Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Это моя территория, — говорит Карл Мюрвалль. — Я контролирую здесь все.
— Здесь вы работали, когда был убит Бенгт Андерссон?
— Именно так.
Карл останавливается возле очередной стеклянной двери, набирает еще один код. За дверью вокруг десятиметрового дубового стола стоят двенадцать черных стульев. На столе блюдо с огненно-красными зимними яблоками.
— Кабинет правления, — говорит Карл. — Должен подойти. Итак?
Карл Мюрвалль сидит напротив них, откинувшись на спинку.
Зак крутится на своем стуле.
Малин наклоняется вперед.
— Ваш отец не был моряком.
Лицо Карла Мюрвалля остается неподвижно: ни один мускул не напрягается, глаза не выражают никакого беспокойства.
— Ваш отец — легенда поселка Юнгсбру, человек по имени Карл Андерссон, Калле-с-Поворота. Вы знали об этом?
Карл Мюрвалль улыбается Малин, и в его улыбке нет насмешки, только пустота и одиночество.
— Абсурд, — говорит он наконец.
— И если наши сведения верны, то вы и Бенгт Андерссон — сводные братья.
— Я и он?
Зак кивает.
— Вы и он. Неужели мать вам не рассказывала?
Карл Мюрвалль стискивает зубы и повторяет:
— Абсурд.
— И вы ничего не знали об этом? Что у вашей матери была связь с Калле-с…
— Мне наплевать, кто был моим отцом. Все это в прошлом. Вы должны понять. Должны понять, как мне приходилось бороться за то, чтобы стать, кем я стал.
— Можем ли мы взять у вас пробу ДНК, чтобы сравнить с ДНК Бенгта Андерссона? Тогда мы будем знать наверняка.
Карл Мюрвалль качает головой:
— Мне это совершенно неинтересно.
— Почему?
— Потому что я знаю. Вам не нужно брать никакую пробу. Мама все рассказала. Но поскольку я решил оставить всех моих сводных братьев и их жизнь в прошлом, мне нет до этого никакого дела.
— Итак, вы сводный брат Бенгта Андерссона? — уточняет Зак.
— Был. Ведь сейчас он мертв, так? У вас еще что-нибудь? Я тороплюсь на следующую встречу.
На обратном пути к машине Малин смотрит в сторону темной лесной опушки. Карл Мюрвалль не хотел говорить о своем отчиме, о том, как он рос в Блосведрете, о своих отношениях с братьями и сестрой.
— Ни слова больше. Вы узнали то, что вам было нужно. Представляете ли вы, каково мне сейчас приходится? Если больше у вас ничего ко мне нет, меня ждут мои должностные обязанности.
— Но Мария?
— Что Мария?
— Была ли она добра с вами, как с Мяченосцем? Добрей, чем Элиас, Адам или Якоб? Мы знаем, она хорошо относилась к Бенгту. Знала ли она, что он ваш сводный брат?
Молчание.
У Карла Мюрвалля землисто-бледные щеки. И уголки рта чуть заметно подрагивают.
Шлагбаум возле сторожевой будки поднимается, и они выезжают.
«Прощай, тюрьма», — думает Малин.
Должностные обязанности.
Каким же мрачным может сделать человека его работа.
Карл Мюрвалль приходится сводным братом и Ребекке Стенлунд.
«Но это не мои должностные обязанности, — думает Малин. — До этого они должны дойти сами, если до сих пор не знают. Ведь Ребекка Стенлунд тоже хочет, чтобы ее оставили в покое».
58
— Как ты думаешь, знала ли Мария Мюрвалль, что у Бенгта Андерссона и ее сводного брата общий отец? Не потому ли она так опекала его?
Зак говорит с набитым ртом, и поэтому речь его невнятна.
Малин откусывает от своей «чоризо».[48]
Закусочная возле кольцевой развязки Валларонделлен. Здесь лучшая колбаса в городе.
Автомобиль греется на холостом ходу, а за ним застыли в молчании безликие желтые многоэтажки и студенческие общежития в Рюде, тихие, словно осознающие свое место в иерархии жилых домов. Здесь ютятся те, у кого нет средств на большее, временно или всю жизнь, если удача окончательно отвернулась.
По другую сторону шоссе, за редкими рощицами, раскинулись корпуса университета. «Для многих проживающих в Рюде это как насмешка судьбы, — думает Малин. — Каждый день видеть перед собой олицетворение несбыточной мечты, упущенных возможностей, неправильного выбора, положенного предела. Архитектура отчаяния, можно сказать. Но не для всех. Далеко не для всех».
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Я не знаю, — говорит Малин. — Быть может, она чувствовала эту связь. Инстинктивно. Или просто знала.
— Женская интуиция? — хихикает Зак.
