Том Пиккирилли - Никто
‒ У меня были враги? ‒ спросил Крайер.
‒ Враги?
‒ На работе? В личной жизни?
Она налила себе виски, но ему предлагать не стала.
‒ Мне непривычно тебя слушать. Ты так странно разговариваешь. Так отстранённо. Задаёшь мне вопросы о своей личной жизни. Это… выбивает меня из колеи.
Он взял чашку кофе, поставил её на место:
‒ Прости.
‒ Господи боже, да ты тут ни при чём. Это не твоя вина. Я просто… жаль, что я не такая сильная. Я чувствую… сама не знаю, что я чувствую. Хочется снова плакать. Кричать. Не знаю, что ещё делать. Но всё это тебе не поможет.
‒ Нет.
Он подумал: если у нас что-то с ней было, то, может быть, это Фил не выдержал? Может быть, психопат всё это время жил по соседству, и ему сорвало башню в тот момент, когда он увидел мою жирную голую задницу в своей кровати?
По всей комнате были расставлены фотографии Энни и Фила. Крайер рассматривал мужчину на снимках.
‒ А у моей жены?
‒ Враги? Нет, у неё был цветочный магазин на другом конце города.
‒ А у дочери?
‒ Ей было всего двенадцать.
‒ Ей выпустили кишки.
Энни не теряла самообладания ещё минуту, пока пила виски, два бокала, один за другим. Затем она медленно потянулась за салфеткой, почти полностью закрыла ею лицо и начала всхлипывать. Это говорило не о её слабости, а о человечности, это были чистые эмоции. Если бы он мог её утешить, она не была бы в таком отчаянии.
А ещё он понял, что она плачет не только из-за него и того, что случилось с его семьёй, но и из-за своего собственного горя. Знать, что такие вещи произошли прямо по соседству. Что то же самое могло случиться с ней или Филом.
Она быстро взяла себя в руки — возможно, алкоголь помог. Она вытерла глаза, откашлялась и сказала:
‒ Нет. По крайней мере, я не знаю ни о каких врагах.
На полке стояла фотография девочки, на вид ей было лет тринадцать. Такие же приятные черты лица, такие же длинные светлые волосы.
‒ Твоя дочь.
‒ Милли. Она сегодня ушла на тренировку, в бассейн.
‒ Красивая. Как ты.
‒ Как бы ужасно это ни звучало, но плачу я как раз из-за неё. Потому что каждый раз, когда я подумаю, что произошло с вами, я представляю, что то же самое могло случиться с нашей семьёй. Что это могла быть Милли.
‒ Да. Тем вечером ты была дома?
‒ Да.
‒ Ты ничего не слышала?
‒ Нет.
Чистая наглость убийцы, самонадеянность этого сраного ублюдка.
‒ Можно мне посмотреть комнату Милли?
‒ Зачем?
‒ Не знаю. Может быть, это поможет мне вспомнить дочь. Почувствовать себя ближе к ней.
Но вряд ли это могло произойти, потому что он вообще ничего не чувствовал.
16
Комната Милли находилась на самом верху, в тихой глубине дома, куда вела широкая массивная лестница.
Войдя в дверь, украшенную фотографиями знаменитостей и кадрами из кинофильмов ‒ чёрно-белыми портретами Монро, Диэн, Богарта и Никсона ‒ Крайер словно ощутил дежа-вю и почувствовал покалывание в шраме. Может быть, он бывал здесь раньше, или у его дочери были похожие интересы. Он удивился: Никсон?
На столе лежали три фотокамеры: две цифровые и одна старая со вспышкой. Милли была начинающим фотографом и явно была не лишена таланта. Оглядевшись, он прошёлся по комнате, разглядывая сотни фотографий, которыми были украшены стены. Мозаика, сложенная из жизни, фантазий и интересов тринадцатилетней девочки. Некоторые фотографии были увеличены до размеров постера, разрезаны ножницами на кусочки и заново склеены, чтобы создать новые и интригующие узоры из слегка противоречивых образов.
В шкафу и на полках были расставлены награды Милли: медали, знаки отличия, кубки, которые она получила за победы в соревнованиях по плаванию, гимнастике и лёгкой атлетике. В свои тринадцать она уже профессиональная спортсменка, восходящая звезда спорта.
Он вглядывался в картинки. Невозможно было охватить их взглядом одновременно, но он не мог отвести глаз и чувствовал, как перед ним открывается прекрасный вид, увлекающий за собой. Улыбающиеся лица, изображённые действия, движения образов ‒ каждое изображение было частичкой единого целого. Он почувствовал, как Энни подошла сзади и встала очень близко, при этом каким-то образом ухитрившись не касаться его.
‒ Моя дочь есть на этих снимках? ‒ спросил он.
