Грег Айлс - Кровная связь
– Увидели?
Она грустно улыбается.
– Вот сейчас вы смотрите на меня его глазами. В каждой черточке вашего лица я вижу его.
– Луиза, что…
Прежде чем я успеваю закончить, над головой у нас разверзаются небеса. Крупные капли дождя взбивают кремового цвета пыль на обочине дороги, рисуя на ней темные узоры. Эти круги множатся слишком быстро, чтобы за ними можно было уследить, и вот уже мы с Луизой, как девчонки, мчимся по дороге. Сначала она толкает велосипед перед собой, потом садится на него и едет вслед за мной.
– А вы здорово бегаете! – кричит она, когда навстречу нам выныривают хижины крошечной деревушки. – До моего дома совсем недалеко, но он самый последний.
Мы мчимся мимо серых хижин – их крылечки теперь опустели – и сворачиваем на грязную тропинку, которая тянется вдоль озера.
– Вон мой дом! – кричит Луиза.
Я подношу руку к глазам, чтобы защитить их от дождя. Вдалеке я вижу хижину, но она не серая, подобно остальным, а ярко-синяя, как бунгало на Карибских островах. Теперь я вижу, куда бежать, и устремляюсь вперед, оставляя велосипед за спиной. В грязи я чувствую себя устойчивее, чем Луиза на велосипеде и в спринтерском беге к крыльцу домика легко обгоняю ее.
Я гляжу, как она проезжает последние несколько ярдов, и вдруг понимаю, что сейчас узнаю об отце такие вещи, которые он намеревался навсегда сохранить от меня в тайне. Может быть, эта красивая незнакомка знает нечто такое, что поможет объяснить то, что рассказал мне сегодня дедушка? Или, по крайней мере, подтвердить?
– Входите же, – говорит она, затаскивая велосипед на узкое крылечко маленького домика. – Я сейчас приду.
Я открываю хлипкую дверь и вхожу в комнату, которая одновременно служит кухней, гостиной и столовой. Не успеваю я переступить порог, как две вещи привлекают мое внимание. Первая – это стук дождевых капель по оцинкованной крыше над головой. Мой повторяющийся кошмар воплощается в реальность, и у меня перехватывает дыхание. Вторая же особенность дома заключается в том, что отец явно жил здесь когда-то. На полке над газовой плитой стоит скульптура женщины. Хотя в ней чувствуется африканская, а не азиатская кровь – овальное стилизованное лицо на длинной шее и тело с грациозными руками и ногами, – одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это работа моего отца. Женщина лежит на боку – одна нога согнута в колене, рука на бедре – и, вероятно, глядит на любимого, который отошел на несколько шагов. Скульптура явно стоит дороже всего домика Луизы.
Обеденный стол, вне всякого сомнения, тоже сделан руками моего отца. Шероховатая сталь с вделанными в нее стеклянными пластинами и кусочками слюды, вплавленными в металл. В комнате не видно кровати, но я готова держать пари, что он сделал и ее.
– Люк хотел, чтобы у меня был свой угол, – раздается за спиной голос Луизы.
Внезапно пол уходит у меня из-под ног. В домике стоит удушающая жара, как если бы комнату не проветривали много дней, шум дождя с каждой секундой становится все громче. Но это еще не все. Сегодня жизнь моего отца превратилась из калейдоскопа счастливых воспоминаний в череду изломанных изображений в комнате кривых зеркал.
– Что с вами? – обеспокоенно спрашивает Луиза.
– Не знаю.
Она подбегает к кондиционеру, встроенному в оконный проем, и нажимает выключатель. Грохочущий рокот старого устройства почти заглушает шум дождя, но уже слишком поздно.
Я еще чувствую, как подгибаются колени, как Луиза подхватывает меня под мышки и подталкивает к дивану.
Глава двадцать восьмая
– Выпейте вот это, – говорит Луиза, поднося к моим губам стакан чаю со льдом. – Это жара так на вас подействовала. Дом простоял запертым пару дней, а без кондиционера в нем становится жарко, как в печке.
– Жара тут ни при чем, – бормочу я, принимая из ее рук стакан и отпивая глоток сладкого чая.
– Может, всему виной то, что вы увидели работу Люка? Мне следовало бы догадаться, что вы расстроитесь из-за этого.
– Я не поэтому вырубилась.
Она внимательно рассматривает меня бездонными карими глазами.
– Я бы сказала, что вы выглядите очень испуганной.
Я медленно киваю головой.
– Это все дождь.
– Дождь?
– Стук капель. Капли дождя стучат по оцинкованной крыше.
Луиза явно сбита с толку.
– Вам не нравится этот звук?
– Дело не в том, нравится он мне или нет. Я просто не могу его слышать.
