Энтони О'Нил - Фонарщик
— Маяк? Что вы видите?
Эвелина сильно задрожала, и Канэван отвернулся, терзаемый жалостью.
— Они перевезли маленькую девочку на маяк, так? — еще раз спросил Макнайт. — Что они там делают? Дальше мучают ее?
Ее губы задрожали и вытянулись вперед.
— Это чудесно, что вы оберегаете ее, Эвелина, — прошептал Макнайт. — Нет, правда, очень тактично и достойно. Но пожалуйста, поделитесь тем, что вы видите, чтобы мы тоже поняли. Еще не поздно спасти маленькую девочку. Скажите нам, что вы видите.
— Там…
— Что там, Эвелина? Мы всего лишь хотим спасти ее.
— Там волны.
— Вы слышите шум волн? Как они разбиваются о скалы?
— Маленькая девочка…
— Да?
— Она в лодке… там волны.
— В мечтах, Эвелина? Она воображает, как спасается бегством?
Эвелина решительно покачала головой:
— Ее спасли.
— Спасли, Эвелина?
— Вытащили.
— Вытащили? Откуда, Эвелина? Что случилось на маяке?
— Волны… высотой с дом… девочка вся в крови… кругом тьма, лодку то и дело швыряет.
Лодка никуда не годится, а море неожиданно взбесилось, но Билли Коннора не запугать. Он достаточно наблюдал за ними, чтобы понять, что дальше бездействовать не может. Он отдает себе отчет, что его план очень опасен, но мощная волна искупления придает ему сил. Он хороший человек, настоящий христианин, и не потерпит, чтобы всякие бесы действовали от имени Бога.
По все более бурному морю он идет на веслах к Инчкейду. Брат и невестка, милые люди, ждут его на берегу. Они тихонько молятся за него, хотя сам он не молится ни тихо, ни громко, считая, что девочка слышала уже достаточно всяких молитв. За час до рассвета он украдкой пробирается на маяк и едва дыша взламывает дверь кладовки. Пеленает вялую, апатичную девочку в толстые одеяла, крепко прижимает к груди, выносит, точно какой-нибудь сверток, и бежит вниз к причалу — смелая операция, немыслимая десять лет назад, когда он редко бывал трезвым. Кроме них, на маяке только смотритель Колин Шэнкс, но он возится наверху с рефлекторами, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь плотную пелену брызг. Шторм — подарок от Бога.
Огромные волны поднимают и относят их от острова. Билли изо всех сил работает веслами, стараясь удержать лодку, но от него ничего не зависит. Дождь хлещет мощными горизонтальными потоками, свитер промок, с форменной фуражки стекают ручьи воды. Он знает, что в библиотеке маяка висит табличка с именами шести смотрителей, утонувших при подобных обстоятельствах, и что если его смоет за борт, помощи ждать неоткуда.
Две волны сталкиваются, взрываясь пеной, поднимают утлую лодчонку и бросают к берегу. Когда она опускается, Коннор успевает глянуть на девочку, которая полными надежды глазами смотрит на него поверх одеял.
— Я не брошу тебя, малыш, — выдыхает он первое доброе слово, услышанное ею за много недель.
Он изо всех сил работает веслами. Лучи маяка прорезают туман и дождь. Вдалеке гудит корабль. Маленькая лодка вздымается и опускается вместе с похожими на горы волнами, и скоро они уже различают мерцающие фонари на берегу.
— Уже близко, — говорит Билли Коннор. — Я не брошу тебя. Мы найдем тебе новый дом, обещаю.
Но едва он успевает произнести эти слова, как жестокая волна обрушивается на лодку и затягивает ее в бездну.
— Никто не мог выжить, — сказала Лесселс, как бы все еще отрицая эту возможность. — Они нашли фуражку смотрителя, ее вынесло на берег, а лодку просто разнесло в щепки. Невозможно после такого остаться в живых. Мы молились за нее и не говорили о ее душе, так как вовсе не собирались ненавидеть ее.
— Но не все считали, что она погибла, — твердо сказал Гроувс. — Авраам Линдсей…
— Да, — согласилась Лесселс. — Линдсей говорил, что знает ее лучше, что сила в ней была с самого начала, а теперь прибавилась еще и сила Зверя. Он не верил, что она так легко может умереть, и напоминал нам, что тел не нашли.
— Но вы предпочли остаться при своем мнении.
— Да.
— Потому что не могли жить с мыслью, что она жива.
Ее как будто застигли на месте преступления.
— Из-за того, что вы с ней сделали. Ведь это самое главное.
В комнате повисло виноватое молчание.
— О чем это вы? — вмешался Флеминг. — Что вы имеете в виду? Что вы с ней сделали, мадам? Против вас выдвинуто серьезное обвинение, и будет лучше, если мы узнаем все сейчас, это в ваших же интересах.
