Франк Тилье - Головокружение
– Здесь их пять штук, и все полные. Это говорит о том, что мы останемся тут надолго. Так или не так?
Я внимательно разглядел баллончик:
– Это и вправду неплохой запас. Такие баллончики служат два часа при полном режиме и от восьми до девяти при экономном. Можно продержаться несколько дней, даже недель, если расходовать с умом.
– Столько газа, а сварить нечего. На что он тогда нужен?
Глупый вопрос, но он остался без ответа. Мишель, понурив голову, снова поплелся в галерею. Прошло минуты две, и вдруг, задыхаясь, падая и вновь поднимаясь, он рванул обратно. Добежав до нас, он остановился, бросил каску под ноги, заколотил руками по своей маске, сваренной из болтов и гаек, и заорал:
– Да что же это такое? За что?!
Резко выпрямившись, он выдернул шланг, шедший от баллончика к каске, и сдвинул его на бок, не загасив при этом огня. Я в ярости рванулся на цепи:
– Эй, поосторожнее со светом! Черт возьми!
Но он меня не слышал, нервно вышагивая взад и вперед.
– Ну, выкладывайте, что вы там увидели?
– Там кто-то… Там кто-то есть, за поворотом…
Мы с Фаридом переглянулись. У меня внутри зашевелилась тень надежды.
– Только не говорите, что он тоже прикован.
Он помотал головой:
– Нет, нет… Не прикован… Он… он мертв.
8
Я сомневаюсь, что жизнь на большой высоте может кому-то нравиться. Там невозможно курить; еда тут же вызывает приступ рвоты; повсюду пролитое масло от сардин, лужи сгущенки и каши. За исключением нескольких очень коротких мгновений, любоваться не на что, кроме как на мрачную неразбериху в палатке да на бородатую физиономию напарника по восхождению, с которой клочьями лезет обожженная солнцем кожа. Еще слава богу, если вой ветра заглушает сопение его заложенного носа. Но самое худшее – это ощущение полной беспомощности и неспособности противостоять любой неожиданной опасности…
Эрик Шиптон. На этой горе (1943). Знаменитого альпиниста Эрика Шиптона очень почитал Жонатан ТувьеЗрелище, которое нам открылось, было до невероятия ужасающим. Прямо перед нами, у входа на галерею, Мишель тащил за ноги мертвеца, на живот которого он положил налобник. Ужас, будто пещерный человек, возвращающийся с добычей к своему голодному племени.
Прищурившись, я разглядел, что за беловатой массой трупа тянется широкий красный след, и след этот оставляет череп. Руки мертвеца были сложены. Мишель тяжело дышал, от него валил пар. В холоде и сырости любое усилие сжигает множество калорий.
Фарид подошел и опустился на колени, а я остался стоять, удерживая Пока за шкуру. Я словно прирос к месту, глядя на надпись на спине Фарида: «Кто будет убийцей?»
Потом взгляд мой снова вернулся к трупу. Странно, но на нем не было ни ботинок, ни даже носков. На самом деле он был совершенно голый. Вокруг бедра тянулась татуировка в виде орла. Фарид склонился к тому, что когда-то было лицом, а теперь полностью исчезло. Кровь запеклась темным, почти черным, пятном. Незнакомец был лысый, крепко сбитый, но не такой, как Мишель. Точно упавшее дерево, от которого под прямым углом к тазу отходили ноги. Мне приходилось слышать о трупном окоченении, и похоже было, что здесь оно уже полное. Я спросил Фарида:
– Ты его знаешь?
Тот вытер нос тыльной стороной ладони, не сводя с трупа глаз:
– Ему черепушку разнесло. Даже будь это мой отец, я бы его и то не узнал. Нет, не знаю. А ты?
– Я тоже. Эта… физиономия, этот лысый череп никого мне не напоминают. Он неузнаваем.
Стиснув зубы, Фарид приподнял голову мертвеца и осмотрел огромную дыру в затылке. Я тоже не удержался и взглянул: черепная кость абсолютно раздроблена.
– Пуля тридцать восьмого или сорок пятого калибра, выстрел в упор, огромные повреждения. А где пушка?
Мишель насторожился:
– Какая пушка?
Фарид выпустил из рук окоченевшую голову, и она со странным, пустым стуком грохнулась на землю.
– Какая пушка, какая пушка… Да та, что ты нашел рядом с покойничком. Погляди на его правую руку.
Он потрогал руку трупа и поднес кончики пальцев к носу:
– Порох… Его никто не убивал, он сам себе башку продырявил. И там где-нибудь поблизости обязательно должно валяться оружие. Отдай пушку. Я не хочу, чтобы она оставалась в твоих здоровенных граблях, дебил.
Мишель затряс металлической головой и отступил назад, зайдя за красную линию. Там он был вне пределов нашей досягаемости.
