Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
«Это то, что надо!» Попов щелкнул тумблером включения. Приборы медленно, словно нехотя, озарились бледным янтарным светом. Ну вот, кажется, и все.
Он стоял перед нишей в стене, и его тело сотрясала крупная дрожь. Пот (он только сейчас стал ощущать себя, казалось, голос в голове на время оставил его, занявшись более интересным делом) выступил изо всех пор, по лбу струились целые потоки соленой влаги, в правую руку стала понемногу возвращаться боль, но сильнее всего она билась в пустой левой глазнице. Он стоял совершенно опустошенный, словно чья-то безжалостная рука выжала его до последней капли. Выжала и выбросила за ненадобностью.
Дышать становилось все труднее и труднее, воздух рвался из открытого рта с надсадным хрипом, колени подогнулись, и он тяжело осел на пол.
Передатчик что-то радостно щелкал, все громче и громче. Он, наоборот, будто разогревал затекшие от долгого бездействия мускулы, готовился принять от использованного тела сержанта какую-то странную эстафету. Теперь настала его очередь действовать.
Внезапно щелчки прекратились. Передатчик замолчал. Подсветка приборов стала гаснуть. За эти годы аккумуляторы превратились в бесполезные кирпичи, искры электричества, тлевшие в них, пробежали все контуры цепи, но так и не смогли разогреть лампы до рабочей температуры.
Тело сержанта выгнулось дугой. Приказ, отданный голосом, походил на мощный и очень болезненный разряд. Это вернуло Попова к жизни. Он, спотыкаясь и скользя по полу, пытался подняться. Газетный факел догорел почти до конца, огонь жег руку, до него долетал запах паленого, но боли снова не было. Ему оставалось сделать совсем немного: включить рубильник, утопленный в левой стенке ниши, перевести питание передатчика от аккумуляторов на питание от подземного кабеля.
Грудь по-прежнему вздымалась и опадала, но воздуха в легкие уже не поступало. С огромным трудом ему удалось подняться на ноги и подойти к нише. В пляшущем пламени догорающего факела все дрожало и двоилось. Левая рука бросилась вперед, но поймала пустоту. Затем она медленно поднялась снова (казалось, она весила не меньше тонны) и повторила бросок. Опять мимо!
Голос верещал, требовал отключить все лишнее, убрать все мешающее.
Левая рука согнулась в локте, ладонь развернулась... Сержант размахнулся и шлепнул себя по лицу. Глаз под рукой хрустнул, густое, похожее на кисель, содержимое выплеснулось из оболочки и растеклось по щеке.
Теперь Попов четко видел рукоятку рубильника. Факел отбрасывал последние отблески угасающего пламени. Левая рука, дрожа так, словно он сжимал отбойный молоток, ползла в густом воздухе. Двигалась вперед, преодолевая последние сантиметры...
Огонь над газетой дернулся и потух. Рука еще продолжала двигаться, но сердце больше не билось. Пару секунд мертвое тело стояло на ногах, а потом с глухим стуком, как кегля, повалилось на спину.
Передатчик не заработал. Но у ГОЛОСА оставался еще один шанс, последний.
* * *
Одиннадцать часов сорок пять минут. Ферзиковский РОВД.
Денисов подъехал к зданию отдела и оставил машину на улице. Конечно, можно было заехать во внутренний двор, но это – пустая трата времени: ждать, пока дежурный откроет ворота. Денисовская «Волга» была приметной, и в поселке ее знали все. Он мог бы оставлять ее открытой и не беспокоиться, что кто-нибудь наберется смелости и залезет в машину.
Он хлопнул дверцей и поспешил в отдел.
Костюченко из окна дежурки увидел, как подъехал начальник, и выбежал на крыльцо.
– Товарищ подполковник! Звонили из управления. Спрашивали, где вы... Я сказал – в больнице, снимаете показания с раненого...
Денисов недовольно поморщился.
«Снимаю показания...» Снимать показания можно с потерпевшего или со свидетеля, но не со своего сотрудника, лежащего на операционном столе... Ладно... Это уже мелочи. Стандартная канцелярская формулировка. Родной язык управления.
– Что хотели? – перебил он дежурного.
– Выясняли обстановку, – отрапортовал Костюченко.
– Ну и какая у нас обстановка? – Он махнул лейтенанту, и они продолжили разговор на ходу, пока Денисов шел по коридору к своему кабинету.
– Группа майора Ларионова заняла позицию на железнодорожном переезде у Чекиной будки. Связь нормальная, попыток проникновения пока не было... – Костюченко замялся, и Денисов понял, что в этом месте должно прозвучать какое-то «но».
– Но? – начальник поднял брови.
– Но они не знают, что делать с обходчиком. Пускать его или нет. Он ведь уже считается за территорией.
