Уильям Айриш - Вальс в темноту
Иногда ей доставалось рассеянно брошенное «спасибо», но чаще игроки просто не замечали ее присутствия, так ненавязчиво она предлагала свои услуги.
Один раз она подозвала бармена движением веера, и он принес новую бутылку, а когда хлопнула пробка, она испуганно вскрикнула — этакая очаровательная, боязливая малышка, не привыкшая слышать, как стреляет шампанское.
Но вдруг за столом воцарилось молчание. Игра, без единого слова, остановилась. Все продолжали глядеть в свои карты, но не делали ни единого движения.
— Я готов, господа, — благодушно объявил Дюран.
Никто не ответил, никто не продолжал игру.
— Жду вас, джентльмены, — повторил Дюран.
Никто при звуке его голоса не поднял голову. А тот, кто ответил, продолжал сосредоточенно глядеть в свои карты.
— Не попросите ли вы даму удалиться, сэр? — произнес игрок, сидевший рядом с ним.
— Что вы хотите сказать?
— Вам что, нужно объяснить?
Дюран вскочил на ноги, с усилием вызывая в себе негодование.
— Я хочу знать, что вы имеете в виду.
В ответ другой игрок тоже поднялся на ноги, чуть помедленнее.
— А вот что.
— Ударом о стол он снова сложил свои разложенные веером карты и ударил ими Дюрана сначала по одной щеке, потом по другой.
— Если и может быть что-нибудь отвратительнее карточного шулера, то это шулер, который для своих грязных дел использует женщину!
Дюран замахнулся на него кулаком, позабыв об обстоятельствах и чувствуя лишь горящую на щеках обиду, ибо ему еще в жизни не наносили подобных оскорблений и он не приучен был безропотно их сносить. Но тут на него бросились все остальные и схватили, заломив ему руки за спину. Он отчаянно задергался, пытаясь освободиться, но ему удалось только немного раскачать навалившиеся на него тела, силы были слишком неравны.
Стол покачнулся, упал один из стульев. До него донесся ее слабый, дребезжащий голос, тщетно пытавшийся изобразить оскорбленную добродетель.
Словно по волшебству, появился управляющий. Драка прекратилась, но они продолжали держать Дюрана, безжизненно опустившего мертвенно-бледное лицо, чтобы спрятаться от их осуждающих взглядов.
— Этот человек — обыкновенный грязный мошенник. Мы думали, что вы содержите заведение для джентльменов. Не очень-то вы заботитесь о своем добром имени.
Он не пытался оправдаться, на это у него, по крайней мере, еще хватило достоинства. Но только на это. Рубашка его расстегнулась, и было видно, как тяжело вздымается и опускается грудь. Но теперь уже не от кратковременного физического усилия, а скорее от унижения. Все присутствующие в комнате столпились вокруг них, позабыв об игре.
Управляющий подал знак двум своим дюжим помощникам.
— Выставите его отсюда. Живее. У меня приличное заведение. Я не потерплю здесь мошенников.
Он уже не сопротивлялся. Переданный в руки охраны, он, как любой плененный, монотонно повторял: «Отпустите меня» — и ничего больше.
Но увидев, как управляющий сметает с оскверненного стола все, что на нем лежало, он воскликнул:
— Двести долларов — мои, я их ставил на кон.
Управляющий только отмахнулся от него.
— Ты занимался у меня в заведении шулерством. Пускай это послужит тебе уроком. Убирайся отсюда, подлец.
Вдруг раздался ее резкий, пронзительный вопль:
— Мошенники! Верните ему его деньги!
— Уж чья бы корова мычала, — сказал кто-то, и их протесты потонули во взрыве дружного смеха.
Его протащили по полу и вышвырнули с черного хода, наверное, для того, чтобы не возмущать спокойствия тех, кто ужинал в ресторане. Там находилась деревянная лестница с невыкрашенными дощатыми ступенями, примыкавшая со стороны здания. Дюрана спустили по ней вниз, оставив валяться в грязном переулке. Каким-то непостижимым образом он остался цел и невредим, но лицо его пылало таким неведомым раньше стыдом, что он готов был уткнуться в грязь, лишь бы спрятаться.
За ним последовала его шляпа, а затем тот, кто ее сбросил, тщательно отряхнул ладони, словно боялся замараться.
Но на этом его позор, его унижение еще не кончились. Последней каплей было видеть, как дверь снова открылась, и из нее, пошатываясь, появилась Бонни, которую, будто потаскуху, выставили, выкинули за дверь грубые мужские руки.
Его жена. Его любовь.
