Остров пропавших девушек - Марвуд Алекс
Но Донателла шагает обратно к столику и говорит:
— А теперь вон отсюда.
Они отшатываются и в замешательстве переглядываются друг с другом.
— Как… Все? — смиренно спрашивает один из Хьюго.
— Нет, — отвечает Донателла, — только она. — И тычет пальцем в Татьяну. — И не возвращайся, пока хотя бы немного не научишься хорошим манерам.
Татьяна на глазах надувается, напоминая бойцового петуха, готового к драке.
— Что ты сказала?
— Ты меня услышала, — отвечает Донателла. — Вон отсюда! — И для пущей ясности показывает на выход.
— Ты не посмеешь!
— Еще как посмею, уж поверь мне! — гнет свое Донателла. — Вали отсюда!
За лето ее английский стал намного лучше.
Татьяна вскакивает на ноги и орет:
— Я клиентка! Я тебе плачу!
— В прибыль от стакана колы не заложена наценка за грубость, — отвечает ей Донателла.
— Ах так! — рявкает Татьяна. — В таком случае знай, что только что ты растеряла всю свою клиентуру. — И победоносно оглядывает сидящих за столом, явно ожидая, что приятели тоже немедленно бросятся собирать вещи.
— Какая трагедия, — говорит Донателла.
— Вокруг полно других мест, где нам будут только рады, — продолжает Татьяна, оглядывает стол и видит, что никто не двинулся с места. Все не отрывают глаз от скатерти, словно думая о чем-то другом. — Кем ты себя вообразила? — визжит Татьяна.
Донателла выпрямляется.
— Я — Донателла Делиа. И я говорю тебе убираться из моего ресторана.
41
— Остается только надеяться, что на этом она и остановится, — говорит Мерседес.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Донателла, сидя на кровати.
— Донита, ты не хуже меня знаешь, какая она мерзкая.
— Знаю, — отвечает сестра. — Но что она может сделать? Она ребенок.
Ну не скажи. Она ребенок с кучей адвокатов. С отцом, который водит дружбу с самим герцогом.
Возможно, все будет хорошо. Возможно, она забудет про это.
— Она и в самом деле может лишить нас клиентуры, — говорит Мерседес.
— Чепуха! — возражает Донателла. — Что-то у нее не особо получилось сегодня днем.
— Да, но…
— Она просто избалованная хамка, — не уступает Донателла.
О господи…
— Но…
— Мерса, какая же ты все-таки паникерша.
«Потому что я знаю ее. Знаю лучше любого другого, что она собой представляет».
— Да серьезно, все будет хорошо. Я думала, тебя порадует, что я за тебя заступилась.
— А остальные?
— А что остальные? — спрашивает Донателла. — Себастьян пригласил меня в субботу на вечеринку. В гавани. Так что никуда они не денутся.
Пятница
42
Джемма
Прислуге дали выходной, ворота закрыли. В город, несмотря на все его возражения, отправился даже охранник Пауло. В конечном счете он заставил их подписать бумагу, снимающую с него любую ответственность, если что-то пойдет не так, и вместе с шеф-поваром ушел в «Медитерранео», где у Татьяны постоянно зарезервирован столик. Закрытые двери и окна не пропускают ни звука — ни в ту, ни в другую сторону.
Джемму терзают дурные предчувствия.
— Их так много, — говорит она Вей-Чень.
— Десять, — отвечает она, — не так уж много.
На яхте в Каннах было больше. Но там одни приходили, другие уходили, девушек позвали гораздо больше, и они смешались с клиентами на палубе, будто это обычная вечеринка. Если не считать постоянного траха, было почти похоже на отпуск.
Но эти мужчины… Актер с момента своего приезда ни разу не посмотрел ей в глаза. А теперь, когда их компания в полном сборе, все обращаются не к ней, а к пустому месту в паре дюймов от ее ушей. Смотрят прямо, но не в лицо.
Стол накрыт для Мида и его гостей. Поскольку слуг в доме не осталось, Татьяна приказала надеть им какие-то причудливые коротенькие черно-белые наряды служанок с корсетами, которые туго обхватывают талию, выдавливая наверх грудь, и мини-юбками, которые едва прикрывают нагие ягодицы. Пока они разносили коктейли, мужики, сидя в низких глубоких креслах на террасе у бассейна, все пялились и пялились на них. А Татьяна, единственная среди них женщина, царственно восседала в шитом золотом сарафане, похваляясь знакомством со всякими знаменитостями, бесстрастно глядя, как жесткие руки неожиданно залезают к ним под юбки, а они изо всех сил давят в себе возмущенный крик.