– В самом деле? А мне нравится. В такую погоду я чувствую себя одиноко, но все равно он мне нравится. В дождливую погоду я лежала в постели с Люком и могла слушать звук дождя часами. Он похож на музыку.
Я пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются меня.
– Простите. Вы расстроены, а я ударилась в воспоминания о добрых старых временах. С вами, наверное, в дождь случилось что-то плохое?
– Хотела бы я знать, что именно. В последнее время звук дождя часто приходит ко мне во сне. И даже наяву.
– Иногда так бывает, – замечает Луиза, подходя к раковине. – И во мне много всякого, чего я не понимаю. – Она открывает кран и наливает воду в чайник. – Я собираюсь сварить кофе. На улице может быть жара в сотню градусов по Фаренгейту, но я должна выпить кофе. По-моему, это называется силой привычки.
– Луиза, вы можете рассказать мне что-нибудь об оранжевом грузовичке-пикапе у моста?
Она несколько минут сосредоточенно занимается приготовлением кофе, а потом садится в мягкое кресло с откидывающейся спинкой слева от меня.
– Вы имеете в виду ржавую развалину возле сарая?
– Да.
– В прежние времена на нем ездил доктор Киркланд.
– Я знаю. А мой отец ездил на нем когда-нибудь?
Она прикрывает глаза.
– Да, Люк иногда катался на нем, когда доктора Киркланда не было поблизости. Доктор Киркланд вечно хвастался тем, как долго бегает эта развалина. Он говорил, что этот пикап никогда его не подводил и не подведет. Но в конце концов это случилось. А почему вы спрашиваете?
– Мне кажется, я что-то видела, когда сидела в нем. Мне снится кошмар, что я еду в нем вместе с дедушкой. Мы на северной оконечности острова, поднимаемся вверх по склону холма на коровьем выгоне, по направлению к пруду.
Луиза кивает.
– Я знаю, где это.
– В моем сне мы никогда не доезжаем до вершины. Мы поднимаемся все выше и выше, но никогда не оказываемся на самом верху. А в последнее время чем ближе мы подъезжаем, тем страшнее мне становится.
– Вам давно снится этот кошмар?
– Последние пару недель, может быть, чуть дольше. Вы не знаете, здесь ничего не случалось? Чего-нибудь плохого, что я могла бы видеть?
Она откидывается на спинку кресла и смотрит в окно на крылечко. Грозовые облака принесли с собой ранние сумерки, и под порывами ветра стекло в оконной раме дребезжит.
– Погода испортится окончательно, но потом все будет нормально, – предсказывает она. – На этом острове за долгие годы случилось много чего плохого. Но вот пруд… Вы думаете, что видели, как кого-то избивают там? Может, даже убивают? Что-нибудь в этом роде?
– Не знаю. – Внезапно в голову мне приходит другая мысль. – А вы с папой никогда ничем таким не занимались в пруду? Я имею в виду, в смысле секса?
Луиза надолго замирает и сидит, не шевелясь.
– Иногда мы плавали там. Но только не в то время, когда вы были на острове.
– Вы когда-нибудь занимались любовью, когда я была здесь?
Она отводит глаза.
– Мы старались не делать этого. Но иногда мы любили друга. Мне очень жаль, если вам неприятно это слышать, но не хочу лгать.
– Нет, мне нужна правда. И я знаю, что бывает, когда любишь кого-то.
– В таком случае… вы могли видеть, как мы голыми купаемся в пруду. Хотя я не думаю, что вы действительно видели нас.
Я чувствую, что Луизе неприятно говорить об этом, и меняю тему.
– Папа рассказывал вам когда-нибудь о войне?
– Не словами. Но он позволял мне ощутить его боль по-другому.
– Как вы думаете, что с ним случилось на войне?
Она смотрит на меня большими, широко распахнутыми глазами, и я вижу в них страдание.
– Его отравили. Вот что с ним случилось. Не тело, а его душу.
– Луиза… Мне рассказывали, что его подразделение повинно в совершении военных преступлений. Зверств. Вы понимаете, о чем я говорю?
Она серьезно кивает головой.
– Они пытали людей. Похищали женщин и насиловали их. Как, по-вашему, папа мог участвовать во всем этом?
Иными словами, я вплотную подошла к тому, чтобы спросить, не считает ли Луиза возможным, что отец мог растлевать меня.
Она внезапно встает с кресла, подходит к буфету, вынимает оттуда пачку сигарет «Салем» и прикуривает от спички. Несмотря на годы, Луиза сохранила великолепную фигуру и упругие, стройные бедра, за которые многие женщины продали бы душу дьяволу. Я могу только представить, какой красавицей она была в молодости.