Она покраснела и попыталась собрать все свое мужество, необходимое для признания.
Лодка перевернута. Ее разносит в щепки. Смотрителя нигде не видно, а маяк похож на далекий обелиск. Девочку поднимают и опускают волны. Она начинает тонуть в мерзлой воде, а потрясение настолько велико, что девочка уже хочет умереть.
До сегодняшней ночи море было для нее лишь отвлеченным понятием. Что-то она читала в книгах, что-то видела мельком, с большого расстояния, и слышала шум волн, разбивавшихся о стены маяка.
«Ты не умрешь, малыш».
На нее надвигается еще одна громадная волна. Когда вода ударяет Эвелину, как карающая длань, она закрывает глаза. Из рук вырывает и относит волной обломок лодки, море поглощает ее.
Во рту морская вода, соль разъедает раны, она с головой погружается в пузыри и черноту. Но под водой удивительно тихо. Луч маяка коротко прорезает набегающую волну и освещает призрачную фигуру бесчувственного Билли Коннора, опускающегося в глубину, как будто кто-то тянет его на веревке.
«Ты не умрешь, малыш».
Она не знает, откуда у нее берутся силы, но вдруг понимает, что нужно действовать. Она начинает бить ногами и руками, лягаться, пинаться, сначала из протеста, но вскоре для того, чтобы проложить себе путь к поверхности.
«Ты не умрешь…»
Она вырывается на поверхность, кашляя и хватая ртом воздух. Волна поднимает ее к слабо освещенному небу, и она различает мерцание береговых огней. Она никогда прежде не плавала и не имеет представления, откуда берутся ясные воспоминания.
Она пробивается сквозь воду, как Робинзон Крузо.
Макнайт вздохнул с облегчением.
— Девочка спасена, Эвелина?
— Девочка жива, — подтвердила Эвелина, как бы удивившись этому.
— Семья смотрителя?.. Это они ее нашли?
— Смотрителя… — Она кивнула и нахмурилась, вспомнив судьбу славного смотрителя.
— А они — семья смотрителя — ее куда-то увезли?
Она кивнула.
— Здесь оставаться небезопасно, они это знают. Ноу них есть родные… в Ирландии?
Она опять кивнула.
— И за девочкой там хорошо смотрят. Она поправляется и растет.
У Эвелины навернулись на глаза слезы.
— Все хорошо, — сказал Макнайт. — Кроме того, что она ничего не может забыть, правда? Она хочет стереть все из памяти, но какая-то сила внутри этого не позволяет.
У Эвелины задрожал подбородок.
— Потому что на маяке случилось что-то ужасное. Такое, что нельзя выразить словами. С маленькой девочкой что-то случилось, верно?
Она пристально посмотрела на мерцающее пламя, и ее зрачки снова сузились.
Канэван убрал свечу.
— Эвелина, — прошептал он и выступил вперед, чтобы защитить ее, дольше выносить это было невозможно. — Эвелина, — повторил он, напоминая ей о себе.
Но Макнайт, подойдя так близко к откровению, отметал все помехи.
— Что там случилось? — спросил он, удерживая ирландца. — Что они с ней сделали? Скажите мне, что вы видите, Эвелина. Вырвите из себя и отпустите!
Эвелина пыталась заговорить, она хотела освободиться и все же сопротивлялась.
— Они…
— Они что, Эвелина, что они?
— Они… — Ее лицо внезапно побелело.
— Скажите нам, Эвелина, скажите нам скорее!
Всплывшие воспоминания опалили сознание.
— Они…
Но никакие слова выразить этого не могли. Макнайт и Канэван в пугающей тишине смотрели, как вместо объяснения она медленно повернула руки ладонями вверх.
— Боже милостивый, — прошептал Канэван, увидев стигматы.
— Что вы с ней сделали? — настойчиво спросил Гроувс.
— Я была не одна, — повторяла Лесселс. — Мы были все.
— Что вы с ней сделали?
— Священник уехал, но это была его идея, говорю вам. Крайнее средство. Он сказал, что мы должны выжечь страдания Искупителя на ее, то есть дьявола, разуме. Паписты всегда были в восторге от креста.
— Отчего?!
— Это была последняя попытка спасти ее, понимаете? Спасти их обоих. Иначе мы бы этого ни за что не сделали. — Она прикрыла рот рукой. — Но мы знали… что придется разделить эту участь. Если мы будем осуждены, то все вместе.
— Что вы сделали?
Лесселс зарыдала.
— Ее держал смотритель. Это была идея священника.
— Говорите же, ну!
— Там было четверо мужчин, у меня было копье… а у смотрителя хлыст. О Господи, сжалься надо мной.
