Жан-Марк Сувира - И унесет тебя ветер
— Я без тебя не стала звонить детям. Они там наверняка веселятся вовсю. Не думаю, что нас так уж не хватает.
— Насколько знаю своего отца, он всегда что-нибудь придумает, чтобы занять малышей…
На самом деле мальчикам доставило величайшее удовольствие поговорить с родителями. Клара долго давала им обычные материнские наставления, потом старший, шестилетний сын попросил опять поговорить с отцом.
— Дед нам показал, как ты строишь домики, а в ящике лежит твой фирменный ножик. Можно, мы его возьмем строгать палочки?
— Дай-ка мне деда.
Мистраль произнес это так строго, что Клара даже удивилась и стала внимательно прислушиваться к его разговору с отцом.
— Матье сказал, ты им показывал мой нож. Я категорически против, чтобы они к нему прикасались. Порежутся моментально! Ты за ними смотришь? Не важно, за этим не уследишь, а таким лезвием можно руку отрезать. — Людовик повесил трубку и поймал укоризненный взгляд Клары. — За малышами глаз да глаз нужен, даже когда взрослые рядом… — Теперь он говорил ласково, будто извиняясь за резкость.
— Знаю, знаю, — произнесла Клара миролюбиво. — Только зачем ты свои невзгоды перекладываешь на отца и детей?
Мистраль не откликнулся на эти слова, хотя и понимал, к чему она ведет.
Валясь от усталости после всего, что произошло за день, убаюканный голосом Паоло Конте на волне ФИП, человек медленно ехал на машине. Итальянского шансонье сменил манящий, чуть насмешливый голос дикторши, она говорила о погоде. «Вам было жарко. Многие из вас бросились на набережные города, который по праву зовут Парижем-пляжным. Не забывайте предохраняться от солнца и пить много воды. Жара в Париже спадет еще очень не скоро! Завтра вам по-прежнему понадобятся панама и темные очки! Имейте это в виду!»
Человек почти доехал до дома. Он еще немного в задумчивости послушал радио. Вдруг он решился, вошел в бар и прошел к телефонному столику. Номер ФИП он знал наизусть. Своим мобильным он из осторожности не пользовался и всегда держал его выключенным.
— Добрый вечер. Я каждый день слушаю вашу станцию. Мне бы хотелось поговорить с дамой, которая сейчас вела передачу.
— Добрый вечер, — ответил вежливый женский голос. — Я прошу прощения, но это, к сожалению, невозможно. Во время работы дикторов отвлекать нельзя.
— А потом с ней можно будет поговорить?
— К сожалению, нет. Благодарим вас за то, что не проявляете лишней настойчивости. Никаких разговоров с дикторами у нас не бывает. До свидания.
Послышался сигнал «занято». Его одолела злоба. Он поднялся в бар, выпил две таблетки тегретола и запил их двумя большими бокалами пива. Дома он сразу сомлел от страшной жары, так что отдыха никакого не было. Только холодный душ дал несколько минут передышки. Потом он опять сел в машину и поехал куда глаза глядят, на малой скорости, с опущенными стеклами.
Было уже за полночь. Он ничего не ел — только выпил на ходу два пива. Ясно обозначились первые признаки опьянения: голова кружилась, ноги заплетались, мысли в голове путались. Толпа на улицах не убывала: люди не спешили возвращаться домой в душные квартиры, — а его это не устраивало.
Часа в два ночи он вернулся домой — пьяный, но еще соображающий. С обычной тщательностью приготовил рабочую одежду, потом, как и накануне, разбил зеркало и положил в рюкзачок, а к нему добавил листок белой бумаги, исписанный изящным почерком. Он проверил, на месте ли латексные перчатки и презервативы, протер тряпкой, смоченной в спирте, дубинку и вымыл купальную шапочку.
— Все готово для второго действия, — прошептал он.
Из тетрадей Ж.-П. Б. «Происшествия и сновидения»1978 год.
«Моему псу Тому три года, он подрос, но не очень. Вот и хорошо. Я боюсь больших животных. Том все время со мной и даже ночью спит в моей комнате. Мне так уютно. Ест он, только когда кормлю его я. Мать сказала: „Объясни своему дурацкому псу, что я его не отравлю, хоть мне и хочется“.
Недавно она решила, что мне надо уйти из коллежа. А ведь я учусь хорошо, по всем предметам в классе второй, а по сочинению первый. „С большим отрывом“, — сказал учитель французского. Она говорит, надо мной ребята смеются. Так ведь из-за нее же и смеются — потому что она все время торчит перед школой. Однажды директор подошел к ней поговорить, так это плохо кончилось. Она заплакала и стала на меня орать: „Это все из-за тебя!“ Я ничего не понял. Спросил, в чем дело, а она мне врезала по морде до крови.
