Поль-Франсуа Уссон - Кристаль
Один за другим, мускулы начали рефлекторно подрагивать. Бьорн попытался улыбнуться, надеясь на то, что улыбка выглядит победоносной. Жалкая победа. Вскоре он с разочарованием понял, что его кажущееся возрождение к жизни — не более чем судорожный озноб. Через час он застынет, онемеет, не сможет пошевелиться. Он пытался справиться с болью, но понимал, что более серьезную опасность представляет холод. Гнев придал Бьорну сил, он зашевелился и пополз. Сантиметр за сантиметром.
Извиваясь, словно агонизирующая змея, он скользил между обломками досок. Миновав их, он зарылся лицом в нежный холодный снег, и это прикосновение взбодрило его не хуже ледяного душа. Теперь от дома его отделяло не больше полутора десятков метров. Чувствуя себя скарабеем в огромной пустыне, Бьорн пополз, оставляя за собой широкий неровный след, усеянный красными пятнами.
Чтобы сберечь силы, он разделял каждое движение на множество крохотных фаз, соответствующих вдохам и выдохам. Три первых метра он преодолел за десять минут. Потом его движения еще более замедлились: он полз, испуская стон при каждом рывке, и ему казалось, что время замедляется, а дом становится все дальше. Он старался не отрывать глаз от небольшой боковой лестницы, ведущей в кухню, но все больше сомневался в том, что ему удастся по ней подняться.
Вдруг его колено ударилось обо что-то под снегом. Бьорн зарычал от боли и с усилием приподнял заднюю часть тела. Оказалось, он волочил колено по какому-то препятствию, пока оно, преодолев его, не соскользнуло с другой стороны.
Усилием воли ему удалось заставить себя двигаться механически, не думая о цели, — и фасад дома наконец занял поле его зрения целиком. Бьорн различил неровный рельеф обледеневших ступенек. Подумав о том, что его ждет, он отнюдь не почувствовал себя лучше.
Наконец его рука коснулась нижней ступеньки. Он сделал рывок и попытался ухватиться за вторую. Даже в обычном состоянии такой подъем был бы не самым легким. Ведро с солью для посыпания льда находилось с другой стороны дома, у главного входа. Черт, стоило ли ползти через весь сад ради того, чтобы окоченеть здесь, лежа животом на ступеньках?.. Как бы принести ведро?..
Огромная снежинка влетела прямо ему в глаз. Бьорн яростно тряхнул головой, совсем забыв о сломанной челюсти, которую от этого движения пронзило адской болью. Чтобы хоть слегка унять ее, Бьорн склонил голову на целительный снег, повернувшись лицом к стене.
Трещина в матовом стекле подвального окна показалась ему подбадривающей улыбкой. Ему оставалось лишь толкнуть стекло, что он и сделал — прямо лбом. Стекло выпало. И тут же тепло подвала волной окутало его голову, заполнило потные складки на шее.
Бьорн благословил свое принятое некогда решение сделать подвальное окно достаточно большим.
В пустом оконном проеме окровавленное лицо Бьорна напоминало морду бездомного кота, ищущего на ночь убежища после драки. Он просунул в проем обе руки и, ухватившись изнутри за углы рамы, продвинулся вперед. В какой-то момент ему показалось, что он не пролезет полностью и застрянет. Но плечи постепенно, сантиметр за сантиметром, проходили внутрь. Вид огня, трепетавшего позади закопченной заслонки парового котла, дал ему небольшую крупицу надежды. Со скоростью улитки он продолжал продвигаться, скребя носками ботинок заснеженную неровную землю снаружи. Жар подвала понемногу высушил его куртку, разбухшую от растаявшего снега; материал сжался, и это облегчило продвижение. К тому же Бьорн, чувствуя, что освобождение близко, удвоил усилия.
Наконец он протиснулся в окно полностью и упал на мешки с картошкой, откуда скатился к основанию котла. Теперь можно было отдохнуть. Бьорн с облегчением вытянулся и прикрыл глаза, чувствуя, что сердцебиение снова замедляется.
Прежде чем в глазах у него снова помутилось, ему показалось, что он видит на стене движущуюся картинку, как в кино. Неровный горизонт зимнего пейзажа, утопающего в ночной темноте… Крошечная фигурка, бегущая, не разбирая дороги, в надежде на спасительное убежище — и не знающая, что бежит прямо в пасть кровожадного огра…
Удастся ли ему предупредить Анжелу? Или за ней уже захлопнулась ловушка? Скорее всего, да. Эта чертовски романтичная женщина наверняка даже о ней не заподозрила. А Крагсет и Йохансен — сумеют ли они разгадать подоплеку дела?..
Бьорн закрыл глаза. Уже на пороге забытья он одними губами произнес имя Анжелы.
