Патрисия Корнуэлл - Реестр убийцы
— Сильнее, дольше держится и не требует при использовании полной темноты, — объясняет она Бекки. — Здесь нет пербората, так что он нетоксичный. Можно применять и к меди. Реакция не столь интенсивная, цветовой спектр иной и держится дольше, чем кровь.
Только вот есть ли в ванной кровь? Вопреки утверждениям Мэдлиз даже самый интенсивный белый свет не выявил ни малейшего пятнышка. Что, впрочем, и неудивительно. Судя по всему, после того как Мэдлиз выбежала из дома, убийца методично убрал все свои следы. Скарпетта устанавливает носик распылителя на минимум и заливает четыре унции дистиллированной воды. Добавляет две таблетки. Осторожно, несколько минут перемешивает смесь пипеткой, потом открывает коричневый пузырек и вливает раствор гидроксида натрия.
Начинает распылять, и по всей комнате проступают яркие зеленовато-синие светящиеся пятна, полоски, узоры и брызги. Бекки фотографирует.
Закончив и убрав за собой, Скарпетта складывает оборудование. Звонит сотовый. Это эксперт по отпечаткам из лаборатории Люси.
— Вы не поверите! — восклицает он.
— Никогда не начинайте разговор со мной с таких слов, если не собираетесь меня удивить. — Скарпетте не до шуток.
— Отпечаток на золотой монете. — Эксперт явно взволнован, говорит быстро. — Есть совпадение. Тот мальчик, которого нашли на прошлой неделе. Малыш с острова.
— Уверены? Не может быть. Это какая-то бессмыслица.
— Бессмыслица или нет, но так оно и есть.
— Такими заявлениями не бросаются. Моя первая реакция — это ошибка.
— А вот и не ошибка. Я визуально проверил по карточке с отпечатками, которые Марино снял в морге. Без вопросов. Детали строения папиллярного узора на отпечатке с монеты совпадают с отпечатком большого пальца правой руки неопознанного мальчика. Точно.
— Отпечаток с монеты, которую окуривали? Я не понимаю…
— Поверьте, не вы одна. Всем же известно, что у детей препубертатного возраста отпечатки долго не держатся. Они же по большей части состоят из воды. Только пот. Никаких жиров, аминокислот и всего прочего, что появляется с половой зрелостью. Я, правда, детские отпечатки цианоакрилатом не окуривал. Но этот явно принадлежит ребенку, а ребенок — тот, что лежит в вашем морге.
— Может быть, все произошло не совсем так, — говорит Скарпетта. — Может быть, монету и не обрабатывали цианоакрилатом.
— Должны были. Все указывает на присутствие суперклея.
— Может быть, клей был на пальце, которым он дотронулся до монеты. И оставил отпечаток.
ГЛАВА 18
Девять часов вечера.
По улице перед рыбацкой лачугой Марино хлещет дождь.
Люси промокла до нитки. Она включает беспроводной мини-рекордер, замаскированный под «iPod». Ровно через шесть минут Скарпетта позвонит Марино. Сейчас он ругается с Шэнди, и каждое их слово, перехваченное микрофоном, откладывается в памяти флэшки.
Тяжелые шаги… открывает холодильник… короткое шипение — наверное, вскрыл банку пива.
В наушнике — пронзительный сердитый голос Шэнди:
— Не ври мне. Предупреждаю. Как это так? Ни с того ни с сего! Он, видите ли, решил, что не может ничего обещать! И кстати, кто сказал, что я вообще чего-то от тебя хочу? Отношения? Какие, на хрен, отношения? С тобой? Да тебе прямая дорога в долбаный дурдом! Давай! Может, твоя сучка предоставит палату со скидкой.
Он все же рассказал ей о помолвке Скарпетты с Бентоном. Шэнди бьет по больному, а значит, знает, где болит. Что еще она использовала против него? Чем прижала? За что дергает?
— А ты не думай, что уже положила меня в карман. Не думай, что заполучила меня навсегда и можешь распоряжаться, как хочешь. Может, я первым от тебя избавлюсь? — кричит Марино. — От тебя одно зло. Подсадила на чертовы гормоны… как меня еще удар не хватил! И это через неделю. А что будет через месяц, а? Может, ты мне уже и кладбище подыскала? Или в тюрягу надумала засадить, если я слечу с катушек и сделаю что-нибудь…
— Может, уже и сделал.
— Пошла к черту!
— Да на хер ты нужен, старпер, козел жирный. У тебя же без гребаных гормонов уже не встает!
— Хватит, Шэнди. Ты меня постоянно подставляешь. Все, сыт. Поняла? Мне надо успокоиться, обдумать все хорошенько. Я по уши в дерьме. И работа — дерьмо. Курю, в спортзал не хожу, напиваюсь да еще дрянь всякую глотаю. Все пошло к чертям, а ты только добавляешь.
Звонит сотовый. Марино не отвечает. Сотовый звонит и звонит.
— Ответь! — кричит в дождь Люси.
— Да. — В наушнике его голос.
Слава Богу!
Марино молчит, слушает, потом говорит:
— Плохо.
