Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
Огонь над газетой дернулся и потух. Рука еще продолжала двигаться, но сердце больше не билось. Пару секунд мертвое тело стояло на ногах, а потом с глухим стуком, как кегля, повалилось на спину.
Передатчик не заработал. Но у ГОЛОСА оставался еще один шанс, последний.
* * *
Одиннадцать часов сорок пять минут. Ферзиковский РОВД.
Денисов подъехал к зданию отдела и оставил машину на улице. Конечно, можно было заехать во внутренний двор, но это – пустая трата времени: ждать, пока дежурный откроет ворота. Денисовская «Волга» была приметной, и в поселке ее знали все. Он мог бы оставлять ее открытой и не беспокоиться, что кто-нибудь наберется смелости и залезет в машину.
Он хлопнул дверцей и поспешил в отдел.
Костюченко из окна дежурки увидел, как подъехал начальник, и выбежал на крыльцо.
– Товарищ подполковник! Звонили из управления. Спрашивали, где вы... Я сказал – в больнице, снимаете показания с раненого...
Денисов недовольно поморщился.
«Снимаю показания...» Снимать показания можно с потерпевшего или со свидетеля, но не со своего сотрудника, лежащего на операционном столе... Ладно... Это уже мелочи. Стандартная канцелярская формулировка. Родной язык управления.
– Что хотели? – перебил он дежурного.
– Выясняли обстановку, – отрапортовал Костюченко.
– Ну и какая у нас обстановка? – Он махнул лейтенанту, и они продолжили разговор на ходу, пока Денисов шел по коридору к своему кабинету.
– Группа майора Ларионова заняла позицию на железнодорожном переезде у Чекиной будки. Связь нормальная, попыток проникновения пока не было... – Костюченко замялся, и Денисов понял, что в этом месте должно прозвучать какое-то «но».
– Но? – начальник поднял брови.
– Но они не знают, что делать с обходчиком. Пускать его или нет. Он ведь уже считается за территорией.
Денисов покосился на лейтенанта.
«Да-а-а, проблемка!» Чекина будка – домик обходчика – стоял менее чем в десяти метрах от переезда, но расстояние в данном случае мало что значило: дом находился по ТУ сторону границы, обозначенной оперативным дежурным.
Сам обходчик – Борис Ластычев – когда-то был офице ром. Боевым офицером – командовал батальоном в Афганистане. Но это было давно, почти двадцать лет назад. Судьба его была проста и незатейлива, можно сказать, обычная судьба большинства офицеров, уволенных в запас или комиссованных по состоянию здоровья.
Бориса комиссовали после ранения и двух контузий. Комиссовали вчистую. Он пытался устроиться на «гражданке», но это оказалось не так-то просто. У него не было ни путевой рабочей специальности, ни «предпринимательской жилки», ни горячего желания работать. Сначала его взяли в Дугну, в местную среднюю школу, военруком и – по совместительству – учителем труда. Он даже женился, но прожили они с женой недолго. Самый распространенный российский недуг – пьянство – быстро одолел крепкого мужика. Возможно, сыграло свою роль и то, что после Афгана окружающая жизнь казалась ему «пустым бездельем». Он не видел особой разницы: что работать в школе, что пить – все равно скучно.
Ластычев быстро покатился по наклонной. В школе ему дали доработать до конца учебного года, а потом потихоньку выперли. Жена тоже долго не тянула с разводом – кому нужен пьяница, да к тому же с командирскими замашками? Когда Ластычев напивался, он не мог разговаривать нормально. Он начинал кричать: «Батальон, тревога! Выходи строиться на плац!» А если жена пробовала его увещевать, он орал: «Молчать! Смирно! Сорок пять секунд – отбой!», и все в таком духе. Трезвый это был молчаливый спокойный мужик, с похмелья он становился угрюмым, а пьяный Ластычев всегда хотел быть «впереди, на лихом коне». В общем, личная жизнь не заладилась.
Когда ему подвернулась эта работа – обходчиком на тихом железнодорожном переезде – он с радостью за нее ухватился. Поезда ходили всего два раза в сутки, дом для жилья предоставляли, рядом – колодец и огород... Прекрасно.
Сначала Денисов долго не верил, что этот худой жилистый старик (Ластычев выглядел на все шестьдесят с хвостиком) когда-то командовал батальоном. Он даже поспорил однажды с ферзиковским судьей, что все это – байки. Алкогольный бред. Но когда (по своей линии, спор есть спор, на кону стояла бутылка коньяка) поднял документы, оказалось, что бывший комбат не врет. И даже наоборот – кое-что скрывает. Например, боевые награды, которые, как известно, не рассыпали над Афганом с вертолетов, чтобы поднять воинский дух. Все эти ордена и медали были честно заслужены, но за что... За какие заслуги? Денисов никогда не спрашивал, знал, что Борис не ответит. А про себя он думал, что Ластычев – хороший мужик. Настоящий. И если бы от кого-нибудь поступил сигнал... О каком-нибудь мелком правонарушении, которое тот совершил... Ну, какая-нибудь мелочь... То, наверное, он бы просто закрыл на это глаза. Из уважения к прежним заслугам комбата.