– Нет, оставлю себе. И я вовсе не дебил.
Мы с Фаридом переглянулись. Я оставил Пока на месте и подошел к границе:
– Расскажите нам в деталях обо всем, что вы обнаружили в галерее.
Мишель явно тянул с ответом и все более недоверчиво отступал назад. Он прекрасно усвоил, что красная линия делает из нас львов в клетке, зато он – свободный электрон.
– Человек сидел, прислонившись к скале, голый, с простреленной головой. У него… в правой руке был зажат револьвер. Пальцы были как судорогой сведены вокруг ручки… Когда я оттащил труп, то увидел на стене след от пули. Она разлетелась на кучу блестящих кусочков.
Он вытащил револьвер из заднего кармана брюк. Фарид присвистнул и выказал завидные познания в предмете:
– MR – семьдесят три. Бывшее оружие полицейских. Из такой игрушки промахнуться трудно. Ты барабан открывал, чтобы посмотреть?
MR-73, барабан, порох на руках… Похоже, Фарид в этом разбирался.
– Барабан? – (Молчание.) – Нет пока.
– Ну так открой. Чего ты ждешь?
– Я… А я не знаю, как его…
– Дай покажу.
Мишель не двинулся с места, снял перчатки и, повозившись, открыл барабан, встряхнул револьвер сверху вниз и показал нам ладонь:
– Осталась одна пуля.
9
На высоте больше всего раздражает то, что надо все делать быстро. Ты не можешь долго оставаться выше 7000 метров. Вилка слишком узка. Ты словно находишься на краю «Голубой Бездны» или, еще точнее, играешь партию в шахматы. Собираешься с силами, двигаешь вперед пешки. Занимаешь лучшую позицию. Но при этом ты знаешь, что малейшая неточность, малейший промах – и гора нанесет тебе неожиданный удар. И партия проиграна.
Жан Кристоф Лафай. Интервью, данное в 2003 году журналу «Внешний мир», который Жонатан Тувье выписывал после того, как отошел от делОрудие смерти, которое держал в руке Мишель, блеснуло в свете налобника.
– Кто будет убийцей? – произнес Фарид. – Похоже, это обрело смысл, а? Я хочу сказать, у нас есть и оружие, и пуля. И мы все – потенциальные убийцы.
Я в изумлении глядел на труп и ничего не понимал. Даже порывшись в самых далеких уголках памяти, я не вспомнил этого человека. И среди моих знакомых не было никого, кто мог быть способен на такие штуки. С тех пор как у Франсуазы обнаружили лейкемию, я словно перестал существовать, я на все смотрел сквозь призму больничной койки. Фарид подошел к окоченевшему мертвецу, точнее, к тому, что от него осталось, и изо всех сил пнул его ногой в бок. Потом еще и еще раз… Я подскочил к нему и обхватил сзади:
– Эй, прекрати! Что на тебя нашло?
Он все еще дергался и вырывался. Настоящий клубок нервов. Пок оскалился.
– Это он, засранец, заточил нас сюда!
– Ну, об этом ничего не известно. Оставь его в покое.
Мишель, как всегда невозмутимый и неподвижный, тоже поделился соображением:
– Вот чего я не понимаю, так это почему он голый.
Фарид ткнул пальцем в направлении палатки, которая с трудом различалась в темноте:
– Пошевели мозгами две-три минуты. Этот тип приволок нас туда, где никто не будет нас искать. Он принял меры, чтобы мы не выкарабкались, и приковал нас цепями. Потом разделся догола и сбросил всю свою одежду в пропасть. И знаешь почему? Этот хитрый черт боялся, что кто-нибудь найдет его шмотки, документы или еще не знаю что… Он не хотел, чтобы это досталось нам. Даже трусов не оставил. Тот еще извращенец.
Он повернулся ко мне:
– Прочти мне конец письма.
Я вынул листок из кармана и протянул ему:
– Держи…
– Нет, ты прочти.
– Ты что, читать не умеешь?
Наступила долгая пауза.
– Умею. Я просто плохо вижу, вот и все. Этот гад обо всем позаботился, вот только очки мне не вернул.
Была у этого парня неодолимая тяга к вранью, и мне это не нравилось. Я начал читать, и Фарид подошел поближе.
Кроме меня, никто не знает, где вы, а я оттуда, где нахожусь, не смогу оказать вам никакой помощи. Поверьте мне, вас никогда не найдут. Примите как данность, что вы все умрете. Все дело в том, сколько вы сможете продержаться. И во имя чего.
Я сложил письмо и сунул его в карман. Фарид злобно произнес:
– Ну вот, что тут непонятного: «…а я оттуда, где нахожусь, не смогу оказать вам никакой помощи». Что хотел сказать, то и сказал. Он мертв и ждет, что мы тоже подохнем.
