Дин Кунц - Холодный огонь
— Вот об этом я и говорю. Откуда ты знаешь, что они из другой галактики? Потому что поверил ему на слово. С чего ты взял, что на дне пруда космический корабль? Опять же потому, что он так сказал.
Джим начал терять терпение:
— Зачем ему нас обманывать? Какая от этого польза?
— Не знаю. Но мне кажется, он играет с нами, как с куклами. Я подготовлюсь к его возвращению. Потрачу два-три часа, сколько хватит времени, чтобы составить список вопросов. Проведем небольшое расследование. Он предпочитает кормить нас выдумками, а нам необходимо узнать правду. Вопросы должны помочь. — Заметив, как нахмурился Джим, и опасаясь, что он вот-вот ее прервет, Холли перешла на скороговорку:
— Ну, хорошо, хорошо. Возможно, он не умеет лгать, он благородный, честный, каждое его слово — святая истина. Но послушай, Джим, это не Явление! Друг сам внушил тебе мысль купить фломастер и блокноты, сам выбрал форму вопросов и ответов. И он хочет, чтобы мы спрашивали. Он вообще мог бы с тобой беседовать из горящего тернового куста, как Господь с Моисеем.
Джим уставился на нее, задумчиво прикусив губу. Потом перевел взгляд на стены, в которых еще недавно плавало светящееся существо.
— Ты даже не спросил, почему должен спасать именно тех, а не иных людей, — не давала ему опомниться Холли.
Он посмотрел на нее. Очевидно, его тоже поразило, что он забыл спросить о самом главном. В молочном сиянии лампы, внутри которой тихо посвистывал газ, глаза Джима потеряли изумрудный оттенок и снова стали синими. Синими и тревожными.
— О'кей, — сказал он. — Ты права. Я увлекся, и меня понесло не в ту сторону. Но ведь это же чудо, правда, Холли?
— Правда, — подтвердила она.
— Пусть будет по-твоему. Давай составим список вопросов, а, когда он вернется, спрашивать будешь ты. У тебя это действительно лучше получается. Особенно если нужно что-нибудь уточнить, не теряя ни секунды.
— Согласна, — ответила Холли, испытывая огромное облегчение от предложения Джима. Слава Богу, ей не пришлось на него давить.
Она профессиональный репортер, интервью — ее хлеб, и, кроме того, в таком деле на Джима нельзя полностью положиться. Друг знает его очень давно и однажды уже заставил забыть о встрече, случившейся двадцать лет назад. Поэтому выходит, Джим с нею заодно и одновременно против нее, хотя сам он этого не сознает. Возможно, Друг сотни раз проникал в неокрепшее детское сознание. Десятилетний Джим, потрясенный смертью родителей, был более уязвим для чужого контроля и воздействия, чем обычные мальчишки его возраста. Кто знает, может быть, в подсознании Джима Айренхарта записана программа, повелевающая ему не раскрывать, а охранять тайны Друга.
Холли понимала, что в своих рассуждениях она идет по тонкой нити, отделяющей благоразумную предосторожность от паранойи, и, вероятно, ее все сильнее клонит в сторону последней. Впрочем, раз дело принимает такой оборот, легкая паранойя — нечто вроде рецепта от смерти.
Несмотря на подобные мысли, стоило Джиму собраться в туалет, как она сразу последовала за ним, потому что не хотела оставаться наверху одна. Пока он поливал прутья железного забора, за которым начиналось унылое кукурузное поле, Холли, повернувшись к нему спиной, не мигая смотрела на черную воду пруда.
Она прислушалась к кваканью лягушек и звону цикад. Встреча с неведомым выбила Холли из равновесия, и теперь даже самые привычные звуки казались ей зловещими.
Хватит ли сил у журналистки-неудачницы и бывшего школьного учителя, чтобы совладать со странной и могущественной силой, с которой им довелось столкнуться? Может быть, лучше всего немедленно покинуть ферму? Вот только интересно, позволят ли им уехать?
Друг исчез, но страх Холли не пропал, а только усилился. Ее не покидало чувство, что над их головами на человеческом волоске подвешен тысячетонный груз и магическая сила, которая его удерживает, слабеет с каждой секундой. От страшной тяжести волосок растягивается, как стекловата, и становится все тоньше.
* * *К полуночи они доели шоколадные пирожные и исписали семь страниц, готовя вопросы для Друга-Сахар придает силы и утешает в минуты грусти, но для издерганных нервов от него мало толку. Тревога Холли стала острой, как грань белого рафинада или как хорошо наточенная бритва.
