Т. Паркер - Лето страха
Мы продолжали постепенно обследовать дом. Ковер у входа оказался безукоризненно чистым. То же самое можно сказать про решетчатую раздвижную дверь, на которой был сделан разрез для того, чтобы придать происшествию почерк Полуночного Глаза.
Потом мы осмотрели стереосистему, в которой Пэриш оставил дубликат записи, смонтированной им из обрывков фраз с пленок Полуночного Глаза, найденных в домах Фернандезов и Эллисонов. Уж здесь-то он явно не оставил бы своих отпечатков.
Я мысленно представил себе его — перед убийством, с пленками, еще не включенными в багаж «вещдоков»: сосредоточенно-угрюмого, выбирающего рваные фразы для монолога и записывающего их на каком-нибудь дешевом портативном магнитофоне.
Настороженно глядя мне в глаза, Эмбер подала напитки.
Войдя в кабинет, я взглянул на настольную лампу и журналы, которые сам же свалил со столика.
В кухне мы тщательно осмотрели пространство под раковиной, заглянули в закуток со щетками, в мусорный бачок и в шкафчики.
Постепенно во мне все больше крепла уверенность, что меня обманули, обвели вокруг пальца. Мартин проделал тщательную работу раньше нас — полностью уничтожил все следы своего пребывания. «Возможно, даже с пылесосом прошелся», — подумал я. И действительно, такой чистоплюй, как Мартин, должен был бы во что бы то ни стало сделать это.
— Пылесос у тебя где стоит?
— Там, в углу. За дверью.
Честер сдержанно улыбнулся.
— Подчас очевидное оказывается самым правильным.
Он вытащил из-под гладильной доски пылесос, откинул заднюю панель и пощупал мешочек для мусора.
— Пусто.
— Значит, он им не пользовался, — сказала Эмбер.
— Пожалуйста, принесите мне несколько чистых бумажных салфеток.
Чет снял шланг и стал трясти щеткой над разложенными в ряд листами, я же принялся авторучкой распрямлять ее ворсинки. То, что упало на белую бумагу, чертовски походило на засохшую кровь.
— Это то самое, о чем я думаю? — спросила Эмбер.
— Да, — сказал Честер. — А мешок — пуст, потому что после того, как он пропылесосил, он заменил его на новый. Ну что ж, мы уже ближе к истине.
— И унес старый мешок с собой?
— Возможно. Все зависит от того, насколько ему хватило самообладания, а также не пришлось ли ради этого повторно заходить в дом. Покажите мне, где у вас мусорные баки.
Разумеется, я уже осмотрел их в поисках малярного мусора. Но на сей раз мы извлекали из них все, что в них было, один предмет за другим, и настолько скрупулезно осматривали каждый, что посторонний наблюдатель наверняка посмеялся бы над нашими действиями. Наша задача осложнялась тем обстоятельством, что большая часть мусора Эмбер проходила через специальный уплотнитель. И не только это. Мусор был по меньшей мере недельной давности, поскольку в отсутствие Эмбер его некому было вынести на улицу. Запах стоял соответствующий.
Мешок от пылесоса мы, разумеется, не нашли.
— Ну что ж, — сказал Чет. — Перейдем на новый участок.
Мы обменялись довольно-таки мрачными взглядами.
— Делу не повредит, если мы заодно проверим и фильтр, — решил Честер. Он принес чистое, аккуратно сложенное в несколько слоев белое бумажное полотенце, расстелил на полу посередине гостиной, отвинтил колпак пылесоса и извлек наружу фильтр, предназначенный для защиты мотора от попадания в него крупных частиц мусора. Покачав фильтр, он осторожно, словно младенца, положил его на полотенце.
Нашим взорам предстала пыльная мульча, покрывшая чуть ли не квадратный фут ворсистой хлопчатобумажной ткани, состоящая из грязи, пыли, волос, волокон, порванной резиновой полоски, скрепки для бумаг, мелкой монеты, снова пыли, кусочка пружины, скомканной зеленой нитки для чистки зубов, которая каким-то образом проскочила сквозь щетку, смятой почтовой марки и очередной порции пыли.
— Ну и работенка, — заметила Эмбер.
Честер извлек из своего портфеля пачку пустых пакетиков для вещественных доказательств, и мы приступили к работе.
— Мисс Вилсон, нам понадобятся две обычные столовые ложки, чистые и насухо вытертые.
Сначала мы отделили и разложили по пакетам все, что могло представить хоть какой-нибудь интерес. Несколько волосков вполне могли принадлежать Мартину. Но ничто больше не показалось нам не только уликой, но даже наводящим хоть на какие бы то ни было размышления. Я чувствовал себя полным дураком. Мы упаковали даже резиновую полоску, что еще больше утвердило меня в этом ощущении.
