, по рукам.
Я пожал ее моей правой:
— Хорошо. По рукам.
— Нам нужно поговорить, — сказал он. — Правильно?
— Нужно, — ответил я. — Однако первым делом вам следует сообщить вашей жене, что я стану представлять ваши интересы.
— Зачем?
— Она должна известить об этом своего адвоката. Затем нужно будет поговорить уже нам, адвокатам. Вам известно, кто ее представляет?
Гас покачал головой.
— Это существенно, — сказал я. — Сообщите ей мое имя и номера телефонов. И как можно скорее. Ее адвокату наверняка захочется созвониться со мной.
Я протянул ему свою визитку:
— Только не забудьте.
Он взял визитку и спросил:
— А мы-то с вами когда поговорим?
Я пожал плечами:
— Можем начать хоть сейчас. Если нет, вам придется съездить в город — или мне приехать сюда.
— Машину водить я не могу, — сказал он. — Рук не хватает.
— Тогда давайте сейчас и начнем, — предложил я и взглянул на Алекс: — Тебе при этом присутствовать не положено.
Я встал, чтобы выпустить ее из кабинки. Алекс проскользнула мимо меня, прошептав:
— Спасибо.
— Давайте уйдем из этого дурацкого места, — предложил Гас. — Поедем ко мне на квартиру, там и поговорим. Это недалеко.
Мы с Гасом погрузились в мой БМВ и покатили к Конкорду. Он сказал, что снимает квартирку над гаражом, за большим старым колониальным домом, стоящим неподалеку от статуи Минитмена и копии деревянного моста, который висел над рекой 19 апреля 1775 года, в день, когда все началось.
На Монумент-стрит, примерно в миле от центра города, он указал мне на длинную подъездную дорожку. Гараж оказался подновленным каретным сараем. От основного дома его отделяла лужайка и густо разросшийся болиголов. По наружной стене гаража тянулась наверх деревянная лестница. Мы поднялись по ней, Гас достал из кармана ключ, и мы вошли в квартиру.
Квартира состояла из одной большой комнаты с наклонными стенами и мансардной ниши с кроватью. В стенах были прорублены треугольные окна, в потолке — два световых люка. Имелась также крошечная кухонька с бытовыми приборами из нержавейки; альков с кожаным диваном, двумя кожаными креслами и телевизором с плоским экраном; под одним из окон стоял стол, а на нем ноутбук и телефон; посреди комнаты — стол обеденный, а за перегородкой в половину стены — кровать. Все здесь выглядело совсем новым.
— Неплохо, — сказал я Гасу. — Очень уютно.
— Я первый съемщик этой квартирки. Получил ее с мебелью, телевизором, микроволновкой и так далее. Так что перевозить сюда мне пришлось только себя самого.
Кроме двери на внешнюю лестницу я увидел еще две. Одна была приоткрыта, за ней различался шкаф с одеждой. Я указал на другую:
— Там тоже шкаф?
Гас покачал головой:
— Нет, лестница вниз — туда, где Херб держит свои кареты.
— Кареты?
— Шучу. Это же бывший каретный сарай.
— Виноват, — сказал я.
Ни одной фотографии на стенах этого жилища фотожурналиста не наблюдалось. Если бы на кофейном столике не стояли две немытые чашки и тарелка, квартира выглядела бы нежилой.
— Давно вы здесь поселились? — спросил я.
— С тех пор, как Клодия выставила меня. С прошлого апреля. Мистер и миссис Кройден — это мои домохозяева, Херб и Бет, — обставили здесь все примерно в то время, когда мне понадобилось жилье. И один наш общий знакомый рассказал мне об этом. По-моему, они — Херб и Бет — мне обрадовались. Все-таки живая душа рядом. Они потеряли сына.
— В Ираке?
— Взрыв самодельной мины, — кивнул Гас. — Бессмысленная, идиотская случайность, как и все, что там происходит. — Он подошел к кофейному столику, переставил две пустые чашки на тарелку, поднял ее к груди и отнес в мойку. — Хотите колы? Или могу кофе сварить. Выпивки я не держу.
— Сойдет и кола, — ответил я и, пройдя к противоположной стене, присел на диван.
Минуту спустя Гас принес две банки колы, прижимая их левой рукой к груди. Опустив банки на кофейный столик, он сел напротив меня.
— Так что вы хотите узнать?
— Чего вы ждете от развода? — спросил я.
— Жду? — Он покачал головой. — Ничего. Это затея Клодии, не моя. Я хочу поскорее покончить с ним, вот и все.
— Вы же не хотите потерять детей?
— Конечно. Я полагал, что это само собой разумеется.
— Ничто не разумеется само собой. Именно поэтому вам и требуется адвокат.
— Мне просто надоела всяческая суета, понимаете?
— Если вам хочется, чтобы я ушел, я уйду.
— Нет, — сказал Гас. — Нам же нужно поговорить. — Он взглянул мне прямо в лицо: — Ну что, хотите услышать историю моей жизни?
— Я ваш адвокат, а не исповедник, — ответил я. — Речь идет о вашем разводе. И самое главное сейчас, чтобы вы мне не врали.
— Ладно, — кивнул он. — Так что вы хотите услышать?
— Я ничего о вас не знаю, — ответил я, — и мне не хочется получить от адвоката вашей жены какой-нибудь неожиданный удар. Сюрпризы нам не нужны, нисколько. Так что скажите мне сами — что я должен знать?
— Ну что же, у меня ПСР. И теперь это во многом меня определяет.
Я кивнул.
— Вы получаете какую-нибудь помощь?
— Я получаю лекарства, состою в группе взаимной поддержки. Не уверен, что мне это сильно помогает. Но члены группы стараются. Думаю, прок от них все-таки есть. — Он поднял перед собой изувеченную правую руку. — На самом-то деле я заболел еще до того, как мне оторвало кисть. Травматическим стрессом. Заболел в тот самый миг, когда самолет, на котором я летел, коснулся той проклятой Богом земли.
— А что произошло между вами и женой?
— Временами я сам себя не узнаю, — покачал головой Гас. — Я словно взлетаю к небу, наблюдаю за собой и гадаю, кто он, черт побери, такой — этот свихнувшийся, невыносимый однорукий тип, совершающий поступки, которых я никогда не совершал?
— Так что он совершил, этот тип? — спросил я.
— С катушек съехал, — криво улыбнулся Гас. — Обвинял жену в неверности. Доводил дочерей до слез. И жену. Да и себя тоже. За это его из дома и поперли. Понимаете? Это был не я. Если, конечно, не считать того, что это все-таки я. Во всяком случае, в том, что касается однорукости.
— А ваша жена действительно вам изменяла? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Гас. — Если и да, винить ее за это трудно. — Он помолчал, потом добавил: — Доказать я ничего не могу, но думаю, у нее кто-то был. И есть.
