Джей Брэндон - Волк в овечьем стаде
— Да. — Томми не видел в этом ничего особенного.
— И что сделали твои родители? — спросил Элиот. — Они вызвали полицию, отвели тебя к врачу?
— Нет. Не…
— Нет? — Элиот уставился на него. — Они на следующий день отвезли тебя к окружному прокурору?
— Нет, — пытался объяснить Томми. — Не сразу.
— И что же они сделали?
— Поговорили со мной, — сказал Томми.
— Как же тебе удалось увидеться с врачом, полицией и прокурором?
— Я рассказал об этом школьному учителю.
— Учителю. В августе, — сказал Элиот.
— И медсестре, — добавил Томми, кивая.
— Медсестре. Ты с ней часто разговаривал?
— Думаю, мы виделись в третьем классе, — сказал Томми, — когда у меня болел живот и меня отправили домой.
Элиот кивнул в знак одобрения. Я точно видел, куда он хотел его завлечь. Думаю, все остальные тоже догадались.
— У меня нет больше вопросов, — сказал Элиот.
Это меня поразило. Я ожидал, что Элиот поставит под сомнение опознание Остина, что бы заставило меня расширить круг вопросов и показать присяжным, как долго Томми и Остин были знакомы друг с другом, установить, что Томми твердо уверен в личности обвиняемого. Элиот не дал мне такой возможности. Я даже не был уверен в том, что мне удастся раскрыть дальнейшие сексуальные контакты Остина и Томми. Их расценят как не относящиеся к делу, не пересекающиеся с тем эпизодом, который разбирался на этом процессе.
Я чувствовал интерес Элиота, когда свидетель опять перешел в мои руки.
— Томми, — неторопливо произнес я, — почему ты рассказал родителям о том, что этот мужчина изнасиловал тебя?
— Потому что я узнал, что он делал это и с другими детьми, — убежденно ответил Томми. — И я подумал…
— Протестую, — сказал Элиот, тут же встав. — Это заурядная спекуляция в пользу свидетеля, ни на чем не основанная. Таким образом, акцентируется наличие других преступлений, что предубеждает судей против подзащитного и полностью недоказуемо.
— Ваша честь, защита сама спрашивала о мотиве свидетеля для его признания. Отсюда вопрос…
— Мотив? — переспросил Элиот, вытянув руку. — Все, что я хотел узнать, когда было сделано признание. Какое это имеет…
— Протестую, — вмешался я. — Вопросы сейчас задает обвинение.
— Оставьте пререкания, — отрезал судья Хернандес. — Протест принят. Леди и джентльмены, — добавил он в адрес присяжных, — не принимайте во внимание последний ответ. Как сказал адвокат, для этого нет оснований. В этом деле предъявлено только одно обвинение.
Я покачал головой и сел, менее расстроенный, чем хотел казаться. Я надеялся, присяжные понимали: если у них были вопросы насчет мотива Томми, они не могли получить ответа не по моей вине. Это адвокат старался пресечь любое упоминание о других жертвах. Присяжные не смогут этого забыть.
— Томми, — продолжил я. — Это была последняя ветрена с Остином Пейли, когда он отвез тебя в дом с бассейном?
Томми покачал головой.
— Он вернулся в пустой дом?
— Да, — тихо сказал Томми. Он стушевался из-за перепалки, которую мы с Элиотом затеяли по поводу его показаний. Мне был на руку этот эффект. Он снова выглядел маленьким и испуганным. Я не хотел упускать момент.
— Обвиняемый вернулся, чтобы встретиться с тобой?
Элиот был начеку. Я чувствовал, как он насторожился. Я старался вопросами поддерживать Элиота в этом состоянии, готового вскочить на ноги, но не находящего оснований для протеста.
— Да, — сказал Томми.
— Несколько раз?
Он кивнул.
— Пожалуйста, отвечай вслух, Томми. Он приезжал несколько раз после того дня, когда вы проводили время в бассейне?
— Да.
— Дважды, трижды?
— Больше, — сказал Томми. — Гораздо больше.
— Назови цифру, Томми. С того дня у бассейна и до того дня, когда ты увидел Остина по телевизору и сказал: «Это он», сколько раз ты встречался с ним? Ты виделся с ним несколько минут?
— Мы проводили вместе много часов, — ответил Томми.
Я думал, Элиот заявит протест, что наш диалог со свидетелем подразумевает, будто его клиент совершил и другие преступления. Я поднялся и зашел за спину Элиота. Тот не обратил на меня внимания. Бастер Хармони от напряжения приоткрыл рот.
Я встал за Остином Пейли. Он не повернулся ко мне. Я даже не мог угадать по его осанке его внутреннее состояние.
— Забудь о телевизоре, Томми, — громко произнес я. — Теперь посмотри сюда. Вспомни эти встречи, особенно первый раз у бассейна. Этот мужчина был с тобой в тот день?
