Колин Маккалоу - Плотский грех
– Буду ли я испытывать подъем духа, если сработает какое-нибудь сделанное мною лабораторное приспособление?
– Вероятно, нет.
– А если я изваяю что-нибудь потрясающее?
– Ты либо испытаешь подъем духа, либо будешь чрезмерно критичным.
– Чрезмерно критичным?
– Художники редко бывают довольны своей работой, Уолтер.
В конце трапезы, как раз когда Джесс собралась побеседовать с ним по-настоящему, Уолтер начал моргать, ерзать на стуле, и было видно, что ему дискомфортно.
– Джесс, пожалуйста, извини меня.
– Что случилось? – встревожилась она.
– У меня начинается мигренозная аура.
– Опиши ее, – коротко бросила доктор.
– Высоко, с левой стороны от меня, большой предмет в виде бумеранга. Он сделан из сверкающих фиолетовых и желтых дротиков и ползет вниз.
– О боже! Да, это мигренозная аура, Уолтер. Головная боль будет с левой стороны и может начаться в любое время, но если она для тебя типична, у тебя есть в запасе примерно двадцать минут. Немедленно отправляйся в постель.
– Я знаю, у меня такое уже было. Я запрусь у себя.
– Я позабочусь, чтобы тебя не тревожили, – пообещала Джесс. – Нет ничего хуже чужой навязчивости, как раз когда ты установил контроль над головной болью.
Его лицо просветлело.
– О, Джесс, спасибо! Ты меня понимаешь.
– Ты прав, я понимаю. У меня тоже бывают мигрени.
Суббота, 6 сентября 1969 года
Мигрень разыгралась вскоре после девяти, и у Уолтера оставалось два с половиной часа до того, как тронуться в путь. Наилучшим способом заполнить это время было лежать на кровати в совершенно затемненной комнате, не корчась от боли и не стеная. Любое движение, даже вызванное стоном, является настоящей мукой для страдающего мигренью, который лежит как можно спокойнее и старается заснуть. Уолтеру, чей мозг пережил хирургическое вмешательство, был противопоказан морфий. Ему оставалось только спать или мучиться.
Уолтер использовал эти два с половиной часа, стараясь припомнить, что именно о происходящих в нем переменах он рассказывал Джесс, а что утаил от нее. Как, например, свои двери, полую внутри стену, ее содержимое, свои экспедиции во внешний мир, то, что он делал в мастерской и – самый свой большой секрет, – полнейший восторг от наблюдения за тем, как уходит жизнь из какой-нибудь пары глаз. Все это принадлежало Я-Уолтеру, представляющему собой отдельную сущность от той беспорядочной мешанины Уолтеров, которую сейчас, лежа в этой затемненной комнате, он внезапно осознал как Джесс-Уолтера. Я-Уолтер не появлялся по указке Джесс – в сущности, он бы ее ужаснул. Уолтер понятия не имел, откуда ему это было известно, просто знал это, и все. Так который же из Уолтеров был правильным Уолтером? Я-Уолтер, всегда только Я-Уолтер! Тайны! Как он любил тайны!
Затем, лежа навзничь на своей кровати, с крохотной пронизывающей болью за глазами, он заметался вверх и вниз, взад и вперед на подушках. «Уолтер, ты был здесь прежде сотню раз! Ты знаешь все это, ты уже разобрался в этом! Ты как вол, тянущий бечеву по берегу канала, со стертыми напрочь копытами.
Ари и Роуз Мелос. Делия Карстерс. Да, они будут первыми тремя. Но только после того, как я устрою себе кутеж! Я заслуживаю кутежа!
Я – это Я-Уолтер, но Джесс не знает о Я-Уолтере. Но даже несмотря на это, она считает меня центром своей вселенной. Бедная, одураченная Джесс! Психиатров так легко дурачить; они сами убеждают себя в том, в чем хотят убедиться».
В половине двенадцатого, внутри своей стены, одетый в черную кожу и конусообразный шлем, который намеревался позднее оснастить крылышками, Уолтер Дженкинс при свете керосиновой лампы сверился с картой – вот оно! За Саут-Рок, в окружении государственных лесных угодий, в двух милях от ближайшей магистрали… Отлично!
Багажные сумки мотоцикла были наполнены канистрами с бензином; сегодня ночью Уолтер не отважится приблизиться к заправке, ни в коем случае, а это означало непредвиденные объезды.
Он открыл внешнюю дверь и вывел мотоцикл, торя новую тропу; все прежние затянулись травой, а эта в течение ближайших месяцев не будет использоваться. Ох, хоть бы зима в этом году оказалась бесснежной! Снег полностью привяжет его к его тюрьме.
