Пи Трейси - Наживка
– Грейс?
– Угу, – буркнул Магоцци, как настоящий занятый делом мужчина, которому все безразлично. Пожалуй, только глупая улыбка, расплывшаяся на физиономии, немного подпортила впечатление.
Харлей Дэвидсон сидел за рулем изготовленного на заказ автофургона длиной в сорок пять футов, обхватив баранку мясистыми татуированными руками, втиснув могучее тело в кожаное капитанское кресло, специально сконструированное по его габаритам. Выложил за него двадцать тысяч, еще тысячу за срочную доставку самолетом из маленькой итальянской мебельной компании, выполнявшей заказ, еще три куска за установку гидравлики. В черной бороде сверкнула белозубая улыбка. Стоит каждого пенни.
– Черт возьми, потрясающе! Охотно съезжу в преисподнюю и обратно.
Его сосед, похожий на аиста, в неизменном комбинезоне из лайкры, на сей раз в ослепительно-оранжевом, скрестил на костлявой груди длинные руки и выпятил губы.
– Сейчас моя очередь. Я хочу повести. Ты ехал в аэропорт, стало быть, я обратно. Тормози.
Харлей мельком покосился направо – в этом малыше нельзя надолго отрывать глаза от дороги, иначе сразу с полосы съедешь.
– Родраннер, ты эту машину никогда не будешь водить. Выброси из головы.
– Да? Почему?
– М-м-м, дай подумать. Во-первых, у тебя нет и никогда не было водительских прав. Во-вторых, ты за последние тридцать лет ничего не водил, кроме велосипеда. При торможении здесь не крутят педали назад.
– Может, хватит препираться? – капризно протянула сидевшая позади Энни, и взгляд Харлея метнулся к одному из семи зеркал. Три из них расположены так, что Энни Белински, лениво развалившаяся на сиденье, отражается в трех разных ракурсах. В плотно облегающем желтовато-коричневом замшевом платье с бахромой на подоле, расшитом поверху бусинами, и – господи помилуй – в ковбойских сапогах со шпорами.
– Боже мой, Энни, я почти чувствую, как эти шпоры впиваются мне в бока.
Энни сердито глянула ему в спину:
– Подумать только! Всего за две недели отсутствия мне удалось окончательно позабыть, какой ты гнусный поросенок, Харлей.
– Он по тебе скучал, – сообщила Грейс, сидевшая напротив нее, вытянув перед собой скрещенные ноги в кавалерийских сапогах. – Все скучали.
Родраннер повернулся к Энни:
– Привезла мне подарок?
– А как же, миленький. Вон в той черной сумочке.
Родраннер просиял, полез в сумку, отыскал пакет в матерчатой упаковке. Содрав ее, вытащил зеленоватую ковбойскую рубашку из лайкры с кантом на кокетке, перламутровыми застежками и аппликацией на кармане в виде коровьего черепа.
– Ух, класс! Где ты откопала ковбойскую рубашку из лайкры?
– Позволь тебя уведомить, что Финикс – рай для покупателей, желающих сойти за городских ковбоев. Приляпают тебе кактус, коровью голову, бахрому, чего хочешь. Эта из специализированного магазина для байкеров в нескольких милях от города.
Родраннер поднялся, почти задев головой крышу кабины высотой в семь футов, стащил с себя оранжевый лайкровый верх.
Харлей мельком взглянул на него, а потом повнимательнее присмотрелся.
– Господи боже, Родраннер, это у тебя грудь такая или ты ксилофон проглотил?
– Мужчина с такими сиськами, как у тебя, не имеет никакого права на критику.
– У меня не сиськи, а грудные мышцы.
Энни схватилась за голову.
– Так будет продолжаться всю дорогу до Аризоны?
– Ты б их послушала, когда мы аппаратуру грузили, – вставила Грейс. – Пара старых скандальных куриц-несушек.
Родраннер сиял в новом юго-западном наряде. Повернулся в оранжевых лосинах и рубашке цвета лайма.
– Ну как?
Харлей его оглядел.
– С ума сошел? На морковку похож, будь я проклят.
Энни закатила глаза и обратилась к Грейс:
– Как дела, над которыми тебя просил поработать Магоцци?
– В лучшем виде! – прокричал Харлей, огорченный невозможностью участвовать в общей беседе на таком расстоянии. – Наша Грейс расколола их с помощью новой программы распознавания изображений.
– Молодец девочка. Когда ты ее опустишь на уровень идиотов и сунешь в Сеть, игрушка принесет несметные кучи долларов. Ну, и что ж оказалось?
Грейс закрыла глаза:
– Не спрашивай.
– Леди хочет знать, – возразил Харлей. – И я ей расскажу. Смотри, Энни, что оказалось. Сначала нацисты убивали евреев, да? Потом старые евреи взялись за нацистов. Справедливо?
