Игорь Акимов - Храм
Потом он взял частный банк. Вроде бы неприметный, на самом деле этот банк обеспечивал все рейдерские атаки в крае. Операция была опасной не столько сама по себе, сколько вероятными последствиями. Ведь за этим банком стояли ого какие люди, а в их распоряжении были не только внутренние войска, но и огромные банды, бродившие в горах. Упаси бог, понесет ущерб кто-нибудь из их командиров… Обошлось. Очевидно, все у них было застраховано, лично никто ничего не потерял. Волна несла Илью, поднимала все выше. Он помнил, что за вершиной поджидает спад, и дал себе слово, что теперь не зарвется, соскочит вовремя. Но пока об этом было рано думать — процесс только формировался.
Он все же сбавил обороты, и следующие эксы (еще одно правило: не дергай тигра за усы) были куда скромней. Илья проводил их не чаще раза в месяц, причем за сотни километров от базы. Но люди о них знали, потому что с самого начала он взял за правило делиться. Конечно, «делиться» — слишком громко сказано, но он помогал. Он заранее присматривал кандидатуры, помощь которым могла произвести впечатление. При этом он не полагался на народную молву; это не разумно, когда под рукой столько нищих журналистов. С ними нет нужды специально работать. Достаточно похвалить и честно заплатить.
К нему шли люди. Он помнил, что кадры решают все, и принимал редко, когда не сомневался в выборе. Искателей приключений не брал, профи — тем более: найдется покупатель — продадут с потрохами. Как это ни смешно — он выбирал близких по духу, переживших личную трагедию, не по своей воле взявшихся за оружие. Ему нравилось направлять их судьбы, нравилась их преданность, благодарность и любовь. Нравилось наблюдать, с каким облегчением они принимают его правило «без смертоубийства».
Но на одиннадцатом он прием прекратил. Двенадцатым будет Иуда, подумал Илья, когда к нему пришел этот двенадцатый. Он был ничем не хуже других, возможно, даже лучше многих, но он был двенадцатым, и мысль об Иуде, однажды возникнув, решила дело. Илья понимал, что Иудой может оказаться и первый, и десятый — любой. Но… случилось как случилось. Если бы под рукой у Ильи оказалось Евангелие, он бы наверняка порылся в нем, чтобы определить, под каким номером к Христу присоединился Иуда. Не для каких-то практических выводов по персоналиям, а… ну хотя бы для того, чтобы удовлетворить любопытство. Но Евангелия ни у кого не было. Коран был. Он лежал на тумбочке в восточном углу гостиной, где все собирались на намаз. Коран никто не открывал. Жаль, что нет Евангелия, иногда думал Илья. Во время своих рейдов, в любой действующей церкви, он мог получить Евангелие или хотя бы консультацию, но так и не сделал этого. Ведь сказано: не открывай шкатулку Пандоры.
Среди других банд у него был странный статус. Он был вроде бы свой — но в стороне от их борьбы. Было бы у него людей побольше — приперли бы к стене: займись настоящим делом. Но пока желающих пострелять хватало — и Илью не трогали. Мелочь пузатая — что с него возьмешь?
Впрочем, ненавязчивые наезды случались. На Илью они не производили впечатления (если у тебя все позади — на тебя не надавишь, потому что на тебе нет болевых точек), и он тут же их забывал. Хотя один случай запомнился. Запомнился потому, что был привязан к прошлой жизни. К тому времени, когда он еще жил. Его университетский преподаватель, профессор психологии, был теперь бригадным генералом, носил бороду и пистолет; его защитная униформа была произведена не в Туле и не в Махачкале, — добротная бундесверовская вещь. В носильных вещах Илья знал толк. Все еще знал.
За окном было серо, в кухне — полумрак, но свет не зажигали: стол был придвинут к окну, еда — вот она, вся на виду, мимо рта не пронесешь.
— Опять весна…
Генерал брал жареное мясо руками, отрывал волокна; вкладывая в рот, начинал с губ и языка — смаковал.
— Мне известна ваша история, Илья…
Он по-прежнему смотрел в окно. Несколько боевиков из взвода его охраны курили возле коновязи. Дождь перестал, но туча не уходила, застряла между построек. Кроны деревьев расплывались в сизой мгле.
— Я знаю Илья, как вы угодили в инсургенты…
Генерал произнес это слово по-русски, без малейшего нажима, ничем не выделяя. Слово, вполне рядовое в его словаре. Вот откуда оно у меня, понял Илья; я подцепил это слово на его лекции. Но я никогда не смогу произнести его по-русски.
— Ваша история… в общем-то — незначительная историйка, из пошлого романа. Но как-то так вышло, что прозвучала. До сих пор помнят. Но если бы мне кто-нибудь сказал, что это были вы…
— Неужели так трудно экстраполировать меня прежнего в мою нынешнюю ипостась?