Эмбер вздохнула.
Пользуясь ложкой, я с отвращением выводил по пыльному мусору S-образные узоры.
— Один из волосков может пригодиться, — сказал я, при этом полностью отдавая себе отчет в том, что провести стопроцентную идентификацию человека по образцам волос невозможно — по крайней мере в суде.
— А это что такое? — спросила Эмбер.
— Я же сказал, один...
— Нет, вот это что такое?
Над полотенцем зависла рука Эмбер с вытянутым указательным пальцем. Я проследил взглядом за этим пальцем, машинально подумав: да, даже в этот час, даже после этого дня, даже после всего того, что моя дорогая Изабелла выстрадала, по крайней мере частично — из-за меня, если вся женская красота, вся суть женщины может быть сконцентрирована в одном-единственном пальце, то это как раз такой палец — идеальный образец пальца, изящный, плотный, сильный, очаровательный по своей форме, слегка загорелый, чуть суховатый и одновременно в меру мясистый, с четко очерченным, ярким, надменно закругленным кроваво-красным ногтем, в данную секунду указывающий на что-то скрывающееся в пыли.
— Вот это, — повторила Эмбер.
— Мне отсюда не видно.
— Тогда дай мне ложку.
Она погрузила ложку в пыль, словно это был суп, и стала орудовать этим инструментом, пробираясь к чему-то сквозь серую массу. Наконец вытащила ложку вместе со свисающим с нее облачком невесомых частиц, плывущим к полотенцу, и протянула ее мне, ручкой вперед.
Я вывалил содержимое на чистый лист.
То, что я увидел, никак не мог определить. Какая-то U-образная вогнутая раковинка, напоминающая пластмассу, размером с ноготь. Один конец ее — гладко закруглен, другой — зазубрен, и впечатление такое, что это — часть целого, неровно оторванная. Раковинка покрыта пылью, но цвет разглядеть можно, он — розовый.
— Переверни ее, Рассел, — сказал Чет.
Кончиком ручки я поддел край. Это и в самом деле — сломанный ноготь, розовый, конусовидный.
Я вопросительно взглянул на Эмбер. Она тоже во все глаза смотрела на меня. Покачала головой.
— Цвет не мой.
— Элис?
— Откуда я знаю? Не думаю. Когда ты...
— Нет.
Честер присмотрелся к сломанному ногтю. Потом его терпеливые глаза остановились сначала на мне, потом на Эмбер.
Я попытался придать своему взгляду максимально невинное выражение, тогда как в мозгу у меня уже воссоздались события той ночи: окоченевшие руки Элис манят меня к себе в морозильник, снова я чувствую на спине оледенелую, скользкую тяжесть ее тела, но, как ни стараюсь, не могу припомнить ее ногтей.
Я потрогал ноготь кончиком ручки.
— Искусственный?
— Да, — кивнула Эмбер. — Причем сломанный. Возможно, в процессе борьбы. Вполне вероятно, на нем остался и настоящий. Это может как-то помочь?
— Определенно. Принесите сюда косметичку Элис.
Через минуту Эмбер принесла сумочку сестры. Покопавшись в ней, отыскала блестящую черную пластмассовую коробочку с двумя флаконами лака для ногтей. Один был красный, другой — опалово-белый.
— Эмбер, что это может означать... в смысле косметики?
— Только то, что это не ее ноготь.
— Совершенно точно не ее?
— Расс, разумеется, это не безусловное доказательство. Но ты же не будешь красить их в розовый цвет, а перед отъездом из города на пару недель — в красный или белый.
— О, Бог мой, я уже почти слышу, как это звучит в суде, — обронил Чет.
— Она могла забыть его, — сказал я.
— Могла, конечно.
— Или держала розовые под рукой, в той же сумочке.
— Я уже проверила. Не держала, — сказала Эмбер.
Разумеется, я тут же подумал о другой...
Эмбер посмотрела на меня — взгляд ее был достаточно тверд, но в нем отчетливо просматривалась та же страшная догадка, которая, должно быть, читалась и в моем собственном.
— Цвет Грейс?
— У женщин не бывает только одного цвета, Расс. Вспомни нашу ванную.
Я вспомнил. Это была не ванная, а прямо настоящий отдел косметики универмага, склад красок, лаков, теней, карандашей самых разных оттенков и цветов. Всевозможные растворители, пятновыводители, палочки, кисточки, щеточки, салфетки, подсвеченные зеркала, ручные зеркала, увеличительные зеркала, настенные зеркала. (Ванная была самым любимым нашим местом в мире, где мы стоя ожесточенно, яростно, с хмельной выдумкой занимались любовью.)
Я подтвердил, что не забыл нашу ванную.
— Ну вот, теперь и ты это знаешь.