Томми послушно уставился на него. Он выглядел грустным, подавленным, настоящая жертва обманутого доверия.
— Да, — сказал он.
— Этот человек засунул свой пенис тебе в рот?
— Протестую, — выкрикнул Элиот, — этот вопрос уже прозвучал и получен ответ. Окружной прокурор хочет произвести эффект.
Не думаю, что кто-то к нему прислушался. Мне удалось произвести нужное впечатление. Томми замкнулся. На его глаза навернулись слезы.
— Протест принят, — сказал судья.
— Ты не ошибаешься? — спросил я.
Он замотал головой. По его щеке покатилась слеза. Элиот стоял рядом со мной. В нем не чувствовалась враждебность, напротив, мы ощущали взаимопонимание.
— Я передаю свидетеля защите, — сказал я.
Томми, стоя на свидетельском месте, поднес руку к губам. Он больше не смотрел на Остина. Он пытался совладать с собой, но не мог. Его слезы были тихими и непоказными, он вызывал жгучее сострадание. Элиот взглянул на него и понял, что дальнейшие расспросы только повредят защите.
— У меня нет вопросов, — сказал он.
Я прошел к свидетельскому месту, чтобы помочь Томми уйти.
— Не беспокойся, — мягко сказал я и обнял его. Он не поднимал головы, пока я вел его к проходу. — Ты держался молодцом.
— Мы сохраняем за собой право повторно вызвать свидетеля, — сказал Элиот.
Кэрен Ривера ждала в проходе, чтобы забрать у меня Томми. Она нахмурилась, прежде чем вывести Томми из зала. Миссис Олгрен пробиралась среди зрителей, чтобы присоединиться к сыну. Мистер Олгрен остался на месте, наблюдая за мной.
— Вызовите следующего свидетеля, — произнес судья Хернандес.
Я не стал торопиться, занял свое место и наклонился к Бекки.
— Нам кто-нибудь сейчас нужен? — спросил я тихо.
— Нам нужен каждый, кого можно использовать, — ответила она.
— Да, ты права. — С начала судебного заседания это был наш первый разговор с Бекки. Казалось, прошли дни. Она посмотрела на меня со всей серьезностью, стараясь помочь советом, без ободряющей или интимной улыбки. Я кивнул и поднялся. Судья Хернандес посмотрел на меня так, будто я был неуклюжим официантом, который медлит с заказом.
Я сказал:
— Обвинение вызывает…
И замолчал. Я посмотрел на Элиота, который сидел слева от меня. Он наклонился в другую сторону, чтобы посоветоваться со своим клиентом и помощником, но, когда я замолк, взглянул на меня. Я внезапно испугался, что допускаю ошибку. Моя работа в основном была завершена, осталось только кое-что отшлифовать. Но любое дополнение давало Элиоту возможность уязвить меня. Я собирался придержать этого свидетеля до конца процесса. Вместо этого изменил планы, что было явной оплошностью.
— Кого? — иронично переспросил судья.
Но Бекки дала согласие, она наблюдала за процессом со стороны, менее эмоционально, чем я. Она считала, что сейчас нашему делу нужна была поддержка.
— Доктора Дженет Маклэрен, — закончил я.
Судья Хернандес кивнул одному из охранников, который направился в комнату, где ждали свидетели. Я остановил его.
— Доктор Маклэрен пока отсутствует, — сказал я судье. — Нам понадобится несколько минут, чтобы вызвать ее из офиса.
Он нахмурился.
— Разве вы не знали, что ее показания понадобятся? — громко спросил он.
— Ваша честь, доктору пришлось бы весь день прождать, и мне неудобно было просить ее об этом. Мы просим несколько минут.
Судье не понравилось мое объяснение. Он взглянул на свои большие золотые часы на запястье.
— Даю вам пятнадцать минут, — решил он. — Возобновим заседание в четверть пятого. Ровно. Сержант, проследите за тем, чтобы присяжные оказали необходимые услуги.
Он не мог лишить их своего покровительства.
То были будущие избиратели.
Я был в шоке. Подходил к концу первый день судебного процесса, а мы собирались вызвать последнего свидетеля. Я не мог поверить, что все так быстро прошло.
— Я пойду позвоню в офис, — сказала Бекки и удалилась.
Я сидел в одиночестве за столом обвинения, и мне ничего не оставалось делать, только волноваться. Мне ужасно хотелось обратиться к Элиоту и обсудить ход заседания. В таком поступке не было ничего странного. Прокуроры и адвокаты зачастую общаются во время перерывов, более заинтересованные в мнении оппонента, чем непрофессионала вроде подзащитного или члена суда присяжных. Но, когда я повернулся к Элиоту, он что-то увлеченно обсуждал с Остином и Бастером. Бастер оживленно витийствовал. Я уловил несколько злых замечаний.