— Простите, Илья… — Генерал взглянул на него с улыбкой. Ему нравилось держаться по-барски и говорить мягко. Редкий случай, когда он мог себе такое позволить. — Простите, Илья, но в университете вы были клоуном.
— Клоун — это роль. И маска.
— Ну уж нет. Не забывайте, молодой человек, что я все-таки профессор. К вашему сведению — в Кембридже закончил магистрат, потом защищался в Питере. Меня на мякине не проведешь. И банальности, которые вы себе позволяете, меня могут даже обидеть. Ведь я же серьезно с вами разговариваю. Может быть — я хочу вам помочь…
— Виноват, профессор…
Генерал примирительно кивнул, облизал пальцы, пробормотал: «Хорош повар. Оторваться невозможно…» — и опять потянулся за мясом. Илья долил в его стакан красного вина и впервые подумал, что даже не знает, как это вино называется. Наверное — никак. Просто вино. Просто хорошее вино. В меру терпкое, как раз к мясу. Надо бы у хозяина спросить, ему будет приятно.
— Говорят, что клоун — это судьба. Неверно. Клоун — это человеческий тип, это в ДНК впечатано.
Когда генерал жевал, получалось не очень внятно, и оттого слова теряли плотность, от них оставался только звук.
— Клоунада — ваша сущность, Илья. Убежден: вы всегда страшились взглянуть на себя в зеркало, потому что чувствовали, что под клоунской маской увидите клоунское лицо. Лицо Гуинплена. Вот вы и накладывали на свое лицо побольше штукатурки, как в театре кабуки, чтобы никто не разглядел вас. Чтоб и самому не думать — и даже забыть — что находится под нею, под этой маской… На вас и сейчас маска, только теперь вы — Робин Гуд, Робин Хороший.
Большими глотками он отпил больше половины стакана, взглянул на вино, однако ничего о нем не сказал.
— Знаете, Илья, зачем я все это вам излагаю?
— Догадываюсь.
— Ну?
— Вы хотите, профессор, чтобы я со своими людьми присоединился к вам.
— Не вижу связи.
— Связь очевидная, профессор. Вы даете мне понять, что я вам интересен, и потому — несмотря на всю мою никчемность — когда настанут другие времена — возможно — примете участие в моей судьбе, не дадите мне пропасть. Каждый владыка хочет иметь при себе шута.
— Интересная версия, — кивнул профессор. — Кстати — о других временах… У вас есть какие-то соображения?
— Ничего конкретного, — сказал Илья. — Наука. У каждого процесса своя синусоида. У этого процесса, — он кивнул на куривших возле коновязи боевиков, — синусоида очень короткая. Чует мое сердце — скоро поедем со свадьбы.
Генерал покивал, снова взял стакан и зачем-то снова взглянул в просвет. Естественно, ничего не увидел: кто же самодельное вино очищает?
— Похоже, что так, похоже, что так… Прольется кровушка… — Его глаза вдруг расширились, и в голосе прорезались иронические нотки. — Тем более, молодой человек, вам не помешало бы прилепиться к большой акуле!
— Как раз с больших акул всегда и начинают, — сказал Илья. — И возле них-то больше всего крови. А мне она — вот где. — Илья провел пальцами поперек своего горла. — Я и так ее пролил уже слишком много.
— Это как же понимать — «слишком»?
— Слишком много для одного человека.
— Слишком много крови не бывает, — сказал генерал. — Ее всегда мало.
— Значит — вы вампир, — засмеялся Илья.
От судьбы не уйдешь.
Он уже все рассчитал и подготовился. Оставалось последнее: объявить парням, мол, делим общак (свои ценности он сберегал отдельно) и расходимся каждый в свою сторону. И тут появился Петро, а с ним — несколько десятков головорезов. Их отряд разбили, но для них это не стало предостережением, знаком судьбы: уцелел? — уноси ноги! Нет, они увидали в этом новый шанс. Теперь они могли воевать не за деньги, а ради денег. То есть, не воевать, а грабить. Они могли бы и сами управиться, так ведь куда веселей, когда тебя ведет на дело фартовый человек. Это не половина успеха — это все 99 %. А Илья своим фартом как раз и был знаменит. «Мы тебя нанимаем, — сказал Петро, — будешь нашим командиром. Шалить не вздумай. У меня с чувством юмора не густо. Чего-то не пойму — разбираться не стану.»
Когда начинаешь рассуждать о смысле жизни, банальности становятся неудержимыми, как понос. Оно и не удивительно: каждый об этом думает (уточняю: пытается думать), а поскольку достоверной информации об этом нет, то закрывает пустоту — как глаза мертвеца — штампованными медными пятаками. Выше был процитирован шедевр «от судьбы не уйдешь»; теперь напрашивается (как у нашего истерзанного гения: «читатель ждет уж рифмы „розы“…») следующий перл: «нет счастья в жизни». И ведь все по делу!