«Это ужас… — думает Джемма. — Мужчины становятся все хуже и хуже. Она будто постепенно готовит нас. небольшими шажками, и я все думаю, что уже делала что-то похожее, это же не сильно хуже того, что было раньше. А теперь на мне следы от укусов, кожа головы до сих пор болит после того, что тот мужик сделал прошлой ночью. А сегодня их десять — со старым папашей-толстяком и вовсе одиннадцать».
Мужики смотрят на них как на стадо скота и в открытую обсуждают между собой, не обращаясь к ним напрямую. Минувшей ночью они еще притворялись: задавали вопросы и подмигивали, будто у тебя самой есть выбор, когда они выбирают тебя. А сегодня? Мясо. Они выбирают, какой стейк им хочется отведать, и двери заперты.
«Если я закричу, меня кто-нибудь услышит? А если услышит, то придет ли на помощь?»
Когда со столов убирают остатки омаров, Татьяна хлопает в ладоши и радостным голосом восторженной хозяйки провозглашает:
— А теперь сыграем в игру!
Мужики умолкают и с надеждой смотрят на нее.
— Кто играл в «Отвлекающий фактор»? — спрашивает она.
Сара за ее спиной тихо хлопает в ладоши и восклицает:
— Класс!
Все поворачивают в ее сторону головы.
— Я всегда выигрываю! — объясняет она.
— Это точно, — ласково отвечает Татьяна, и мужики опять отворачиваются.
Джемма ждет. Что-то будет, но что именно — ей неизвестно.
— Девочки, идите принесите сыр, — произносит Татьяна. — Сара введет вас в курс дела. А пока вас не будет, я объясню правила этим джентльменам.
Они выходят. Шеф-повар оставил в буфетной два больших фарфоровых блюда, завернутых в пищевую пленку, поэтому им остается лишь аккуратно развернуть их, не нарушив композицию из сыра, винограда и крупного зрелого инжира, разрезанного на четыре части и похожего на вагины, раскинувшиеся на бело-золотистых кроватях. В двух филигранной работы корзинах, тоже завернутых в пленку, печенье тоньше бумаги. В маленьких хрустальных чашечках сверкает яркое фруктовое желе.
— А пудинга нет? — спрашивает Ханна, которой очень понравились маленькие горшочки ганаша, элегантные réligieuses, и шелковистая панакота.
Перед тем как разнести горячее, Сара оставила на мраморной столешнице кухонного стола дюжину дорожек кокаина. Свернув банкноту, она втягивает по одной каждой ноздрей, потом протягивает банкноту Джемме. Почему бы и нет, думает та. Кокаин ей нравится. Нравится порождаемая им четкость, бодрость, но вместе с тем и приятное оцепенение. Взяв банкноту, она наклоняется к порошку.
— Это мужики, они не едят десерт, — говорит Сара.
— Так что за игра?
Джемма выпрямляется, наслаждаясь восхитительным холодком, разбегающимся от горла вниз по всему телу, протягивает банкноту Ханне. Забывает на миг, что ей всего семнадцать, и чувствует, что может бросить вызов всему миру.
— Это соревнование, — объясняет Сара. — Так что соберитесь, придется поднапрячься.
— И что нам надо делать? — спрашивает Вей-Чень.
— Пока они между собой беседуют, мы по очереди забираемся под стол, — говорит Сара. — По пять минут каждая. Больше обычно не требуется.
— Ох, — говорит Джемма.
— Если один из них угадает, кому в этот момент сосут, — продолжает Сара, — то попавшийся должен выложить на стол косарь.
— Обожаю, когда они вот так бросаются деньгами. Это как-то… сексуально и вместе с тем печально, правда? — замечает Ханна.
— Ну, сразу получим приятный бонус, — говорит Вей-Чень. — Эта услуга, по крайней мере, сразу будет оплачена. — С этими словами она берет у Ханны банкноту и тоже склоняется над стойкой.
