Торкиль Дамхауг - Смерть от воды
— Суфийская музыка, — просветил ее Бергер.
Ей это ровным счетом ничего не сообщило.
Запах в комнате имел тоже восточное происхождение. Бергер поднял дымящуюся трубку с пепельницы и предложил ей. Она отказалась. От гашиша она становилась заторможенной, мысли текли в направлении, которое ей совсем не нравилось, делались трусливыми и кошмарными.
Хозяин опустился на диван, положил длинные ноги на столик и стал посасывать трубку.
— Вас не побеспокоит, что я принимаю послеобеденные лекарства? — сказал он. — Вы же из Амстердама — наверно, привыкли, что иногда покуривают.
— Вы просили меня прийти, — прервала она. Прошло не больше часа с тех пор, как она получила СМС от него, гуляя по парку в попытках собраться с мыслями.
— Я просил вас прийти, Лисс, — кивнул он из конопляного облака.
Она ждала продолжения.
— Мне нравилась Майлин, — сказал он. — Она была девушка что надо. С ног до головы из принципов, но хорошая.
— Она договаривалась встретиться с вами. В тот вечер, когда исчезла.
— Мы об этом говорили в прошлый раз.
— Но теперь ее нашли. И если это хоть как-то связано с вами… — Она не знала, что сказать, попыталась успокоиться. — Кажется, вы совсем не удивлены. Вы выглядите холодным и бесчувственным.
Он решительно покачал головой:
— Вы ошибаетесь, Лисс. Смерть меня больше не удивляет, но я не без чувств. Она заслуживала того, чтобы пожить еще немного.
Она прислушивалась к подтексту в его словах.
— Смерть ходит рядом все время, и вы можете сами отвернуться от нее. В этом будет суть моей следующей передачи. Естественно, это будет последняя серия «Табу». После смерти говорить больше не о чем.
— Вы, что ли, джанки?[26] — спросила она вдруг.
Он прилег на диване. На нем было шелковое кимоно. Она бы не удивилась, если бы под ним ничего больше не было.
— Нельзя все время быть в раю, Лисс, джанки этого не понимают. Надо это контролировать. Чтобы балансировать на краю, нужна железная воля.
— А рай — это засадить в себя пулю?
Бергер обнажил крошечные белые зубки. Он лежал, неприбранный, небритый, напомнив ей разбойника из города Кардамон.
— Попробуйте, Лисс, что я еще могу сказать? Надо попробовать или не думать об этом. Об этом не надо говорить. Так Господь себя нам показывает, дает нам билет на трибуны, с которых можно тайком подглядывать за совершенным. Все равно что закутаться в теплый плед, не вокруг тела, а вокруг мыслей. Души, если хотите. Там внутри царит идеальный мир. Вы хотите только оказаться там. Ни один художник или мистик не был в состоянии описать это переживание, оно за пределами всяких слов.
Лисс попыталась вспомнить, что собиралась ему сказать. Все время он уводил в сторону, и она не могла этому воспрепятствовать.
— Вы можете жить так, чтобы смерть была в удовольствие? — спросил он. — Приготовиться к жизненной вершине? Представьте себе, что занимаетесь сексом и достигаете оргазма в момент смерти, исчезаете в движении, которое никогда не закончится. Вот об этом будет моя последняя передача. Но не в том виде, как ее ожидают. Никогда нельзя делать ожидаемого, всегда следует быть на шаг впереди. — Он сделал последнюю затяжку и отложил трубку в пепельницу. — Как вы думали умереть, Лисс?
Она заставила себя не ответить на вопрос.
— Не говорите мне, что об этом не думали. Я вижу по вам, что смерть вас занимает.
Надо ли делиться самой глубинной мыслью с этим полуголым человеком, не признающим границ? Рассказать о заветном болоте. Это все равно что взять его с собой, все равно как если бы он был там, когда она лежала и смотрела между деревьями, а над ней расстилался снежный ковер. Она снова пришла в себя, но он опять ее опередил:
— Что-то есть в вас, Лисс. Вы словно из другого мира. Навеваете мысли об ангеле смерти. Вы знаете, как вы действуете на других людей?
Она выпрямилась. Его глаза стали очень далекими, будто бы он смотрел внутрь себя.
— О чем вы говорили с Майлин?
Бергер запрокинул голову. Полы халата разъехались, и Лисс подумала, что он собирается перед ней обнажиться.
— Мы всегда говорили о страсти. Это ее занимало. Страстное.
— Страсть взрослых, — поправила Лисс, — в соприкосновении с ребенком.
— И об этом тоже. Ваша сестра полагала, что рецепт хорошей жизни кроется в том, чтобы совладать со страстями.
