Уэнди Уокер - Я все помню
Вот как она объяснила это Шарлотте:
Она сказала, что игра стоила свеч. Иметь в распоряжении все эти записи и фотографии. Она знала, что может заплатить частному сыщику больше любой газетенки. К тому же его лояльность была уже оплачена многолетними щедрыми вознаграждениями. Фрэн сохранила все. Каждую магнитофонную запись, каждый снимок мужа с другой женщиной. Говорила, что они для нее представляют что-то вроде страхового полиса, позволяющего защититься сразу от двух бед. Во-первых, от любых необоснованных обвинений в насильственных действиях сексуального характера. Насколько я понимаю, ей не хотелось повторения того, что случилось на тех весенних каникулах. Представляете? Она пахала как проклятая, а он укатил на весенние каникулы во Флориду. От второй беды пришлось бы защищаться, если бы муж решил ее бросить.
За эти годы Боб состоял в любовной связи с десятками женщин. После каждой из них остались магнитофонные записи и фотографии. Некоторые были девицами на одну ночь. Другие стриптизершами. Третьи, как Шарлотта, переходили в разряд постоянных любовниц. Частный детектив натыкал записывающих устройств повсюду, где имел обыкновение бывать Боб. В автосалонах. В спальнях его любовниц. В домах крэнстонских друзей. В принадлежащем Крамерам домике у бассейна. Еще один «жучок» был установлен в портфеле Боба. Большинство из них приводилось в действие голосом. Нередко запись можно было сделать только в радиусе действия прибора, поэтому нанятому Фрэн детективу приходилось следить за Бобом каждый вечер, когда он работал допоздна или устраивал в своем очередном салоне ужин. Аудиозаписи и фотографии он отдавал Фрэн, которая держала их в надежном банковском сейфе. Запасной ключ от него хранился у ее сестры в Хартфорде.
Через два дня после того, как Боб сказал Шарлотте «да пошла ты» и ушел, Фрэн поехала за ней в супермаркет и подождала в машине, пока она не вышла из магазина.
Я как раз складывала сумки в багажник, когда услышала, как меня позвали по имени. Я повернулась, и мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Лицо Фрэн расплылось в широкой улыбке. Настолько широкой и слащавой, что мне стало страшно. Я поздоровалась, спросила, как ее дела, сказала, что приятно удивлена, и все такое прочее. Мы с ней знакомы не один год. Вполне очевидно, что я нередко пересекаюсь с ней на корпоративных вечеринках и общественных мероприятиях. Мы даже как-то играли в гольф на устроенном компанией Боба пикнике. Она помогла мне уложить сумки, а потом без обиняков обошла машину, открыла дверцу и села на пассажирское сиденье.
– Должно быть, вы очень испугались.
Вы даже представить себе не можете. Она не сказала ни слова. Просто села и уставилась на меня. Потом достала небольшой магнитофон, вставила кассету и включила. Зазвучал голос Боба…
Когда Шарлотта вспомнила этот момент, из глаз ее брызнули слезы.
«Подожди, остановись…» [взволнованный женский голос]
«Что такое?» [встревоженный мужской голос]
«Дверь в ванную… Она закрыта, но под ней… Мне кажется, я вижу полоску света». [женский шепот]
[тихое шуршание, затем все стихает]
[громкий женский крик]
«Боже праведный! Боже праведный!» [испуганный мужской голос]
[женские крики]
«Ей надо помочь! Моя девочка! Моя маленькая девочка!»
«Она жива? Черт! Вот черт! Возьми полотенце и перевяжи ей запястья! Да потуже!»
«Моя девочка!»
«Перевязывай! Тяни! Туже! Боже праведный! Здесь столько крови… Пульс прощупывается! Дженни! Дженни, ты меня слышишь?! Дай мне вон те полотенца! Боже мой! Боже праведный! Боже праведный!»
«Дженни!» [отчаянный женский голос]
«Набирай 911! Дженни! Дженни, очнись!» [мужской голос]
«Где мой телефон?!» [женский голос, шаги]
«На полу! Быстрее!» [мужской голос]
[шаги, женский голос звонит в Службу спасения и называет адрес, в нем пробивается истерика]
«Уходи! Немедленно! Иди!» [женский голос]
«Но я не могу! Боже праведный!»
Я не сводила глаз с магнитофона, слушая запись, сделанную в тот страшный день. Моя девочка! Вся эта кровь!
– Боже мой, она вас записывала!
Удивить меня нелегко, но в тот раз это ей удалось.
В течение долгих лет. У нее десятки записей. Она так мне и сказала. Потом вставила в магнитофон другую кассету и тоже включила.