Учитель дает мне книги: он знает, что я люблю читать. Однажды после школы, когда я уходил домой, он сказал: „Чтение — это сон, бегство от реальности. Я заметил, как ты любишь читать и писать. Читай и подмечай, как пишутся истории. Уверен, скоро ты сможешь писать сам“. Я побежал скорей, потому что мать за мной уже пришла, а она не любит, чтобы я заставлял ее ждать. Я передал ей слова учителя, чтобы объяснить, почему задержался, а она только ответила: „Много этот долбозвон понимает“. Ну теперь, конечно, я ей ничего уже не расскажу и тетрадки свои не покажу.
Однажды мать вошла в комнату, а я стоял у окна. Она фыркнула: „Что ты стоишь столбом?“ Я соврать не решился: „Что-то меня там тянет, а что — не знаю. Хочется пойти туда и посмотреть“. Сказал и думаю: „Сейчас по голове стукнет“. А она только тихонько закрыла окно и сказала: „Что там может быть? Не выдумывай, ложись спать“.
Она так и не знает, что я записываю свои сны и все остальное. У меня уже три толстые тетрадки хорошо спрятаны. Я знаю, там полно ошибок, но исправлять их буду потом, когда стану взрослым.
Меня уже все достало: только и жду ночи. Если не буду ходить в школу, что мне вообще останется, кроме ночных часов? Да и ночью теперь трудно. Тень приходит часто, я чувствую, что она тут, но рядом со мной не становится. Зову ее, а она даже не оборачивается. И меня к себе не подпускает. А все-таки мне кажется, что она меня ждет. Я не знаю, кто она. Может, когда-нибудь с ней заговорю. Я ее не боюсь. Стараюсь заснуть поскорее, чтобы встретиться с ней. Я ее называю просто тенью, потому что не знаю, парень это или девочка. Утром иногда просыпаюсь, не увидев ее, тогда пугаюсь, что она совсем пропала, и потом мне весь день бывает нехорошо. Один раз я ее долго не видел, около трех месяцев. Было очень жутко. А потом опять ее увидел, но все равно: только пойду к ней, она пропадает. Иногда она меня уже достает, не хочу ее больше видеть. Но сны ведь не по заказу приходят.
Я придумал новую игру. Когда выхожу из дома, затеваю какие-нибудь страшные штуки.
Больше всего люблю перебегать улицу в последний момент перед тачкой. Несколько раз меня чуть не сбило, даже казалось, что машина меня задела крылом. Мужики тормозят, выскакивают из автомобиля, орут мне вслед, обзываются. Один так тормознул, что ужас, другая тачка в него сзади въехала — шум офигенный. Водила пытался меня догнать, но я уже был далеко — ноги у меня неслабые. Потом потихоньку вернулся, минут через пятнадцать, — водилы стоят, ругаются друг с другом. Тупо. А мне, когда я в это играю, всякий раз кажется, что я уже вот-вот буду мертвый, и мурашки по спине бегают. Ночью мне снится, что я бегаю по крышам машин, а водилы за мной гоняются, а поймать не могут.
И другие игры придумываю, чтоб было страшно. В городе такого много. Как перечитываю свои тетрадки, так мороз по коже.
Когда мать достает почту, она всегда смотрит, чтобы меня рядом не было. Но один раз я все-таки увидел, как она достала толстое письмо. Оно было в конверте из плотной коричневой бумаги и перевязано веревочкой. Ну, как я и думал, она сразу велела мне выйти из комнаты. Однажды я остался один дома, хотел посмотреть письмо, но шкаф оказался заперт на ключ.
Иногда к матери приходит на ночь какой-нибудь мужик. Обычно разные. Если бывает один, приходит ночи на три-четыре, не больше, а потом уже новый. Я помню, когда был маленький, слышал, как мать с этими мужиками возится. В моей комнате двери нет, и в ее тоже. Я притворялся, что сплю, а сам видел, как они тихонько на цыпочках проходят мимо моей комнаты к матери. А мать, чтобы я их не видел, накрывала меня простыней с головой. Я лежал тоже тихонько, едва дышал, но все слышал. Так много-много ночей я засыпал, накрытый с головой, и мне это дико не нравилось. Я слышал, как она заходит ко мне в комнату, и уже знал: сейчас она меня накроет простыней. Мне хотелось, чтобы она вместо этого взяла меня на руки, только я ни разу не помню, чтобы она так сделала. Я не засыпал, слышал шум из их комнаты, и мне было страшно. Если засыпал потом, мне снились кошмары».
Глава 4
Среда, 6 августа 2003 года.
Полночи Людовик Мистраль провел, уставившись на экран электронного будильника, а следующие полночи видел дурные сны. Смирившись с неизбежным, в пять утра он встал и взял с письменного стола потрепанную, помятую книжку — свою самую любимую: «Со всего света в середину планеты» Блеза Сандрара. Он читал ее множество раз, на работе она у него тоже лежала. Он открыл ее наугад и отдался на волю магии слов поэта. В то утро ему попалось стихотворение «Рио-де-Жанейро». До половины седьмого Мистраль читал, потом приготовил завтрак и дождался, пока встанет Клара.
