Джон Гришэм - Последний присяжный
Только раз за все пять лет я не смог вовремя расплатиться с Клампами. Брать кредит на ремонт мне не хотелось, несмотря на то что Стэн Аткавадж всегда был готов мне его предоставить. Каждую пятницу в конце дня мы садились с Лестером-старшим, обычно за сколоченный из необтесанных досок стол-времянку в вестибюле, и за холодным пивком подсчитывали стоимость произведенных за неделю работ и израсходованных материалов, потом прибавляли десять процентов, и я выписывал ему чек. Я аккуратно подшивал все его отчетные документы и первые два года каждую неделю подводил общий итог расходов. Однако потом перестал это делать: не хотел даже знать, во что мне все это обходится.
Строительство разоряло меня, но я не особенно волновался. Труба, по которой поступали деньги, не была запаяна; я балансировал на грани неплатежеспособности, однако избежал падения в пропасть и вот теперь мог снова начать кое-что копить.
Зато у меня появилось нечто великолепное, что я мог демонстрировать как итог затраченных усилий, времени и средств. Дом был построен в 1900 году доктором Майлсом Хокутом в викторианском стиле: с двускатной остроконечной крышей, башенкой, поднимавшейся от первого до четвертого этажа, и широкими крытыми верандами, опоясывавшими его с двух сторон. Много лет Хокуты красили дом в голубой или желтый цвета, в одном месте мистер Кламп обнаружил даже ярко-красный фрагмент под тремя позднейшими слоями краски. Я остановился на более спокойном варианте: бело-бежевый со светло-коричневой отделкой. Снаружи дом выглядел теперь весьма скромным викторианским сооружением, но у меня впереди были годы, чтобы украсить его.
Внутри полы из сосновой древесины теплых тонов были восстановлены в былой красе на всех этажах. Мы убрали некоторые стены, сделав комнаты и холлы просторнее. Клампам пришлось полностью разрушить старую кухню и построить новую. Камин в гостиной из-за безжалостного грохота отбойного молотка рухнул, его тоже пришлось класть заново. Библиотеку я превратил в открытое помещение с арками и снес еще несколько стен, чтобы из главного холла вдали просматривалась кухня. И повсюду прорезал дополнительные окна, поскольку в старом виде дом напоминал пещеру.
Мистер Кламп признался, что никогда не пробовал шампанского, и с восторгом согласился выпить его со мной на боковой веранде в ознаменование окончания работ. Я вручил ему чек — как надеялся, последний, — мы пожали друг другу руки, Уайли Мик сфотографировал нас на память, и мы с хлопком открыли бутылку.
Многие комнаты оставались пустыми; чтобы должным образом обставить дом, требовались годы и кто-нибудь, у кого было куда больше вкуса и знаний по этой части, чем у меня. Но и полупустой, дом производил впечатление. Теперь следовало устроить прием!
Я взял у Стэна две тысячи, заказал в Мемфисе вино и шампанское, в Тьюпело нашел подходящего поставщика провизии. (Единственный клэнтонский поставщик специализировался на ребрышках и соме, а мне хотелось чего-нибудь классом повыше.)
Список приглашенных — триста персон — включал всех, кого я знал в Клэнтоне, и некоторых из тех, с кем лично знаком не был. Неофициально он сложился из всех тех, кто на протяжении последних пяти лет слышал от меня: «Как только ремонт закончится, устроим грандиозную вечеринку». Пригласил я, конечно, Би-Би и трех ее подруг из Мемфиса. Отца я тоже приглашал, но он был слишком озабочен инфляцией и состоянием рынка ценных бумаг. Я позвал мисс Калли с Исавом, преподобного Терстона Смолла, Клода, трех служащих суда, двух школьных учителей, помощника баскетбольного тренера, кассира из банка и недавно появившегося в городе нового адвоката. Итого двенадцать черных. Я позвал бы больше, если бы был знаком еще с кем-нибудь, потому что решил устроить первый в Клэнтоне «десегрегированный» прием.