«Где твои родители?» [игривый мужской голос]
«Ушли». [шаловливый женский голос]
«М-м-м-м». [громкий мужской стон]
[звук шагов, поцелуи]
«Пока мамочки с папочкой нет, я тебя жестко оттрахаю». [агрессивный мужской голос]
«Нет-нет. Я хорошая девочка. Я не могу». [женский голос]
«Ты что, не слышишь меня? Я сейчас тебя оттрахаю. Нагну и стащу твои маленькие розовые трусики». [мужской голос]
[женский вздох]
«Нет, не надо… пожалуйста…» [женский голос]
Это было отвратительно. Этот человек – грязная свинья.
– С кем это он?
С девочкой из его автосалона. Ее зовут Лайла. Ей двадцать лет! А на тот момент было девятнадцать. Он сто лет знает ее семью. А с отцом часто играет в гольф!
– А почему Фрэн Салливан решила дать вам послушать именно эту запись?
Потому что она была сделана в тот вечер, когда в клубе дегустировали вино.
Я тоже подозревал, что Боб той ночью был с другой женщиной, но не предполагал, что этому найдутся неоспоримые доказательства. Рассчитывал, что ни Боб, ни его подружка не признаются в любовной связи. К тому же я надеялся, что у меня будет больше времени.
Вот где он был той ночью. Он не насиловал мою дочь. Потому что в тот вечер насиловал другую.
– Но ведь вы сказали, что на кассете была ролевая игра.
Она ребенок. Практически подросток. А ему пятьдесят три. Можете называть это как угодно.
– Понятно. Мне жаль, Шарлотта. Да, он оказался страшным человеком. Но я все равно не понимаю, зачем она заставила вас прослушать эту запись.
Шантаж. Банальный, пошлый шантаж. Фрэн сказала, что собирается отнести эту кассету в полицию, детективу Парсонсу. Адвокат настоит на подписании документа о неразглашении сведений. Запись снимет с Боба все подозрения, поэтому она хочет все сделать быстро и без проблем, потому что все еще надеется избежать огласки. Фрэн сказала примерно следующее: «Думаю, вы так или иначе узнаете обо всем от детектива Парсонса. И почувствуете себя оскорбленной. Я так понимаю, Боб вам изрядно лапши на уши навешал, да? Любовь и все такое? Вполне возможно, вам захочется отомстить. Подставить его, унизить, разрушить карьеру». А под конец добавила: «Занимайтесь своим делом, а все остальное бросьте. Взамен я займусь своими и никому не расскажу о ваших игрищах с моим мужем».
– Понятно. Стало быть, Том ничего не узнает.
Да. Она сказала кое-что еще. «Теперь мы с вами в одной лодке, не правда ли? Если вы и дальше будете упорствовать в своих нелепых обвинениях касательно своей дочери, эта история выплывет наружу. Целиком».
– И что вы собираетесь делать?
Шарлотта посмотрела на меня. На ее лице ее на мгновение отразилась восхитительная смесь горечи поражения и слепой храбрости – так бывает, когда человеку больше нечего терять.
Я сама скажу Тому. Сегодня же вечером. Не хочу, чтобы Фрэн Салливан диктовала, что мне делать. Пусть идет к черту. Вы были правы. Мне нужно смириться с этой болью и пережить ее. С последней встречи с Бобом, когда он сказал «да пошла ты» и ушел, я только это и делаю.
– Я очень горжусь вами, Шарлотта. Для этого требуется немалая смелость.
Сейчас я могу сказать вам две вещи. Во-первых, Шарлотта лгала, когда говорила, что работает над чувствами, вызванными расставанием с Бобом. А во-вторых, у нее не будет возможности вечером рассказать обо всем мужу. Потому что Тома не будет дома.
Парсонс позвонил мне вскоре после ухода Шарлотты. Фрэн Салливан, по всей видимости, их не дурачила.
Все подозрения с Салливана сняты. Я считаю, вы должны об этом знать. Что бы ни навело вас на его след, это было ошибкой.
– В самом деле? Что же случилось?
Я не могу посвятить вас в подробности. Скажу лишь, что у него есть алиби. Не самое красивое, но вполне надежное.
Парсонс встретился с Фрэн Салливан и адвокатом. Она не заставила его слушать кассету, а лишь рассказала, что на ней, и предложила поговорить с той девушкой. Парсонс, конечно же, опрометью бросился к ее родителям. О той истории они узнали только после того, как заставили дочь объяснить присутствие полиции на пороге их дома. Давний друг семьи, партнер отца по гольфу уже больше года спал с их дочерью. Глава семейства пришел в такую ярость, что Парсонсу потребовался целый час, чтобы его успокоить. Обо всем этом я узнал позже.
– Понятно. Вы, должно быть, испытали облегчение, – сказал я Парсонсу.
Надо думать. Но давайте просто скажем, что он так устроен, этот вонючий мир.
