Михаил Вершовский - Твари
— Что в лучшие годы? — негромко откликнулась она.
— В лучшие годы я не был способен… на такое, — сказал он. И рассмеялся.
Она покачала головой.
— Неправда.
Он посмотрел на нее.
— Почему?
— Потому что «лучшие годы» — это не когда-то. Лучшие годы — это сейчас.
Он прикрыл глаза.
— Правда.
— Что правда? — спросила она.
— Лучшие — сейчас. Господи… — Он мотнул головой.
— Что, Сережа?
— Да я ведь и не жил. Не жил вовсе. То есть, вообще не жил — понимаешь?
— Понимаю, — кивнула она. — А теперь?
— Господи, — он снова рассмеялся. — Да теперь-то я и живу. И начал жить, и буду жить, и долго буду жить, потому что это…
Он умолк, не зная, как выразить то, что переполняло его сейчас. Чувство было совершенно новым для него, непонятным, неопределимым, но поразительно светлым и, главное, абсолютно настоящим. Реальным. Настолько реальным, что, казалось, его можно взять в руки, потрогать, ощутить физически.
— Потому что это? — полувопросительно произнесла Алина.
— Потому что это, оказывается, великолепно. Сказочно. Прекрасно. Потому что только это и имеет смысл. Жить. Жить. Жить.
— Великолепно, — согласилась она. — Сказочно. Прекрасно. И только это и имеет смысл.
Он рывком повернулся на бок, лицом к ней.
— Не просто существовать — выживать, числиться, занимать какой-то объем в пространстве. А именно жить. Это может длиться десятилетия, может годы, а может часы, но это все равно, потому что время — это ведь не сколько раз ты вместе с планетой крутнулся вокруг светила, верно?
— Верно, Сережа.
Он снова откинулся на спину.
— Господи, какой же я был идиот… А ведь все оказывается так просто. Понимаешь, вчера — уже нет. Его нет, этого вчера. И позавчера нет. И прошлого года нет с позапрошлым вместе. А завтра и послезавтра — это еще где-то. В каком-то пока-небытиии. И что остается?
— Остается сейчас.
— Вот! — Он снова крутнулся на кровати и теперь тоже лежал, опершись на локоть. — Но сейчас — не в смысле «лови момент», «живи минутой». Сейчас — значит именно сейчас.
— Я понимаю, — кивнула Алина.
— Я знаю, что ты понимаешь. Ты-то как раз понимаешь. Я в толк не могу взять, как же я этого все эти годы, все десятилетия не понимал. То во вчерашних неудачах, то в завтрашних страхах, а сегодня, сейчас — как песок сквозь пальцы. И, знаешь, что еще? Я все-таки неправ. Насчет того, что ни вчера нет, ни завтра нет. Они есть — но они есть именно в этом волшебном сейчас! И…
Он умолк. Алина тоже молчала, выжидая, что же скажет Сергей.
— И еще мне кажется… Да нет, не кажется — уверен. В этом сейчас, кроме вчера и завтра — еще и всегда. Но ты ведь… Но ты ведь знаешь и это?
— Знаю.
— Значит, смерти все-таки нет.
— Нет.
— Потому что «всегда», которое в сейчас — оно вечно?
— Как мы.
— А боль, страдание…
— А боль, страдание, радость и счастье — есть, — сказала Алина. — Потому что все это и есть жизнь. Напиток горький, напиток сладкий — но не дистиллированная водичка.
Он помотал головой.
— До чего же все просто…
— Самое забавное, — сказала она, — и самое трагичное, что это действительно просто, очень просто, до невероятия просто. Есть только одна сложность, которую многим так и не удается преодолеть.
— Да, — сказал Сергей. — Штука в том, что понять эту истину действительно просто. Головой. В смысле, подумать, произнести, написать, прочитать. Проповедать, наконец. А надо — ощутить. Почувствовать всем своим существом. Каждой клеточкой. Единожды. Пусть на самый короткий миг. И уже не нужно будет понимать. Потому что тогда ты просто знаешь.
Он снова мотнул головой.
— Невероятно. Ведь еще вчера, сегодня, полчаса назад — не знал. А теперь — знаю.
Она потянулась к нему и поцеловала — нежно и мягко.
— С днем рождения, — сказала она.
— Спасибо, — серьезно и спокойно ответил он.
— А подарка вот я и не припасла.
— Бог с тобой. Ты подарила мне все, о чем можно было только мечтать.
— Себя?
— И меня тоже.
Алина сбросила ноги с кровати и встала одним быстрым пружинистым движением. Она подошла к окну, где света было чуточку больше, и посмотрела на часы.
— Пора? — спросил Сергей, с удовольствием наблюдавший за ней: за изгибами ее совсем еще молодого тела, за грациозными движениями, за так легко ей дававшимися непринужденностью и естественностью.
— Мне пора. А ты вполне мог бы и поспать.
— Конечно, — он хмыкнул и, встав с кровати, принялся подбирать разбросанные по полу вещи.