Острый нож пронзил его сердце.
Ее вытолкнули так, что она чуть было не потеряла равновесие и не упала на него, едва успев схватиться за перила и удержаться.
Она минуту простояла над ним не двигаясь; взгляд ее был устремлен не вверх, на дверь, а вниз, на него.
Затем она спустилась и прошла мимо, подобрав юбки, как будто он был мусором, которого она не хотела касаться.
— Поднимайся, — бросила она. — Вставай и пошли. Первый раз вижу человека, который ничего не может добиться ни честным путем, ни обманом.
Он никогда раньше не думал, что человеческий голос может выражать такое глубокое, такое сокрушительное презрение.
Глава 59
Он предвидел в ней перемену, которая неотвратимо должна была последовать за этим происшествием еще до того, как эта перемена произошла, так хорошо он успел ее изучить, так досконально узнать. Узнать ее натуру, ее повадки. И эта перемена наступила, только чуть более медленно и постепенно, чем возвестившее о ней предчувствие.
В первый день после того, как это случилось, она просто была не так общительна и, возможно, капельку менее дружелюбна. Вот и все. Словно инкубационный период — заражение уже произошло, но еще не проявилось. Определить его могли только глаза влюбленного. Его глаза, глаза влюбленного мужа.
Но к вечеру уже начался озноб. Температура ее настроения неуклонно падала. Ее замечания были вежливыми, но это-то ее и выдавало. Вежливость говорит об отстраненности. Отношения между мужем и женой никогда не должны быть вежливыми. Пускай они будут сдобрены сахаром или подкислены уксусом, но только не опреснены вежливостью.
На следующий день, словно зловредные сорняки в цветущем саду, начала прорастать неприязнь. Она избегала встречаться с ним взглядом. Чтобы заглянуть ей в глаза, ему необходимо было напрямую обратиться к ней с вопросом, иначе никак. Но даже тогда она их быстро отводила, словно считая его недостойным их внимания.
Прошел еще день, и сорняки расцвели пышным цветом и принесли зловонные плоды. Пришла пора собирать урожай, кому же предстояло держать в руках серп? Теперь бархатный чехол на ее языке местами вытерся, обнажив острые края. Самое безобидное его замечание, коснувшись одного из них, могло высечь искру гнева.
По-видимому, она сама не могла ничего с собой поделать. Временами она, казалось, и хотела взять себя в руки, сделать шаг ему навстречу, смягчиться, но ее натура противостояла ее благим намерениям и брала верх, несмотря на все ее усилия. Лед, покрывавший голубизну ее глаз, таял, если она улыбалась, но лишь на считанные секунды, они тут же снова скрывались от него под ледяной коркой.
Он искал успокоения в долгих прогулках. Они стали для него бегством от действительности, потому что он гулял не в одиночестве, он брал ее вместе с собой — такую, какой она была до недавнего времени. Он восстанавливал в памяти, воссоздавал ее былой образ. Но возвращаясь с прогулки, умиротворенный, с улыбкой на губах, он лицом к лицу сталкивался с ней, нынешней, и все его труды рассыпались в прах, прежний образ таял.
— Я найду работу, если тебя это так волнует, — не выдержал он однажды. — Руки-ноги у меня есть, почему бы мне не…
Одобрения у нее эта мысль не встретила.
— Терпеть не могу, когда мужчина работает! — процедила она сквозь сжатые зубы. — Скучища! Я с таким же успехом могла бы выйти замуж за ломовую лошадь. — Она смерила его уничтожающим взглядом, словно он, не желая на самом деле улучшить их финансовое положение, предлагал ей заранее неприемлемые варианты, о которых и говорить-то нельзя было серьезно. — Деньги можно и по-другому раздобыть, придумай что-нибудь.
Он недоумевал, что она имеет в виду, а в то же время получить более четкие разъяснения боялся.
— Работают только болваны, — презрительно заключила она. — Мне это кто-то когда-то сказал, но теперь я в этом убеждена, как никогда.
Интересно, кто и где он сейчас. Двери какой тюрьмы закрылись за ним, какие сомкнулись оковы. А может, он до сих пор гуляет на свободе и промышляет своим ремеслом, поджидая, когда она явится с повинной и признается, что была не права, зная, что рано или поздно, в один прекрасный день это произойдет.
— Этот кто-то, наверное, был редким прохвостом, — только и нашелся он, что ответить.
В ее холодных голубых глазах он не встретил вызова.
— Он был редким прохвостом, — согласилась она, — но с ним было весело.
Она вышла из комнаты.