Родраннер вытаращился на него:
– По-моему, я до сих пор не слыхал от тебя такой гадости.
– Почему?
– Харлей! Они привязали к рельсам девяностолетнего старика, чтобы поезд его переехал!
Харлей пожал плечами в искреннем недоумении:
– Да ведь он был нацистом. Что тебя возмущает?
– Как почти каждого цивилизованного человека, меня несколько возмущает убийство. Надо было сдать его властям, отправить в Гаагу… Суд, обвинители, адвокаты, открытое разбирательство – ты никогда об этом не слышал? Понятия не такие уж новые.
– Чушь собачья. Хороший нацист – мертвый нацист. Не веришь? Спроси любого немца, он тебе то же самое скажет.
– Откуда ты знаешь, что скажут немцы?
– Оттуда, желторотый цыпленок, отказывающийся летать, что я, в отличие от тебя, как минимум раз в год летаю в Германию, где покупаю вино и общаюсь с самыми гостеприимными в мире людьми, которым довелось жить в самой прекрасной на свете стране, не говоря уже о превосходном качестве пива и автомобилей… Эти самые люди на дух не выносят нацистов.
Энни потянулась к Грейс и шепнула:
– Я не поеду в Аризону с двумя ненормальными.
Грейс вздохнула, улыбнулась, всей душой радуясь, что сидит здесь, слушая перебранку Харлея с Родраннером. Иногда так их любит, что больно становится. Иногда, когда ей по-настоящему хорошо, испытывает точно такое же чувство к Магоцци.
Энни снова прочла ее мысли.
– Будешь по нему скучать?
– Он хороший.
– Истинный принц! – прокричал Харлей. – Радушный, приветливый малый. Я его люблю. При каждой встрече в губы хочется чмокнуть. Кстати, как поживает старый сукин сын?
Грейс пожала плечами:
– Тяжелая была неделя. – Она взглянула на Энни. – Вчера вечером перестрелка возникла. По-моему, в связи с тем же делом между евреями и нацистами. Его друга убили, а ему пришлось мальчишку убить.
– Господи помилуй! Магоцци терпеть не может кого-нибудь убивать. Бедняга.
Грейс кивнула.
– Пойду к нему сегодня. Нечто вроде прощального ужина.
– Тебе надо с ним переспать, – решительно объявила Энни. – После этого мужчинам обычно становится лучше.
Харлей даже отвернулся от дороги, оглянувшись на Грейс.
– Вы меня разыгрываете? Неужели ты с ним еще не спала? А я думал, он итальянец.
– А я думаю, надо на этом автобусе написать его имя, – пропищал Родраннер, круто меняя тему.
– Это не автобус, дерьмовый тупица, хотя мысль дать ему имя не такая плохая. Я уже вижу. «Колесница» крупными прописными буквами спереди и по бокам…
Энни ужаснулась:
– Вы переименовали компанию в «Колесницу»?
– Нет-нет, Харлей хочет назвать «Колесницей» автобус, который не автобус. Всему дает названия. Желаете знать, как свой член называет?
– Боже сохрани, не желаем.
– В любом случае, Харлей, я имел в виду вовсе не то. На автобусе надо написать название компании. «Геккон инкорпорейтед». Зелеными буквами, причем «г», может быть, изогнуть наподобие хвоста ящерицы.
Энни с Грейс переглянулись, Харлей только вытер ладонью лицо.
– Мы не станем называть компанию в честь мелкой ползучей рептилии, – твердо заявила Энни.
Родраннер надул губы.
– Ну, я пока другого названия ни от кого из вас не услышал.
– Я придумала, – спокойно молвила Грейс, и все на нее посмотрели. – Назовем ее «Манкиренч софтвер».
Партнеры минуту молчали.
– У этого названия дурная слава в средствах массовой информации, – напомнил Харлей.
– У названия Соединенные Штаты Америки тоже, но никто его менять не собирается.
Энни, поразмыслив, протянула руку, похлопала Грейс по колену.
– А мне нравится, – улыбнулась она. – Мы и есть обезьянки. У нас обезьяний нрав.
44
Приятные теплые дни и прохладные вечера. Вот что оставил за собой канадский холодный фронт, вытеснивший прошлой ночью грозовую бурю из штата. К половине седьмого температура упала до двенадцати с половиной градусов, поэтому Магоцци стоял на передней веранде в теплом черном свитере, гадая, как живут люди там, где температура в течение суток не подскакивает и не падает на сорок градусов. Скорей всего, скучно. Миннесотцам не о чем было бы поговорить.
Загоревшие за недельную жару люди кутаются в шерстяные костюмы, в ветровки, поспешно совершая вечернюю пробежку, выгуливая по тротуарам вываливших языки собак, и торопятся вернуться домой. Дует настойчивый холодный ветер, из соседних каминных труб уже попахивает древесным дымком.