— Нет, правда, — говорила Алина, стоя у шкафа и снимая с плечиков одежду. — Во-первых, домой ты уже не попадешь…
— То есть?
— То есть, вот-вот начнется эвакуация людей из доброй пары сотен зданий. В том числе и из твоего.
— Э-ва-ку-ация? — Выпрямившись, он в изумлении посмотрел на нее. — Куда и, главное, для чего?
— Сначала к метро, а там — к вокзалам, на пригородные базы отдыха, гостиницы. В общем, кого куда удастся пристроить. Так я поняла, во всяком случае.
— Да, но для чего?
— Будем выкуривать змей из домов. Из канализационных систем. Из подвалов. Если все идет по плану, то самолет с репеллентом уже должны разгружать в машины-цистерны.
— А дальше что? В окна из пожарных шлангов струей?
Алина, надев серые брюки из денима, застегивала на груди такую же серую джинсовую рубашку.
— Нет, не в окна. И не из пожарных шлангов. Репеллент — если прибывает тот, который хотелось бы получить — это сжиженный газ. Его еще нужно будет из контейнеров в индивидуальные распылители закачивать. Логистика, методика применения… Ну, в общем, тут как раз моя работа и начинается.
— И с каких это пор ты в милиции или в пожарной части работаешь?
— Это не милиция и не пожарники. Распылять репеллент будут МЧС-ники. В МЧС я, кстати, тоже не работаю, но ведь инструкции насчет того что и как кто-то им должен дать. Не самая штатная — даже для них — ситуация.
— Понятно. — Сергей уже оправился от удивления и быстро, но без нервозной спешки одевался. — А потом?
— Потом — после чего?
— После того, как — будем надеяться — змей, сколько бы их ни было, выкурят? Знать бы еще, кстати, куда выкурят…
— Насчет знать, Сережа, никто не отказался бы. Расчет или, скорее, надежда, на то, что все-таки на открытое пространство их выгонят, а поползут они, скорее всего, в направлении гнезда. Предполагаемого.
— Но не расстреливать же их в такой процессии собираются?
— Нет. Огнеметы. — Она искоса взглянула на него и добавила с несколько показной шутливостью: — В общем, «сделано в Голливуде». Такой блокбастер. А ты куда двинешься?
— Все туда же. — Сергей уже был одет, набросив свою куртку-плащевку на плечо. — С тобой.
— Сережа… — Алина слегка закусила губу, раздумывая, как бы сказать ему то, что сказать было нужно. — Ради Бога, не подумай, что я пытаюсь тебя как-то обезопасить, изолировать и все такое. Дело даже не в том, что там может быть опасно…
— Не может. Будет.
— Тем более. Но дело все равно не в этом. Не знаю, как… Ну ты ведь сейчас дуться начнешь!
— Я? — Телешов расплылся в улыбке. — Я, Алинушка, наперед на всю жизнь отнадувался. Теперь на это занятие время тратить уж точно не стану.
— Вот и прекрасно, — Алина тоже улыбнулась. — Вот сам и смотри. Я все-таки профессионал. Герпетолог. Токсиколог. С репеллентом этим знакома тоже не по книжкам. Да и по змеям-мутантам, наверное, самый большой на текущий момент спец. Во всяком случае, здесь. В Питере. В России. А ты, Сережка, учитель. Профессия святая, но на сегодня уроков литературы там не потребуется.
— А Кремер?
— А что Кремер?
— Кремер тоже там будет?
Алина собирала немудрящие свои вещи: портмоне, сигареты, мобильник. Не прерывая занятия, она кивнула.
— Конечно. Ты не забыл, где он работает?
— Нет. А ты?
— То есть?
— То есть, работает он не в ОМОНе, не в МЧС. Работает он в убойном отделе. И там ему сегодня тоже, казалось бы, делать нечего. Однако он там будет, верно?
Последняя фраза не была вопросом. Они оба это знали. Алина присела на стул, указав Телешову на кровать.
— Садись. Ну присядь же ты, хоть на минутку.
Сергей, пожав плечами, сел.
— Что ты будешь там делать? Правильно пойми, Сергей, я уже не отговариваю. Просто пытаюсь понять. Будет ли какая-то польза.
— Постараюсь, чтобы хоть какая-то была. А делать буду — что поручат. По обстоятельствам.
— И еще… — Алина на секунду замялась, подбирая слова. — Ты ведь это из-за своего друга? Грузчика, из магазина?
— Друга? — переспросил Телешов и, подумав, сам себе ответил: — А ведь наверное, друга. Кто-то же должен быть ему другом на этой планете. Гошке. Грузчику и выпивохе. Вполне хорошему и небезразличному человеку. Значит, из-за друга. Но не из чувства вины, отчаяния, стыда или потому, что кошки на душе скребут. А потому, что Гошка сам быть там сегодня не сможет. Но хотел бы. Я-то знаю, что хотел бы, иначе не пошел бы туда, куда пошел.
