Лоуренс Блок - Прогулка среди могил
Я подошел, нагнулся и заглянул в окно. Он посветил фонариком, и я увидел просторное полуподвальное помещение. В углу стояла большая мойка, рядом с ней стиральная машина и сушилка. В противоположном углу я разглядел верстак, а по соседству с ним два станка. На стене над верстаком был укреплен щит, на котором висели всякие инструменты.
Посередине стоял стол для пинг-понга с провисшей сеткой. На столе лежал один из чемоданов, раскрытый и пустой. А за столом на деревянном стуле сидел Альберт Уолленс все в той же рубашке и джинсах. Он сидел так, словно считал деньги в чемодане, только никаких денег там не было, и странно было бы заниматься этим в потемках. Потому что, если не считать света от фонарика Ти-Джея, в подвале стояла полная темнота.
Хоть я этого и не видел, но мог бы наверняка сказать, что шея Альберта обмотана струной от рояля — вполне возможно, той же самой, которой отрезали грудь у Пэм Кассиди, а может быть, и у Лейлы Альварес. На этот раз такого чистого хирургического разреза не получилось, потому что струна встретила на пути кость и сухожилия, а не только мягкую плоть. Однако свое дело она сделала. Голова у Альберта нелепо раздулась, как будто кровь в нее втекала, а вытечь не могла. Широкое лицо было цвета кровоподтека, а глаза вылезли из орбит. Мне как-то случилось видеть жертву удушения, так что я сразу понял, в чем дело, но привыкнуть к такому невозможно. Более ужасного зрелища я в жизни не видел.
Но теперь наши шансы стали лучше.
Кинен еще раз заглянул в окно кухни и сказал, что пистолета нигде не видно. Я подумал, что Календер куда-нибудь его спрятал. Во время всех похищений он обходился без пистолета, а на кладбище вынул его только вдобавок к ножу, который держал у горла Люсии. Чтобы отделаться от своего партнера Альберта, он предпочел удавку.
Проблема заключалась в том, сколько времени понадобится, чтобы добраться от какой-нибудь из дверей до кухни, где Календер пересчитывает деньги. Если войти через заднюю или боковую дверь, придется подняться на полпролета по лестнице. Если войти через переднюю дверь, с веранды, то надо будет пройти через весь дом.
Кинен предложил потихоньку войти с веранды. Тогда не надо будет подниматься по скрипучей лестнице, а передняя дверь дальше других от кухни, где он сидит, — он так занят пересчитыванием денег, что может и не услышать, как разобьется стекло.
— Заклей его пластырем, — посоветовал Питер. — Когда оно разобьется, осколки не упадут на пол. Будет меньше шума.
— Надо же, чего только не знают эти торчки, — удивился Кинен.
Но пластыря у нас не было, а все магазины поблизости давно уже закрылись. Ти-Джей сказал, что подходящий пластырь наверняка найдется на верстаке или на щите над ним, но чтобы попасть в подвал, нам все равно придется разбить окно, так что толку от этого мало. Питер еще раз заглянул с веранды и сообщил, что на полу в гостиной лежит ковер. Мы переглянулись и пожали плечами.
— Какого черта, — сказал кто-то.
Я подсадил Ти-Джея, и он смотрел в кухонное окно, пока Питер высаживал стекло в передней двери. Отсюда нам ничего не было слышно, и Календер, по всей видимости, тоже ничего не слышал. Мы обогнули дом, вошли в дверь, стараясь не наступать на осколки стекла, и немного постояли, прислушиваясь. Потом медленно и бесшумно направились внутрь дома.
К двери кухни я подошел первым, за мной — Кинен. Пистолеты у нас обоих были наготове. Реймонд Календер сидел так, что мы видели его в профиль. В одной руке он держал пачку денег, в другой карандаш. Смертельное оружие в руках бухгалтера, насколько я понимаю, но не такое страшное, как пистолет или нож.
Не знаю, сколько времени я ждал. Вероятно, не больше пятнадцати-двадцати секунд, а может быть, и меньше, но мне казалось, что время тянется бесконечно. Я ждал до тех пор, пока у него едва заметно не шевельнулись плечи: похоже, он как-то догадался о нашем присутствии.
— Полиция! Ни с места! — сказал я.
Он не шевельнулся и даже не взглянул в нашу сторону. Он просто сидел там, и в этот момент один этап его жизни закончился и начался другой. Потом он обернулся ко мне, и на лице его не было ни страха, ни гнева, а только глубокое разочарование.
— Вы же говорили — неделю, — сказал он. — Вы же обещали.
* * *Деньги были, по-видимому, все на месте. Мы набили один чемодан. Другой остался в подвале, и идти за ним никому не хотелось.
— Я бы послал Ти-Джея, — сказал Кинен, — только я помню, как ему не понравилось на кладбище. Наверное, он побоится пойти туда, где лежит мертвец.
— Вы это нарочно говорите, чтобы я пошел. На пушку берете.
— Ну да, — сказал Кинен. — Я и не сомневался, что ты так скажешь.