Денисов покосился на лейтенанта.
«Да-а-а, проблемка!» Чекина будка – домик обходчика – стоял менее чем в десяти метрах от переезда, но расстояние в данном случае мало что значило: дом находился по ТУ сторону границы, обозначенной оперативным дежурным.
Сам обходчик – Борис Ластычев – когда-то был офице ром. Боевым офицером – командовал батальоном в Афганистане. Но это было давно, почти двадцать лет назад. Судьба его была проста и незатейлива, можно сказать, обычная судьба большинства офицеров, уволенных в запас или комиссованных по состоянию здоровья.
Бориса комиссовали после ранения и двух контузий. Комиссовали вчистую. Он пытался устроиться на «гражданке», но это оказалось не так-то просто. У него не было ни путевой рабочей специальности, ни «предпринимательской жилки», ни горячего желания работать. Сначала его взяли в Дугну, в местную среднюю школу, военруком и – по совместительству – учителем труда. Он даже женился, но прожили они с женой недолго. Самый распространенный российский недуг – пьянство – быстро одолел крепкого мужика. Возможно, сыграло свою роль и то, что после Афгана окружающая жизнь казалась ему «пустым бездельем». Он не видел особой разницы: что работать в школе, что пить – все равно скучно.
Ластычев быстро покатился по наклонной. В школе ему дали доработать до конца учебного года, а потом потихоньку выперли. Жена тоже долго не тянула с разводом – кому нужен пьяница, да к тому же с командирскими замашками? Когда Ластычев напивался, он не мог разговаривать нормально. Он начинал кричать: «Батальон, тревога! Выходи строиться на плац!» А если жена пробовала его увещевать, он орал: «Молчать! Смирно! Сорок пять секунд – отбой!», и все в таком духе. Трезвый это был молчаливый спокойный мужик, с похмелья он становился угрюмым, а пьяный Ластычев всегда хотел быть «впереди, на лихом коне». В общем, личная жизнь не заладилась.
Когда ему подвернулась эта работа – обходчиком на тихом железнодорожном переезде – он с радостью за нее ухватился. Поезда ходили всего два раза в сутки, дом для жилья предоставляли, рядом – колодец и огород... Прекрасно.
Сначала Денисов долго не верил, что этот худой жилистый старик (Ластычев выглядел на все шестьдесят с хвостиком) когда-то командовал батальоном. Он даже поспорил однажды с ферзиковским судьей, что все это – байки. Алкогольный бред. Но когда (по своей линии, спор есть спор, на кону стояла бутылка коньяка) поднял документы, оказалось, что бывший комбат не врет. И даже наоборот – кое-что скрывает. Например, боевые награды, которые, как известно, не рассыпали над Афганом с вертолетов, чтобы поднять воинский дух. Все эти ордена и медали были честно заслужены, но за что... За какие заслуги? Денисов никогда не спрашивал, знал, что Борис не ответит. А про себя он думал, что Ластычев – хороший мужик. Настоящий. И если бы от кого-нибудь поступил сигнал... О каком-нибудь мелком правонарушении, которое тот совершил... Ну, какая-нибудь мелочь... То, наверное, он бы просто закрыл на это глаза. Из уважения к прежним заслугам комбата.
Впрочем, никаких сигналов не поступало. Дом стоял у переезда, соседей у Ластычева не было, а если он и напивался (Денисов подозревал, что регулярно напивался), то никому не мешал. По крайней мере, два раза в сутки – утром и вечером – он исправно опускал шлагбаум и потом не забывал его поднимать. Ну а что еще нужно?
А сейчас... Боевой офицер оказался в окружении. Ну, ничего, ему-то, наверное, не привыкать.
Проходя мимо дежурки, Денисов остановился:
– Лейтенант! Соедини с Ларионовым.
Костюченко осторожно протиснулся в дверной проем, наполовину перекрытый массивной фигурой начальника, и подошел к пульту. Нажал кнопку, услышал отзыв и протянул трубку Денисову.
– Денисов! – сказал подполковник, сжимая черный эбонит в потной ладони. – Ларионов, как там у тебя?
– Выполняем приказ. – Ему почудилось недовольство, звучавшее в голосе майора. – Заняли позицию... Никого не пускаем...
В трубке послышались далекие голоса: «Стой! Назад! Назад!»
– Что там? – спросил Денисов.
– Из Ферзикова в Бронцы возвращается молочная цистерна. Разворачиваем... – пояснил Ларионов.
– Правильно... – Денисов помолчал, обдумывая одну мысль, которая беспокоила его больше всего. – А... – он словно не решался задать этот вопрос, боялся услышать пугающий ответ, – а... С той стороны никто не?..