Скарпетту Люси слышать не может, но знает, о чем идет речь. Тетя сообщает, что данных по серийному номеру найденного в переулке «кольта» в национальных базах данных не обнаружено. Результаты по отпечаткам, снятым с револьвера и патронов, тоже отрицательные.
— А как насчет самого? — спрашивает Марино.
Он имеет в виду Булла. На этот вопрос у Скарпетты ответа нет. В базе данных отпечатков его пальцы отсутствуют, поскольку никакого преступления он не совершал, а то, что его арестовали несколько недель назад, не в счет. Если револьвер принадлежит Буллу, но не украден и не засветился ни в каком преступлении, то и в баллистическом каталоге информации не будет. Она уже сказала Буллу, что ему не помешало бы сдать отпечатки — мало ли что случится, — но он так и не пришел, а напомнить не получается: все попытки перехватить садовника после возвращения из дома Лидии Уэбстер ни к чему не привели. Его мать сказала, что сын отправился на лодке за устрицами. В такую-то погоду?
— Угу… угу… — бубнит Марино, и его голос бьет в ухо.
Он ходит по комнате и, наверное, не знает, что сказать в присутствии Шэнди.
Теперь Скарпетта должна сообщить об отпечатке на золотой монете. Похоже, именно это она и делает, потому что Марино удивленно ухает. Потом добавляет:
— Приму к сведению.
Он опять замолкает. Люси слышит его шаги. Подходит к компьютеру. Скрипит стул. Похоже, Марино садится. Шэнди притихла, наверное, пытается определить, с кем он разговаривает и о чем.
— О'кей, — говорит наконец Марино. — Можем разобраться с этим позже? Я сейчас занят.
Нет! Люси нисколько не сомневается, что тетя заставит его если не говорить, то по крайней мере слушать. Она не положит трубку, пока не напомнит про старый серебряный доллар, который Марино вот уже неделю носит у себя на шее. Может быть, этот доллар и не имеет никакого отношения к той золотой монетке, к которой прикасался — неведомо когда и при каких обстоятельствах — мальчик, лежащий сейчас в холодильнике морга. Вопрос в другом: откуда он у Марино? Но если Скарпетта и спрашивает, ответа она не получает. Потому что ответить Марино не может — Шэнди, несомненно, ловит каждое слово. А поскольку Люси стоит в темноте, под дождем, от которого не спасают ни бейсболка, ни плащ, мысли ее снова обращаются к тому, что сделал Марино ее тете. И ею снова овладевает то самое, холодное, бестрепетное чувство.
— Да, да, без проблем, — говорит Марино. — Надо было только руку протянуть — яблочко само упало.
Вероятно, Скарпетта его благодарит. Люси презрительно фыркает. Какого хрена? За что его благодарить? Люси знает за что, но ее все равно воротит от всей этой фальшивой, приторной мути. Скарпетта благодарит его за то, что он поговорил с Мэдлиз Дули, и та не только призналась, что взяла бассета, но и показала ему запачканные кровью шорты. Кровь была и на собаке. Мэдлиз вытерла о шорты пальцы, а значит, она оказалась на месте вскоре после того, как кого-то ранили или убили, поскольку кровь еще не засохла. Шорты Марино забрал, а собачонку оставил, пообещав Мэдлиз успокоить полицию своей версией: мол, пса преступник украл и скорее всего убил и закопал где-то на берегу.
Марино! Такой добрый и отзывчивый в отношении незнакомых женщин.
Дождь настырно барабанит холодными пальцами по макушке. Люси прохаживается, держась все время в тени на случай, если кто-то, Марино или Шэнди, выглянет в окно. Пусть и стемнело, получше не рисковать. Телефонный разговор уже закончился.
— Ты что, за дуру меня держишь? Думаешь, я не знаю, с кем ты треплешься? И не хрен говорить загадками — меня не проведешь! — вопит Шэнди. — Не на ту напал! Опять шефиня, да?
— Не твое собачье дело. Сколько раз тебе повторять? Я разговариваю с кем хочу, и ты мне не указ.
— Не мое? А вот и мое! Ты, ж провел с ней целую ночь, лживый ублюдок! Я же видела твой гребаный мотоцикл на следующее утро! Думаешь, не догадалась? Ну и как? Получилось? Хорошо было? Ты ж ее давно хотел, полжизни только об этом и мечтал! И что, козел жирный?
— Не знаю, кто вбил в твою тупую голову, что ты — пуп земли и должна все знать. Но слушай внимательно и заруби на носу: это тебя не касается!
После короткого обмена любезностями вроде «да пошел ты», проклятиями и угрозами Шэнди выскакивает из домика и хлопает дверью. Люси наблюдает за ней из своего укрытия. Шэнди сердито топает к мотоциклу, садится, бороздит колесами песчаный дворик и, газанув, с шумом и треском уносится в направлении моста. Люси ждет еще несколько минут, прислушивается, не возвращается ли Шэнди. Нет. Только катят где-то далеко машины да громко стучит дождь. Она взбегает на крыльцо и колотит в дверь. Марино открывает сразу, рывком; лицо злое, потом пустое, потом на нем проступает беспокойство — выражение меняется, как картинки на автомате.