Ти-Джей закатил глаза к потолку и отправился за чемоданом. Вернувшись с ним, он сказал:
— Ну и вонь там стоит. Неужели от мертвяков всегда так воняет? Если я когда-нибудь кого-нибудь убью, напомните мне, чтобы держаться от него подальше.
Любопытно — мы ходили вокруг Календера, как будто его там нет, а он сидел неподвижно и молчал. Сейчас он выглядел каким-то ничтожным, слабым и беспомощным. Я-то знал, что он ни то, ни другое, ни третье, но из-за его отсутствующего вида впечатление создавалось именно такое.
— Все готово, — сказал Кинен, запирая второй чемодан. — Можем ехать прямо к Юрию.
Питер сказал:
— Юрию нужна была только девчонка.
— Ну, значит, сегодня ему повезло. Он получит еще и деньги.
— Он сказал, что ему не нужны деньги, — мечтательно произнес Питер. — Что они его не волнуют.
— Питер, ты на что намекаешь?
— Он ведь не знает, что мы поехали сюда?
— Нет, не знает.
— Я просто подумал...
— Нет.
— Такая куча денег, малыш. А ты в последнее время здорово поистратился. Ту сделку с гашишем придется списать, верно?
— Ну и что?
— Господь Бог дает тебе возможность все наверстать, не хочешь же ты плюнуть ему в лицо?
— Ох, Пит, — сказал Кинен. — Неужели ты не помнишь, что нам говорил папаша?
— Он много всякой ерунды говорил. Мы все равно не слушали.
— Он говорил, что воровать грех, разве что представится случай украсть миллион. Помнишь, Пит?
— Ну, вот такой случай и представился.
Кинен покачал головой.
— Нет. Неправильно. Тут восемьсот тысяч, из них четверть миллиона фальшивых, а еще сто тридцать тысяч — вообще мои. Значит, сколько остается? Четыреста с чем-то. Четыреста двадцать? Что-то около того.
— Вот ты все и наверстаешь, малыш. Как раз четыреста тысяч отобрал у тебя этот говнюк, плюс десять тысяч, которые ты заплатил Мэтту, плюс издержки, сколько там получается? Четыреста двадцать? Да, почти столько, черт возьми.
— Не собираюсь.
— Что?
Кинен пристально посмотрел на брата.
— Не собираюсь, — повторил он. — Я заплатил за Франсину свои кровные, а ты хочешь, чтобы я украл у Юрия его кровные. Старина, ты рассуждаешь, как поганый торчок. Украсть бумажник и помочь его искать.
— Пожалуй, ты прав.
— Господи, Пит...
— Нет, ты прав. Абсолютно прав.
— Вы заплатили мне фальшивыми деньгами? — спросил Календер.
— Дурак ты, — сказал Кинен. — Я чуть не забыл, что ты еще тут. Ты что, боишься, что тебя поймают, когда ты начнешь их тратить? Хочешь, я скажу тебе одну новость? Тебе не придется их тратить.
— А ты, значит, тот араб. Муж.
— Ну и что?
— Нет, ничего.
— Рей, где те деньги, которые вы получили от мистера Кхари? — спросил я. — Те четыреста тысяч?
— Мы их поделили.
— И куда их дели?
— Не знаю, что Альберт сделал со своей долей. Знаю, что в доме их нет.
— А ваша доля?
— В банковском сейфе. Первый торговый банк Бруклина, угол Нью-Утрехт-стрит и Форт-Гамильтон-Паркуэй. Я загляну туда утром, когда поеду из города.
— Ах, заглянешь? — переспросил Кинен.
— Не решил еще, «хонду» взять или фургон.
— Он что, совсем спятил? Мэтт, я думаю, он говорит правду. О той половине, что лежит в банке, мы можем забыть. А что до денег, которые достались Альберту, — не знаю. Мы, конечно, можем перевернуть все тут вверх дном, но, скорее всего, их не найдем, как вы думаете?
— Не найдем.
— Может, он закопал их во дворе. Или на том кладбище. Или еще где-нибудь. Хрен с ними. Мне не судьба вернуть эти деньги. Я с самого начала это знал. Давайте сделаем все, что остается сделать, и смотаемся отсюда.
— Решать вам, Кинен, — сказал я.
— Это как?
— Я могу его сдать полиции. Теперь против него улик хватает. Там, в подвале, его убитый сообщник, а в фургоне, который стоит в гараже, наверняка полно волокон от одежды, и следов крови, и Бог знает чего еще. Пэм Кассиди опознает в нем того человека, кто ее изувечил. Есть улики, которые повесят на него и Лейлу Альварес, и Мари Готскинд. Его ждут, скорее всего, три пожизненных срока плюс довесок лет в двадцать-тридцать.
— Можете вы гарантировать, что он просидит всю жизнь?
— Нет, — сказал я. — Когда речь идет об уголовном суде, никто ничего гарантировать не может. Я полагаю, что его отправят в Мэтттивен, в психушку, на принудительное лечение, и оттуда он живым уже не выйдет. Но может случиться все что угодно. Вы это знаете. Не могу себе представить, как это сойдет ему с рук, но я говорил так и про других, а они не просидели и одного дня.
