Андреас Эшбах - Железный человек
Так или иначе, никто ко мне не приближался. Я оставался один. Когда я добрался до первых домов, боль в ноге сменилась глухим онемением, которое я счёл бы более успокоительным, чем предыдущее состояние, если бы был ещё способен к каким-то чувствам. Небо над горой на востоке стало слегка розоветь, когда я протащился мимо одной из их машин. В ней сидели двое. Тот, что был за рулём, спал, запрокинув голову в щель между подголовником и боковым стеклом так, что она могла того и гляди отломиться, второй держал в руках что-то вроде кружки с кофе и пялился на меня, раскрыв рот, как на привидение. Больше ничего. Он таращился, пока я не проплёлся мимо, а что он сделал потом, ускользнуло от меня, потому что я перестал обращать на них внимание.
Я не ожидал, что будет ещё хуже, но на пешеходной аллее я вдруг почувствовал, что в любой момент могу рухнуть и тогда больше уже не в состоянии буду подняться. Тот Иисус на распятии всё ещё висел на кресте и тоже страдал, только он был сделан из дерева и ярко раскрашен, а я состоял из плоти и железа и вонял овечьим навозом. Я не рухнул. Я протащился, тяжело дыша, мимо и не рухнул. Вот и транспортный круг, вот и моя улица. Я был первым из двух поколений Фицджеральдов, кто возвращался на то место, которое он собирался покинуть навсегда.
В доме Бренниганов светилось окно. Тёплый, жёлтый свет падал из окна, которое я никогда раньше не видел освещенным. Я остановился напротив, не имея никаких намерений, во-первых, потому что мне так и так пора было отдохнуть, – теперь мне приходилось делать это чуть ли не на каждом втором шаге, – а во-вторых, из простого, бесхитростного любопытства.
Это была гостиная или, во всяком случае, комната, которая служила Бренниганам гостиной в их более счастливые времена. Теперь это была комната больного. Там лежал муж библиотекарши, опираясь спиной на немыслимое сооружение из подушек и тюфяков, которые поддерживали его туловище в полулежачем состоянии, и он бессильно грёб руками, с посиневшим лицом, а жена склонилась над ним и что-то ему делала – должно быть, вентиляцию дыхательных путей. Рядом с его кроватью стоял аппарат искусственного дыхания, металлический ящик, выкрашенный в цвет слоновой кости, с толстыми чёрными гофрированными шлангами, на ящике крепились синий и белый кислородные баллоны, и время от времени миссис Бренниган приставляла к его лицу дыхательную маску, отчего он начинал хрипеть и пыхтеть, но лицо его постепенно приобретало нормальную бледность. Хотя вид у миссис Бренниган был серьёзный, вся процедура казалась хорошо сыгранной сценой, процессом, который был в этом доме вот уже много лет ежедневным развлечением.
Я наблюдал происходящее, сам пытаясь в это время отдышаться, но всё же мне приходилось не так туго, как бедной миссис Бренниган. На полке над дверью, прибитой так, что он мог хорошо её видеть, стояли три весьма жизнеподобных экземпляра из собрания его чучел: две птицы, которые оглянулись и казались по-настоящему испуганными, увидев позади себя кошку, готовую к прыжку. Я разглядывал расслабленного больного и невольно думал о том, что его жена рассказала мне неделю назад.
И с чувством ужаса, который сжал моё сердце, подобно каменной горсти, я вдруг осознал, почему меня пощадили. Почему мои преследователи удовольствовались тем, что обложили меня, отрезав пути для бегства, вместо того чтобы пристрелить меня или раскатать своим вездеходом.
«Вы самый удачный экземпляр», – как говаривал Рейли. У меня не было доказательств, разумеется, нет. Но я думаю, они пощадили меня, потому что хотят получить моё тело в невредимой целости, как великолепный экземпляр для их тайной коллекции. Я представил себе подземный музей, куда имеют доступ лишь единицы особо посвященных, вот они входят в зал Железного Человека и в раздумье останавливаются перед впечатляющим зрелищем, телом Дуэйна Фицджеральда, киборга номер 2, самого удачного экземпляра из того, увы, неудавшегося проекта. И как он хорошо сохранился! Ни пулевого отверстия, которое вывело бы его из строя. Ни деформаций, которые указывали бы на насильственную смерть. Безукоризненное тело. Раритет.