Расхаживая по комнате с блокнотом в руке, она возбужденно говорила Джиму, который лежал на спине, закинув руки за голову:
— На этот раз ему не удастся отделаться от нас письменными ответами. Он нарочно тянет время. Мы должны сделать так, чтобы он заговорил.
— Он не может разговаривать.
— Откуда ты знаешь?
— Мне так кажется. Иначе зачем все эти блокноты и фломастер?
— Тебе так кажется? — повторила его слова Холли. — Значит, поменять молекулярный состав стены, пройти через камень — это пожалуйста, а разговаривать не может? Если он не врет и действительно умеет принимать любую форму, что ему стоит сделать себе рот и голосовые связки, чтобы разговаривать, как все уважающие себя пришельцы?
— Похоже, ты права, — с беспокойством сказал Джим.
— Помнишь, он говорил, что если захочет, то может показаться нам в образе мужчины или женщины?
— Помню.
— Я вовсе не прошу, чтобы он материализовался. Пускай заговорит обычным бесплотным голосом. Еще одно световое шоу, но со звуковым оформлением.
Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, Холли поняла: она специально «заводится», чтобы до прихода Друга не растерять боевой запал. К подобному трюку ей не раз приходилось прибегать, беря интервью у чересчур важных или опасных собеседников.
— О'кей, он может говорить, но неизвестно, захочет ли он вообще с нами разговаривать.
— Мы же решили, что не позволим ему устанавливать свои порядки.
— Не понимаю, почему, что бы он ни сказал, ты все встречаешь в штыки?
— Не все.
— Но нужно иметь хотя бы чуточку уважения к нему.
— Я его уважаю, черт возьми!
— Не похоже.
— Я не сомневаюсь, что стоит ему захотеть — и он раздавит нас как мошек. Тут поневоле зауважаешь.
— Это не то уважение, о котором я говорю.
— Другого он у меня не заслужил, — отрезала Холли, продолжая мерить шагами комнату. — Пусть сначала прекратит свои штучки, перестанет нас запугивать и честно ответит на вопросы — тогда, может быть, я стану его уважать и за другие качества.
— По-моему, ты боишься, — сказал Джим, поглядев ей в лицо.
— Кто, я?
— Ты стала очень враждебной.
— Ни капельки.
Он нахмурился:
— Как будто стучишься в слепую враждебную стену.
— Ничего подобного. Всего лишь метод нападения современного репортера. Ты не задаешь вопросы, чтобы потом разъяснять читателю, что сказал собеседник, а атакуешь. У тебя есть схема, своя версия правды, и ты обязана преподнести ее публике независимо от того, насколько она совпадает с действительностью. Я не любила пользоваться этим способом и всегда проигрывала другим репортерам. Сейчас я жду не дождусь атаки. Но разница в том, что мне нужна настоящая, а не сфабрикованная правда, и я намерена вытянуть ее из этого пришельца во что бы то ни стало.
— Может, он не придет.
— Но он обещал.
— Если ты готовишь ему такую встречу… — Джим покачал головой.
— Хочешь сказать, он меня испугается? Что это тогда за высшая сила?
Зазвенели колокольчики, и Холли точно подбросило.
— Спокойно, спокойно, Холли! — Джим тоже поднялся с пола.
Колокольчики умолкли, потом зазвенели, и опять стало тихо. Когда звон раздался в третий раз, в стене вспыхнул неяркий красный огонек. Он быстро разгорался и внезапно, взметнувшись под купол потолка, озарил комнату ослепительным фейерверком. Колокольчики замолчали. Мириады сверкающих искр слились в пульсирующие пятна света, похожие на радужные амебы-Все как в прошлый раз.
— Очень эффектно, — сказала Холли. Заметив, что красный свет приобретает оранжевый, а затем и янтарный оттенок, она решила завладеть инициативой.
— Мы подумали, что прошлый способ общения не слишком удобен, и решили предложить тебе отвечать на вопросы устно, а не писать их в блокноте.
Друг молчал.
— Ты будешь с нами разговаривать? Вопрос снова остался без ответа. Сверившись с блокнотом, который держала в руке, Холли прочла первый вопрос из списка:
— Ты — высшая сила, которая посылала Джима спасать людей?
Она подождала. Молчание.
Сделала еще одну попытку. Тот же результат.
Она упрямо повторила вопрос. Друг не заговорил, но Джим окликнул ее:
— Смотри, Холли.
Обернувшись, она увидела, что он разглядывает второй блокнот. Первые десять-двенадцать страниц были исписаны. В жутком дрожащем свете камня она узнала знакомый почерк Друга.
