Николай Усков - Семь ангелов
– Доброе утро, Полина Станиславовна, – сказал он, поднимаясь ей навстречу.
– Доброе. Подгоните мне Maserati, пожалуйста. Я сама поведу, – предупредила она строго.
Когда Полина взялась за руль полированного дерева, она поняла, что не знает, где покупают билеты на самолет, и откуда они вообще летают, если это не частный джет. Кажется, Шереметьево-II. И как туда попасть? Из всех дорог Полина помнила только Рублево-Успенское шоссе и Третьяковский проезд. Она решила позвонить маме. Потом передумала, испугавшись ненужных вопросов всего боявшейся немолодой женщины. Мама даже Климова считала каким-то изуверским обманом воображения. Тем не менее этот «обман» купил ей чудную квартиру на Патриарших прудах с горничной и поварихой. Наконец, Полина набрала свою университетскую подругу Аньку. Она была переводчиком с английского, замужем за простым айтишником, а потому наверняка знала, откуда летают рейсовые самолеты.
Во-первых, выяснилось, что Шереметьево-II теперь называется F, но нужен вовсе даже не F, а какой-то D.
– Что, прости? – не поняла Одоевская.
– Ну ты даешь, это же новый терминал, совсем от жизни оторвалась. – После обстоятельного инструктажа Анька томно спросила: – Со своим, что ли, поссорилась?
– Да нет, просто хочу сделать ему сюрприз.
– Ну-ну, – недоверчиво пропела подруга, считавшая, что Полина обязательно должна быть несчастлива, раз ей так повезло с мужем.
Москва, дом «Коперник»
У Ивана Климова все шло из рук вон плохо. Настолько плохо, что у него внезапно пропала эрекция. Он слез с девки, откинулся на спину и стал изучать плавные изгибы гипсокартона на потолке. Предполагалось, что слоистый потолок, утыканный светодиодами, сломает штамп гладкого потолка с люстрой и придаст помещению футуристический вид. Поначалу все так и было, но теперь гипсокартон сам стал штампом и придавал помещению вид пятизвездочной гостиницы в провинциальном миллионнике.
«Надо убрать эту фигню и сделать лепнину», – зачем-то подумал Иван. Между тем девка сдаваться не собиралась. Она приподнялась, посмотрела в остановившиеся глаза мужчины, чмокнула его в загорелое плечо и с энтузиазмом сообщила:
– Не боись, ща подымем. – Изогнувшись кошкой она стала работать губами, мерно раскачивая вознесенным вверх задом. Ивану это движение напомнило метроном, стоявший на мамином пианино, хотя обладательница зада, очевидно, надеялась вызвать другие ассоциации.
– Ларка, ничего не получится, – капитулировал Иван, аккуратно, но властно отодвинул ее, встал и пошел в туалет. Ларка проводила глазами жиреющее тело парня и подумала, что еще успеет заскочить в ЦУМ и выпить кофейку в «Воге». Она закурила тонкую папироску и представила себе воговский «эстерхази» с хрустящей крошкой и нежным несладким кремом. «Ням-ням», – зажмурилась от удовольствия Ларка.
– Не дыми мне тут, – вывел ее из мира грез Иван.
– Ванечка, ну ты не расстраивайся. Тебе просто надо отдохнуть.
Иван был в белом махровом халате. Он подошел к барной стойке у окна, выходившего на ХХС, накатил виски, высыпал льда в стакан и осушил его залпом. «Срочно нужны деньги», – подвел он итог своим размышлениям. Вчера Иван пытался было попросить денег у Климова, но тот ответил:
– Каждый месяц ты получаешь от меня 500 тысяч долларов, тратишь миллион и не зарабатываешь ничего. При этом ты не моя жена.
– Федор Алексеевич, вы же понимаете – кризис. Если я не внесу пять миллионов процентов, кубанский холдинг отойдет кредиторам. А это означает, что «Красный комбайнер»… – Климов не дал ему договорить, потому что больше всего презирал страсть пасынка к провинциальной футбольной команде, из которой тот пытался сделать «Манчестер Юнайтед».
– Вот именно, что кризис. Проведи оптимизацию, закрой убыточные предприятия, договорись с банками о реструктуризации, распусти своих клоунов, наконец, – футбольную команду Климов пнул с особым удовольствием. – Работай, – олигарх откинулся в кресле и посмотрел фирменным прожигающим насквозь взглядом, – предоставь мне бизнес-план, я тебе помогу советом. В этой стране мало людей, которым я помогаю советом. Возможно, поэтому здесь все так… – Климов хотел сказать «хуево», но по российской бизнес-традиции предпочел литературное «плохо» в сочетании с пацанской ухмылкой.