Хотя листья не начнут желтеть еще недели три и некоторые дни будут вполне жаркими, в воздухе уже стояла легкая прохлада, предвестник осени. Солнце все больше уставало двигаться к северу; меньше чем через двадцать дней оно застопорится, изнуренное, и начнет перекатываться в сторону юга, а за спиной у него, на севере, все сильнее будет знобить.
Мотоцикл, рыча, мчался в западном направлении, и Уолтер Дженкинс зябко поежился, только не от студеного ветра, а от предвкушения. Через несколько миль он повернул к югу, но не поехал через туннель, прорубленный в Саут-Рок. Вместо этого он снова вильнул на запад, чтобы по широкой дуге обойти базальтовую громаду, затем съехал на боковую дорогу, проходящую большей частью мимо фруктовых садов. Посматривая на деревья, отягощенные крупными плодами, он остановил мотоцикл, совершил набег на ближайшее дерево и, закрыв глаза от удовольствия, с жадностью поглотил два яблока. Это было так вкусно! Затем снова пустился в путь, наслаждаясь прекрасным послевкусием идеально спелых фруктов, своей нежданной награды.
И вот он, неуклюже раскинувшийся одноэтажный дом, обитый белой вагонкой, в окружении ухоженных садов, где группами разбросаны столы и стулья. Вдоль фасада протянулась веранда, куда в хорошую погоду хозяева жилища, должно быть, выходят посидеть или полежать. «Харли-Дэвидсон» подъехал к открытым воротам, где путь ему преградила глубокая яма, поперек которой была положена стальная решетка из брусьев, чтобы не впускать лошадей, коров и овец.
Избегая ступать на веранду, Уолтер прокрался вокруг здания, нашел кухню, где у стола собрался ночной персонал, намереваясь выпить и закусить. Совершенно случайно он приехал в самое подходящее время. Как он скоро выяснил, в статье «Пост» писали правду: у каждого из обитателей имелись своя комната с ванной, а судя по количеству людей, собравшихся за кухонным столом, средний медперсонал был многочислен.
Уолтеру показалось, что он очутился во сне настолько лишенным формы, что ему не нашлось ни названия, ни предела. Этот сон погружал его в одну пару глаз за другой, и каждая представляла собой сдвоенную искру жизни, меркнущую и полностью сходящую на нет. И причиной тому был он, Уолтер, именно его руки лишали их жизни, именно его мозг жадно поглощал это зрелище подобно голодной собаке, лакающей из лужи крови.
Уолтер обходил комнату за комнатой.
Лишь спустя десять минут после того, как он завел свой мотоцикл и умчался прочь, держа теперь путь к Миллстоун-Бич, из частного дома престарелых стали раздаваться громкие крики. Ему потребовалась четверть часа, чтобы задушить троих прикованных к постели пациентов, младшему из которых был семьдесят один год, а старшему не хватило двух дней до девяноста.
Делия проснулась огорошенная, отчаянно отбиваясь, но умереть ей было не суждено. Я-Уолтер временно насытился, а у Джесс-Уолтера имелись на нее планы. Полоску герметизирующей клейкой ленты он уже наклеил вдоль ее рта, а руки безжалостно крепко связал за спиной. И прежде чем она успела сфокусировать зрение, глаза тоже оказались заклеены лентой. На ней была ночная рубашка, скромная, но женственная, из искусственного шелка, с завязками на рукавах и шее.
Делия ничуть не сомневалась, что напал на нее тот самый Таинственный Тип – закинул ее на плечи безо всякой дополнительной одежды. Да, у него мотоцикл! Он оседлал его и уложил женщину себе на колени, затем тронулся на скорости гораздо ниже дозволенной. Почти обнаженная Делия ужасно замерзла.
Немного позже первый шок миновал, и она окончательно проснулась. Ее ум отчаянно пытался извлечь смысл из этого бессмысленного похищения – почему ее, почему сержанта полиции? Куда ее везут? На ней нет обуви – она не может сбежать. Заботит ли похитителя ее благополучие? Она не ребенок, не богата, не имеет отношения к политике. Несмотря на свою профессию, Делия не причинила никому никакого зла. Ехать было холодно и некомфортно, но поездка, по ее оценке, оказалась недолгой. Мотоцикл остановился минут через десять, и она почувствовала под ногами твердую поверхность – лесную почву.
Делия почувствовала его прикосновение правой рукой, где та была прижата к спине, и левой – возле запястья. Шнур впился в руку повыше локтя, и она поняла, что он ищет на ней вену. Что-то кольнуло, последовала легкая боль; ее голова поплыла, коленки подогнулись, и Делия отключилась.
Делия очнулась почти в полной темноте, плохо соображая и словно с похмелья. Рядом кто-то негромко всхлипывал. Вспомнив, что прежде она была связана, а ее рот и глаза – заклеены, сейчас она обнаружила себя свободной, хотя лицо и рот болели после сорванного пластыря. В помещении стоял слабый запах гниения. И все продолжались эти назойливые всхлипывания…