Не безумие ли это? Не знаю. Разве друзья не называют его «Хантером», то есть «Охотником», того человека, который когда-то, во время охоты с президентом, пристрелил с расстояния в сто футов гремучую змею за мгновение до того, как она укусила дочь президентского советника по безопасности? Не потому ли он стал преемником профессора Стюарта? Из благодарности? Я читал потом обширную статью об огромном поместье, где он живёт, в двадцати милях к северу от Арлингтона. В этой статье не было ни одного снимка, на котором не красовалось бы чучело какого-нибудь зверя: голова оленя с ветвистыми рогами на стене позади письменного стола, медведь гризли в вестибюле, даже белый орёл в спальне. Он любит противников, превращенных в чучела, это ясно.
Ну хорошо, может, это и безумная мысль. Может, действительно существуют лишь приказы с разных иерархических уровней, противоречащие друг другу, может, действительно все бросились сломя голову исполнять их, в то время как на ночных нескончаемых совещаниях в подземных командных бункерах пытались выработать верную линию между паранойей и легкомыслием. Может, вся эта история – просто свадьба паники и неумения.
Тем не менее я всё ещё содрогался от ужаса своей догадки, стоя перед окном Бренниганов, и мне казалось, что земля уходит у меня из-под ног и я должен бежать. Ещё один взгляд на чучело кошки – и я бы, наверное, закричал.
У меня было такое чувство, что до дома я бежал бегом, хотя я определённо не мог этого сделать. Каким-то образом и ключ от дома оказался у меня в кармане, что довольно странно, потому что я ведь не рассчитывал, что мне ещё когда-нибудь придётся им воспользоваться. Я открыл дверь, дотащился до дивана и – заснул на месте.
В какой-то момент я открыл глаза и не мог понять, почему вдруг так светло. До меня не сразу дошло, что я спал. Мне удалось расстегнуть брюки и высвободить правое бедро: сплошной кровоподтёк, чёрный синяк от паха до колена, раздувшийся так, что страшно смотреть. Я рухнул на бок и снова заснул.
После этого я чувствовал себя чуть лучше, что довольно странно. Мне удалось встать на ноги – вернее, на ногу, на левую – и допрыгать на кухню. В Европе холодильники мало того что крошечные – что до сих пор не доставляло мне неудобств, – они ещё и не имеют встроенной машинки для льда, что в данный момент доставляло мне огромное неудобство. В одном из кухонных шкафов я нашёл две формочки для льда, наполнил их водой и поставил в морозильник. Потом взял полотенце, намочил его холодной водой и положил на бедро, отчего сразу испытал блаженство облегчения. Так я сидел на кухонном стуле, смотрел на холодильник, который морозил мой лёд, а мысли мои ворочались как мельничные жернова.
У меня был жар, как я вскоре обнаружил. Без всякого запроса в поле моего зрения высветился экран диагностики и предложил мне выбор из заслуживающих внимания методов лечения, которые были в моём распоряжении, вместе с уточнением, что если я в течение шестидесяти секунд не приму решение, то defolt option по умолчанию введёт в действие сильную дозу широкополосных антибиотиков.
Я предоставил системе действовать по её усмотрению. Какая разница. Единственное, чего я ещё хотел, был компресс со льдом на моём бедре. А это только вопрос времени.
Вопросом времени было также, когда они меня заберут. Если они обнаружат, что я больше не гожусь в безупречные музейные экспонаты, то всё кончится простым выстрелом под лопатку и конструированием какой-нибудь дикой истории, которая спишет смерть американского гражданина на каких-нибудь террористов.
Я тупо смотрел перед собой. Время текло. Я глянул на свои ладони, сжал их в кулаки и ощутил благодатное напряжение мускулов. Я стянул с себя рубашку, грязную, пропотевшую и провонявшую овечьим дерьмом, и полюбовался игрой своей мускулатуры. Всё ещё неплохой вид. Я вспомнил, что в детстве всегда любил читать комиксы про каких-нибудь мускулистых супергероев – это был мой проверенный способ уходить в себя, когда отец и мать снова ругались. По дому носились крики, а я целиком погружался в разглядывание боевых поз и представлял себе, что и у меня будут такие же мускулы, в которые я буду запечатан как в броню, так что уже никто ничего не сможет мне сделать.
Ну и вот они, мускулы, и вокруг огромное количество людей, которые очень даже могут мне сделать что угодно. Тем более что я теперь не могу ввести в действие свои суперсилы. Больше всего мне хотелось бы погибнуть под реющими знамёнами. Дать им последний бой, о котором ещё два поколения тайных агентов будут рассказывать с содроганием, вселяющим в слушателей ужас. Прихватить их с собой на тот свет сколько удастся. Не стать для них лёгкой добычей. Погибнуть в бою. Всё что угодно, только не ждать покорной скотиной перед воротами бойни.