— В любом случае, мы не можем спросить ее, — отвечает Малин.
Не играй со скорпионом — укусит. И барсук схватит за руку, просунутую в нору. Не зли гремучую змею, бойся жала. То же самое и с тьмой: если загонишь ее в угол, она набросится на тебя.
Но правда?
Что это такое?
Она шепчет про себя это слово, пересекая вместе с Заком двор в направлении дома Ракели Мюрвалль. Позади них солнце садится за горизонт. Светлое время суток быстро сменяется темным. Холодно.
Они стучат в дверь.
Хозяйка, конечно, видела их. «Господи, опять!» — пронеслось у нее, должно быть, в голове.
Тем не менее она открывает.
— Вы?
— Хотелось бы попасть в дом, — говорит Зак.
— Вы бывали здесь уже неоднократно.
Хрупкое тело Ракели Мюрвалль приходит в движение. Она пятится, но остается стоять в прихожей, уперев руки в бока и как бы демонстративно преграждая им путь: здесь и не далее.
— Я сразу перейду к делу, — начинает Малин. — Калле-с-Поворота. Он был отцом вашего сына Карла.
Глаза Ракели становятся еще чернее и как будто наполняются сиянием.
— Откуда вам это известно?
— Есть тесты, — отвечает Малин. — Мы знаем наверняка.
— И это значит, что Карл приходится сводным братом убитому, — добавляет Зак.
— Что вы хотите знать? Что я сочинила всю эту историю про моряка-содомита, когда он потонул во время кораблекрушения? Что однажды вечером в парке я отдалась Калле-с-Поворота? Я не одна была такая!
Ракель Мюрвалль смотрит на Зака с чуть заметным презрением во взгляде. Потом поворачивается и проходит в комнату. Они следуют за ней. А она говорит, словно хлещет плеткой:
— Калле так и не узнал, что он отец мальчика. Но я крестила ребенка под этим именем — Карл, чтобы никогда не забывать, откуда он у меня.
«Ты, — думает Малин, — и ему не дала забыть об этом. Нашла способ».
Глаза ее сейчас холодны.
— И как, вы думаете, мне приходилось с ним здесь? А сын моряка — это сын моряка. Они проглотили это, шоколадные сплетницы из поселка.
— А как Карл узнал об этом? — спрашивает Зак. — Черный и мальчики плохо обращались с ним?
— На мой семидесятый день рождения он явился с каким-то чудным ожерельем на шее. Думал, будто теперь что-то собой представляет. И тут я сказала ему все как есть. «Твой отец Калле-с-Поворота, — так я сказала. — Инженер ты! И что с того?» Он стоял там, где вы сейчас.
Старуха отступает назад, делает движение рукой в сторону Малин и Зака, размахивает ею, как бы отпугивая их: «Прочь… прочь…»
— Но если вы что-нибудь расскажете мальчикам, я вам устрою такую жизнь, что лучше бы вам на свет не родиться.
«Она не боится угрожать полиции, — думает Малин. — Призраков надо отогнать любой ценой. И все-таки ты из тех, кто движет эволюцию, Ракель. Что бы это значило?»
Из окна своей кухни Ракель Мюрвалль видит, как двое полицейских возвращаются к автомобилю, ступая в собственные следы. Она чувствует, что злоба ее улеглась и уступила место способности рассуждать здраво. И вот она выходит в прихожую и берет со столика телефон.
59
Бритта Сведлунд поднимается, впиваясь глазами в Иоакима Свенссона и Йимми Кальмвика, только переступивших порог ее ректорского кабинета в школе поселка Юнгсбру. Комната, пропитанная запахом кофе и никотина, вибрирует от ее гнева.
«Должно быть, время от времени она здесь курит», — подумала Малин, как только вошла.
Завидев Малин и Зака, мальчики тут же попятились и хотели убежать, но остановились как прикованные под строгим взглядом ректора.
А еще раньше, пока Малин и Зак ожидали появления Иоакима и Йимми, вызванных с урока английского языка, Бритта Сведлунд излагала им свою педагогическую философию: «Вы должны понять, что помочь можно не всем. Я фокусирую внимание, может быть, и не на самых одаренных, но на тех, кто действительно хочет учиться. И можно заставить человека захотеть большего, чем то, на что он рассчитывает. Но есть и безнадежные, и я решила раз и навсегда, что на них не стоит тратить силы».
«Но ведь ты еще тратишь силы на Иоакима и Йимми, — думает Малин, глядя, как Бритта Сведлунд управляет мальчиками только при помощи взгляда. — Хотя они и заканчивают школу весной. И уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно отвечать за свои поступки».
— Садитесь, — говорит Бритта, и оба подростка, сжимаясь под действием ее голоса, опускаются каждый на свой стул.