Мат ворвался в медийное пространство, завоевал салоны и гостиные, но в высоких бизнес-кругах по-прежнему считался лексикой табуированной, атрибутом шпаны, шестерок, ментов и гламура. Сказывалось генетическое родство российского бизнеса с криминальными авторитетами. Серьезные мужчины никогда не позволяли себе употреблять страшные слова всуе, шкурой чувствуя, что они как-то связаны с таинственными силами космоса и могут вызвать бесплодие, тайфуны, землетрясения или ФСБ.
«Он сам виноват. Он загнал меня в угол», – думал Иван. Именно теперь он понял, как ненавидит Климова. С самого раннего детства. Климов украл у него маму. Светлана Петровна была помощницей Климова и моталась с ним по всей стране. Иван сидел в детской и не мог понять, за что мама его бросила. Наверное, он плохой мальчик, наверное, это потому, что он боится засыпать без света, как маленький. Однажды Светлана Петровна вернулась с каким-то высоким мужчиной. С сыном она не виделась почти месяц. Иван обрадовался и крепко прижался к широким ладным маминым бедрам. Ему мгновенно стало тепло и спокойно. Он захотел рассказать ей про то, какой замечательный домик нарисовал, как поймал жука и потом отпустил, как построил очень сложную железнодорожную развязку. Мама присела, чмокнула его в лобик и сказала, что он «страшно вырос». Ивану послышалось, что он стал страшным. Теперь-то его наверняка бросят. Так и случилось. Мама приобняла какого-то высокого мужчину, топтавшегося в коридоре, и велела Ивану идти спать. Ванечка решил лежать в темноте, чтобы попытаться вновь заслужить мамину любовь. Было жутко. Он хотел крикнуть, потому что по потолку ползала огромная кобра. Очевидно, она ждала, когда Иван провалится в сон и не сможет сопротивляться. Но Ванечка пообещал себе крепиться. И даже признался кобре, что боится закричать, а то мама его бросит. Казалось, что змея на какое-то время устыдилась своих коварных намерений и отползла в угол, но продолжала там шевелиться и вздрагивать. Иван не спал и прислушивался. Взрослые о чем-то долго говорили, а потом мама плакала и стонала. Наверное, ей было больно расставаться с сыном – сообразил малыш.
Очень скоро Ванечка вполне позитивно оценил мамин выбор. У него появились новые железные дороги, космические бластеры, роскошный телевизор, свой бассейн. Правда, когда у Светланы Петровны родилась от Климова дочь Лена, Иван вторично утратил мать, зато получил отличный велосипед, затем мотоцикл и, наконец, автомобиль – джеймсбондовский aston martin. Ему давали все девчонки в классе, он ездил с охраной, приобрел собственный футбольный клуб. И теперь Иван никак не мог понять, почему Климов уперся из-за сущего пустяка – «каких-то пары лямов». Ведь он украл у него маму и должен ему. Всегда будет должен. Ивану было невдомек, что Климов покупал его расположение до тех пор, пока в этом нуждался. Расставшись со Светланой Петровной, он считал свои обязательства выполненными сполна.
Между тем Ларка уже оделась, подбежала к Ивану, приобняла за плечи и выдала прощальную порцию пошлятины: «Ну, ты держи хвост пистолетом. Не кисни, не пропадай», – весь лексический запас Ларки состоял из готовых фразеологических блоков на разные случаи жизни. Когда Ларка оказывалась в новых для себя ситуациях, она загадочно смотрела в сторону и молчала. То есть «тупила», как было принято выражаться в ее среде.
Вертолет Eurocopter 350
Шасси мягко стукнули о бетонную посадочную полосу аэропорта Ниццы. Кен и Лиза поцеловались. Как и все недавние любовники, они отмечали каждый новый эпизод совместной жизни поцелуем. «Елизавета Федоровна, Иннокентий Александрович, добро пожаловать в Ниццу! Погода отличная», – ласково объявил пилот по громкоговорителю. Global Travel c надписью «Контек» пронесся мимо пальм и белого здания аэровокзала.
Слово «Контек» украшало не только борт, но также спинки кремовых кресел и диванов салона. Таково было название компании Климова. Заграничное и непонятное, как и все, что появилось в конце 80-х после горбачевского указа об индивидуальной трудовой деятельности. Оно абсолютно ничего не значило. Тогда на фоне кризиса всех отечественных смыслов это выглядело новаторски. «Креативность, ответственность, независимость, технологии», как пиарщики компании расшифровывали «Контек», надо признать позднейшим апокрифом. «Контек» начинал с варки джинсов и делал это не особо креативно, местами безответственно, зависимо – они «заносили» некоему Шавкуту, – а из всех технологий располагал кастрюлей да деревянными щипцами. Впрочем, затем «Контек» перепробовал все, чем жила страна, – торговлю оргтехникой, банковскую деятельность, приватизацию, залоговые аукционы, нефть, цветные металлы, строительство и нанотехнологии. Проявил немало креативности и технологий, но с ответственностью и независимостью у компании все равно имелись очевидные проблемы, хотя бы потому, что под «ответственностью» при Путине стали понимать полную зависимость от вертикали.