Впрочем, никаких сигналов не поступало. Дом стоял у переезда, соседей у Ластычева не было, а если он и напивался (Денисов подозревал, что регулярно напивался), то никому не мешал. По крайней мере, два раза в сутки – утром и вечером – он исправно опускал шлагбаум и потом не забывал его поднимать. Ну а что еще нужно?
А сейчас... Боевой офицер оказался в окружении. Ну, ничего, ему-то, наверное, не привыкать.
Проходя мимо дежурки, Денисов остановился:
– Лейтенант! Соедини с Ларионовым.
Костюченко осторожно протиснулся в дверной проем, наполовину перекрытый массивной фигурой начальника, и подошел к пульту. Нажал кнопку, услышал отзыв и протянул трубку Денисову.
– Денисов! – сказал подполковник, сжимая черный эбонит в потной ладони. – Ларионов, как там у тебя?
– Выполняем приказ. – Ему почудилось недовольство, звучавшее в голосе майора. – Заняли позицию... Никого не пускаем...
В трубке послышались далекие голоса: «Стой! Назад! Назад!»
– Что там? – спросил Денисов.
– Из Ферзикова в Бронцы возвращается молочная цистерна. Разворачиваем... – пояснил Ларионов.
– Правильно... – Денисов помолчал, обдумывая одну мысль, которая беспокоила его больше всего. – А... – он словно не решался задать этот вопрос, боялся услышать пугающий ответ, – а... С той стороны никто не?..
Повисла пауза. Затем раздался тяжелый вздох.
– Никого, товарищ подполковник. Они будто... Будто вымерли. – Денисов различил в голосе подчиненного явную тревогу, и он понимал, чем она вызвана. Конечно, дорогу Дугна – Ферзиково никак нельзя было назвать оживленной магистралью, но за это время должны были проехать какие-то машины... Просто обязаны... Почему же их нет? Он отогнал от себя эту мысль.
– Что Ластычев? – поспешил он сменить тему. – Буянит?
– Да нет... – Ответ Ларионова звучал как-то неопределенно. – Не то чтобы...
– Объясни ему, что у нас – приказ. Он же военный человек, обязан понимать.
– Ну да...
– Попроси его... – сказал Денисов. Он не мог себе представить, что Ларионов сможет ПРИКАЗАТЬ комбату. – Попроси его вести себя тихо. Ладно?
– Хорошо. – Ларионов замолчал. – Товарищ подполковник! Сколько нам здесь сидеть?
В голосе Денисова вновь появились металлические нотки:
– Сколько потребуется. Сиди и жди указаний.
– А что хоть случилось? Что за каша здесь заварилась?
Тут уж ответить было нечего. Денисов и сам не знал, что за каша заварилась. Он знал наверняка только две вещи. Первое – каша эта не очень вкусная, и второе – расхлебывать ее придется им.
– Я доведу до вас необходимую информацию, – отрезал Денисов. – Своевременно. Или – несколько позже. Выполняйте задачу.
– Слушаюсь!
Начальник вернул дежурному трубку. Сантименты были излишни. Ситуация (хоть он и не до конца понимал, в чем она заключается) к тому явно не располагала.
Денисов повернулся, чтобы идти дальше, в кабинет, но Костюченко окликнул его.
– Товарищ подполковник!
– Да?
– Там, в подвале, это... Из прокуратуры.
«Да, точно». Голова разрывалась на части – он не мог уследить за всем происходящим. А ведь он выехал из больницы, намереваясь прежде всего прояснить это темное дело с Липа товым.
– Да, конечно. – Денисов развернулся и направился к лестнице, ведущей в подвал. Костюченко хотел было пойти за ним следом, но Денисов остановил:
– Будь здесь. Принимай сообщения. Рули! Я чувствую, с минуты на минуту... – Он махнул рукой. Маховик событий пока еще раскручивался, все только начиналось, и Денисов прекрасно это понимал.
Он спустился по двум лестничным пролетам и оказался в подвале. У самого входа в периметр (так называли охраняемую территорию, куда выходили двери всех шести камер) стоял сержант Ковалев. Увидев начальника, он вытянулся и лихо (но несколько небрежно) козырнул.