На секунду ему показалось, что он был один и разговаривал сам с собой, так как Энни вышла из комнаты, а может быть и из дома. Ему показалось, что его голос прозвучал как-то иначе. Зазвучал с новой силой. Не любовь ли это? Или память?
Энни отошла от него и указательным пальцем постучала по фотографии, с которой, улыбаясь, смотрели две девочки в розовых купальниках. Волосы у них были завязаны в хвостики.
‒ Да, вот она.
‒ Которая из них?
Её палец указал на ту из девочек, которая умерла. Дочь Крайера была и на многих других фотографиях.
Вот она стоит на краю бассейна, готовится нырнуть в воду. Вот она изогнулась на гимнастических матах. Прыгает на батуте.
‒ Вот она. Вот. Вот. И здесь…
Вскоре Крайер начал запоминать черты лица своей умершей дочери, хотя её имя по-прежнему ускользало из его памяти.
Имена уже не важны. Теперь они не имеют значения. Имя можно легко дать, и так же легко лишить человека имени. Это было известно Джонни-гитаре. И Эйбу Фишбауму. И Нику Стилу.
‒ Она была красивой, ‒ сказал он.
‒ Да, была.
‒ Как ты думаешь, можно мне взять одну фотографию? Милли не будет возражать?
‒ Конечно, не будет, ‒ она взяла одно фото и протянула ему.
Казалось, бремя всей его прошлой жизни разом обрушилось на него. Всё это время оно висело над ним, и теперь, падая, оно пронзило сначала его череп, а затем всё остальное тело. Он согнулся под его тяжестью, приходилось прилагать усилия, чтобы стоять прямо.
Энни почувствовала его напряжение и обеими руками взяла его за локоть, словно вытаскивая его из глубин подсознания. Крайер взглянул на неё, склонил лицо так, будто хотел поцеловать её, и она потянулась ему навстречу.
Он спросил:
‒ Я был плохим отцом? Она меня ненавидела?
‒ Что?
‒ Моя дочь. Она меня ненавидела? ‒ он держал фото двумя руками и смотрел на девочек. Все они были очаровательными, стройными и подтянутыми, почти женственными. ‒ Она была сильной. А я нет. Жрал фаст-фуд. Прятал сигареты. Я был слаб. Наверно, она ненавидела меня за это. И моя жена тоже. Наверно, они обе…
‒ Нет, нет, послушай…
‒ Они были сильными. Перед смертью моя жена пыталась встать из ванны. Истекала кровью, но не сдавалась. А я ничего не мог сделать. Вообще ничего. Я был слаб. Я ничего не мог сделать…
И тут Энни тоже проявила силу духа. Её лицо посуровело.
‒ Так вот, о чём ты думаешь? Да ты души не чаял в обеих! Вы с женой любили друг друга так, как мы с Филом никогда не любили, даже в начале отношений. Что касается твоей дочери ‒ знаешь, обычно особое взаимопонимание возникает между дочерью и матерью. Но в вашей семье вы с дочерью были так близки, как ни в одной другой. Ты ходил на все родительские собрания, состоял в родительском комитете, посещал все мероприятия. Школьные праздники, церемонии, игры, турниры, иногда даже тренировки. Ты забирал девочек с тренировок на автомобиле и развозил их по домам. Возил их в кафе, чтобы отметить победу на региональных соревнованиях. Ты делал для неё всё, и она это знала. Она искренне любила тебя. Все тебя любили. У тебя не было врагов. Ни у кого из вас не было врагов.
У кого-то были.
Кто-то из них был знаком с убийцей и впустил его в дом. Крайер чувствовал это, хотя он теперь мало что мог чувствовать.
‒ Чем ещё я могу тебе помочь?
‒ Имена, адреса. Где я работал. С кем общался. Всё, что вспомнишь.
‒ Полиция всё проверила. Они допросили всех.
‒ Этого мало. Он знал нас. Человек, который это сделал, был знаком с нами.
‒ Но почему ты так уверен?
‒ Я уверен.
Она дотронулась до его лица, провела рукой по щеке, будто хотела поцеловать его. Его губы знали её имя, но не знали её поцелуев, и никогда не узнают. Она поняла это и сказала:
‒ Что ты намерен делать?
Крайер сказал:
‒ Если я истекаю кровью, то во имя этого.
‒ Что?
‒ Если плачу, то во имя этого.
‒ Я не по…
‒ Это моя миссия.
‒ Твоя…
‒ Да, миссия. Я убью его. Я должен убить его.
Энни отошла, чтобы взять ручку и блокнот. Она едва не шаталась при ходьбе. Крайер ошеломил её. Он подумал, что раньше, каким бы слабым и отвратительным он ни был, его по крайней мере любили. Теперь он не мог себе этого позволить.
Он присел на край кровати и подождал, пока она составляла список. Закончив, она сложила лист бумаги вдвое и протянула ему.