Глава 32
Анжела с первого взгляда влюбилась в деревянный дом близнецов, дом их детства, принадлежавший их отцу, а раньше — деду и, несомненно, многим поколениям предков до него. Бальдр с гордостью сообщил ей, что с тех давних пор в доме почти ничего не изменилось. Бальдр жил, как и его предки, по-простому. В доме не было ни электричества, ни водопровода.
Но это оказалось не единственным поводом для удивления: войдя в дом, Анжела продолжала удивляться чуть ли не на каждом шагу. И даже если ее хозяин старался сделать все, чтобы облегчить ей жизнь в подобных условиях, она привыкала к ним не без труда.
Дом был столь же суровым внутри, сколь очаровательным казался снаружи. Небольшие низкие двери запирались на обычный деревянный засов. Входя, Бальдр вынужден был сильно наклоняться; круглая выемка в середине верхней перекладины свидетельствовала о том, что он — а до него наверняка и многие другие — не раз об этом забывал.
Собачья свора жила в сенях, отделенных от большой жилой комнаты — skali — тонкой дощатой перегородкой. Щели между досками были достаточно широкими, чтобы пропускать тепло и запахи. Анжела быстро привыкла к запаху псины, пропитавшему весь дом. По ночам то и дело слышалось рычание собак, грызшихся между собой, или отрывистый лай одного из животных во сне — должно быть, им снились огромные заснеженные пространства.
Оба вожака своры — Сколл и Хати — постоянно оспаривали друг у друга главенство. Бальдр называл их «псами луны»; это было одно из его выражений, которые восхищали Анжелу.
В центре комнаты был очаг — широкое прямоугольное углубление в полу. Бальдр сжигал в нем огромные бревна целиком. Если ему нужно было что-то в противоположной части комнаты, он просто перешагивал через огонь. Кроме одной кровати в комнате была еще дополнительная — в алькове с дверцами, запиравшемся, как шкаф. У стены с множеством маленьких окон в квадратных деревянных переплетах стоял мощный деревянный стол, вдоль которого тянулись скамьи. Анжела сразу выбрала себе место — за одним из концов стола, где можно было сидеть, прислонившись спиной к выемке в стене, образовавшейся от прикосновения десятков других спин. Одна из стен комнаты была сплошь в книгах; они стояли на грубых деревянных открытых полках со скошенными краями и так плотно примыкали друг к другу, что не было видно переплетов — одни лишь корешки, некоторые сильно пожелтевшие.
Когда Бальдр хотел процитировать Анжеле что-нибудь из «Старшей Эдды», он брал очки для чтения, всегда лежавшие на углу стола, снимал с полки книгу, и тут же с ним происходила удивительная метаморфоза: лесной варвар превращался в ученого отшельника, одержимого мифологией и поэзией. С первых же часов знакомства с ним Анжела поняла, что это один из тех маргиналов, которые словно замкнуты в своих отдельных вселенных. Его страсть к чтению подобного рода, развившаяся благодаря полному одиночеству, носила характер некой безобидной мании. Во всяком случае, явно безобидной для Анжелы, пребывающей на седьмом небе от счастья, — единственной зрительницы, из первого ряда лож наблюдающей за этим необычным представлением, так сильно отличающимся от всего, что она видела раньше.
Перейдя от одного брата к другому, она как будто прошла сквозь еще одно зеркало. Такие моменты были невероятно захватывающими. Анжела догадывалась, что будут и другие, еще более фантастические.
Хотя Бальдр пережил ту же семейную драму, что и его брат, по натуре он сильно отличался от Имира, будучи более живым, веселым, образованным и утонченным. Сумрачная и немного тяжеловесная красота Имира приобретала в чертах его близнеца какой-то странный мистический отсвет. Каждый его жест, каждое тщательно обдуманное слово были настолько же непринужденными, как и его ниспадающие на плечи светло-русые волосы.
Говоря о своих собаках, Бальдр сказал, что Сколл преследует солнце и однажды его настигнет и проглотит, а Хати проглотит луну. Или рассказывал о ветре — божестве в облике орла, который нагоняет бури взмахами своих огромных крыльев. Они так сильны, что могут заставить море выйти из берегов или раздуть лесной пожар. Анжела, совершенно очарованная, чувствовала, что влюбляется в этого человека даже сильнее, чем в его брата-близнеца.
К исходу бессонной ночи, проведенной возле очага напротив Бальдра, с пылом повествующего о древних мирах и о нашем мире, обреченном исчезнуть, когда настанут сумерки богов, Анжела начала потихоньку клевать носом. Бальдр, спохватившись, извинился и встал, при этом его голова почти коснулась деревянной балки, на которую падали отблески пламени. Анжела не заметила тяжелого молотка у него за поясом.