Гарри Рекс приволок самогон и огромное блюдо потрохов, чем едва не испортил праздник. Бабба Крокет и его команда прибыли обкуренные и готовые к вечеринке. Мистер Митло, разумеется, оказался единственным гостем в смокинге. Пистон появился и вскоре был замечен покидающим дом через черный ход с сумкой, набитой дорогостоящими продуктами. Вуди Гейтс и «Кантри бойз» несколько часов подряд развлекали публику на боковой веранде. Клампы явились в сопровождении всех своих рабочих; для них это был звездный час, и я позаботился, чтобы они насладились триумфом в полной мере. Люсьен Уилбенкс приехал с опозданием и тут же вступил в горячую полемику с сенатором Тео Мортоном, чья жена Рекс Элла любезно заверила меня, что это самый великолепный прием, какой она видела в Клэнтоне за последние двадцать лет. Заехал наш новый шериф Трайс Макнэт с несколькими своими помощниками в форме. (Ти-Ар Мередит за год до того скончался от рака прямой кишки.) Один из моих любимых персонажей, судья Рубен В. Этли, собрал в холле большую аудиторию красочными рассказами о докторе Майлсе Хокуте. Преподобный Миллард Старк из Первой баптистской церкви побыл всего минут десять и тихонько ускользнул, увидев, что подали спиртное. Зато преподобный Каргроув из Первой пресвитерианской церкви был замечен пьющим шампанское, которое ему, судя по всему, очень нравилось. Бэгги уснул в спальне на третьем этаже, где я и нашел его на следующий день. Близнецы Стьюки, владельцы магазина скобяных товаров, явились в одинаковых новеньких, с иголочки, комбинезонах. Им было по семьдесят, они жили вместе, никогда не состояли в браке и никогда не снимали рабочих комбинезонов. В разосланных мной приглашениях ограничений по части одежды не было, там упоминалось, что «форма одежды свободная».
На лужайке перед домом были натянуты два больших белых навеса, время от времени толпа выплескивалась из-под них. Прием начался в субботу в час дня и наверняка затянулся бы за полночь, если бы хватило выпивки и еды. К десяти часам Вуди Гейтс и его «Кантри бойз» валились с ног от усталости, пить было нечего, если не считать теплого пива, есть тоже — если не считать маисовых чипсов, и уж совсем не на что было больше смотреть. Дом был обследован до последнего закутка и удостоился восторженных похвал.
На следующее утро я приготовил для Би-Би и ее подруг омлет, и, устроившись на передней веранде, мы выпили кофе и обсудили вчерашнее столпотворение. Мне понадобилась неделя, чтобы все привести в порядок.
* * *В течение нескольких лет, прожитых в Клэнтоне, мне доводилось слышать ужасные рассказы о Парчмене, исправительном заведении штата. Тюрьма располагалась на обширной территории в Дельте — самом плодородном сельскохозяйственном регионе штата, в двух часах езды на запад от Клэнтона. Условия содержания там были чудовищными: переполненные бараки, в которых заключенные задыхались летом и коченели от холода зимой, отвратительная пища, скудное медицинское обслуживание, рабская система отношений, жестокий секс, принудительный труд, охранники-садисты… Список был бесконечным, душераздирающим.
Когда я вспоминал о Дэнни Пэджите, а случалось это часто, меня утешала мысль, что он пребывает в подобном месте и получает там по заслугам. Пусть благодарит Бога, что не попал в газовую камеру.
Оказалось, что я ошибался.
В конце шестидесятых с целью разгрузки перенаселенного Парчмена штат построил два «спутника» этой тюрьмы, или два, как их называли, «лагеря». План состоял в том, чтобы перевести тысячу заключенных, осужденных за ненасильственные преступления, в более цивилизованные условия содержания. У них должна была появиться возможность получить профессию и в случае примерного поведения даже работать вне стен тюрьмы. Один из лагерей находился вблизи маленького городка Брумфилд, в трех часах езды на юг от Клэнтона.
Судья Лупас умер в 1972 году. Стенографисткой на суде над Дэнни Пэджитом была скромная молодая женщина по имени Дарла Клейбо. Она работала с судьей Лупасом несколько лет и после его смерти покинула юридическую ниву. Когда однажды в конце летнего дня 1977 года она вошла в мой кабинет, я сразу понял, что когда-то давно уже где-то видел ее.
Дарла представилась, и я тут же вспомнил, где именно: все пять дней, что длился процесс, она сидела перед судейской скамьей, рядом со столом, на котором лежали вещественные доказательства, и фиксировала каждое слово. Теперь она жила в Алабаме и потратила на дорогу пять часов только для того, чтобы кое-что мне рассказать. Прежде всего Дарла попросила меня поклясться, что ее визит останется в строжайшем секрете.
Оказалось, что она родом из Брумфилда. Двумя неделями раньше она поехала туда навестить мать и в обеденное время увидела на улице мужчину, чье лицо оказалось ей знакомо. Это был Дэнни Пэджит, который гулял с приятелем. Она была так потрясена, что споткнулась о бровку тротуара и чуть не упала.
Мужчины вошли в закусочную и уселись за столик. Дарла видела их через окно, но не решилась войти: не хотела, чтобы Пэджит ее узнал, хотя не могла бы сказать точно, чего именно испугалась.