— А вы придерживаетесь того, чтобы их отпускать.
Он гулко засмеялся:
— Не отпускать. Отпускать самого себя на них. Дать им высосать из себя все силы. Вы бы в самом деле променяли пятьдесят лет скуки на острое наслаждение в течение года или минуты?
— Вы словно проповедуете.
— Вы правы, я больший священник, чем был, когда стоял у алтаря и читал тексты из Библии. Я проповедую, потому что наслаждаюсь всеми взглядами и проклятиями, но еще и любопытством, и стремлением быть искушенными. Откуда берется это желание, Лисс? Почему вы снова сюда пришли?
— Вы меня попросили. Я должна знать, что произошло в тот вечер.
Он взял пульт, выключил музыку.
— Я вам рассказывал в прошлый раз, что знал вашего отца?
Она раскрыла рот.
— Это было в семидесятых, вас еще в планах не было. Мы вращались в одних кругах. Я был падшим священником, он — художником с большими амбициями и куда меньшим талантом. — Казалось, он задумался, потом сказал: — Я подозреваю, что это было истинной причиной, по которой Майлин приходила сюда. И поэтому она согласилась на «Табу». Она хотела послушать, что я мог рассказать об отце, который оставил вас.
— Не думаю.
Бергер пожал плечами:
— Решайте сами.
— Когда… вы видели его в последний раз?
— Об этом же спрашивала Майлин, — вздохнул Бергер. — Мы виделись в Амстердаме десять-двенадцать лет назад. У него тогда была там выставка.
Трубка догорела, он все равно ее схватил и начал посасывать, она издавала хрипящий звук.
— Он, видимо, думал, что приобретет имя в международной художественной среде. Но он не был рожден для чего-то великого. Глубоко внутри он и сам это знал.
Она сидела, застыв, на краю стула и не могла отвести от него взгляда.
— Не так давно он мне звонил. Он узнал, что Майлин будет в «Табу». Думаю, он следил за вами все время, откуда-то издалека.
— Вы придумываете всякие небылицы, чтобы меня заинтересовать! — вскрикнула она. — И с Майлин вы так же поступили. Заманили ее сюда.
Он выпрямился, перегнулся к ней через стол:
— Вы все еще думаете, что я виноват в ее смерти?
У нее не было ответа.
— Вы думаете, я встретился с ней в офисе, усыпил ее, отнес в машину, положил в багажник и вывез на заброшенную фабрику? Раздел, наигрался с ней, убил и уехал оттуда?
— Прекратите!
Его лицо вдруг передернулось.
— Почему я должен прекратить, если вы пришли сюда как раз за этим?
Она встала, с удивлением отметила, что ноги слабеют.
— Не знаю, почему я здесь.
Он тоже поднялся, обошел стол. Встал, навис над ней горой. Ей пришлось вдохнуть запах голого тела, мужского пота и немытых волос, зловония изо рта, когда он наклонился над ней. И тут с его глазами что-то случилось, они расширились, и Бергер задрожал. Внезапно он схватил ее за плечи, притянул к себе и обхватил руками.
— Я знаю, что случилось, Лисс, — пробормотал он невнятно. — Мне она нравилась. Она этого не заслужила.
Он сдавил еще сильнее. Лисс почувствовала мягкий выпирающий живот и большой, висевший под ним член. Она знала, что сейчас произойдет. Свет ушел и загорелся со всех сторон, открывая пространство, где она могла исчезнуть. В этот момент раздался звонок. Хватка ослабла, девушка вырвалась, схватила куртку, выскочила в коридор.
Там никого не было. Она захлопнула за собой дверь, помчалась вниз по лестнице и на улицу. Только добежав до Киркевайен, Лисс остановилась, обернулась, хотя знала, что он не будет ее преследовать.
Зазвонил мобильный. Она увидела номер и все равно ответила.
— Что с тобой? — спросил Йомар Виндхейм.
Она произнесла что-то несвязное, что-то про Бергера.
— Я тебя подхвачу, — настоял он. — Я тут поблизости.
Она принялась возражать, но оттого, что он не сдавался, ей стало легче.
26
— Тебе нужен кофе, — сказал он, когда она оказалась рядом с ним в машине через несколько минут.
Кофе ей был совсем не нужен. Она хотела было попросить отвезти ее в квартиру на Ланггата, чтобы подняться в комнату и побыть одной.
— Не могу все время пить только кофе, — сказала она.
— Тогда у меня есть предложение получше, — уверил он. — Ты уже была у меня в гостях. Ты знаешь, что вышла оттуда, сохранив жизнь и честь. Даже рассудок.
— Рассудок? — удивилась она, не понимая, на что он намекает.
