Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна

— Я… прости, Вита… Виточка, прости за всё. Я… вспомнила… Прости…

Виталина побледнела. В лёгких резко закончился воздух. Сколько лет она ждала этого слова. Этого злополучного «прости». Надеялась, верила. Теряла надежду, осознавая, что никакие слова не изменят её чувств.

Заставляя себя поверить в чушь самосуда.

Или не чушь?

— Виточка, я…

Всё летело к чертям. Планы, идеи. Каждый шаг, каждое действие, каждое слово, жест. Вся картина, идеальная, прорисованная до мельчайших подробностей, разлеталась в пустоту. Пустоту, оседающую изнутри и ядом расползающуюся по внутренностям.

Виталина ненавидела Снежану и за это.

— Господи, Вита, я… мама сказала, ты пропала. Тебя не нашли, Виточка. А ведь я помню, как сидела в этом доме, в этой… боже мой, в этой самой комнате.

— В этой?

— Я рыдала ночи напролёт, умоляя тебя вернуться. Я… Виточка… Вита! Вита… — Снежана упала без чувств.

Она лежала на кровати беззащитная и ранимая. Лучшего момента, чтобы осуществить месть и не придумать, но Чирина медлила. Смотрела на лицо Снежаны и понимала, что её саму душат слёзы. Противное ненасытное чувство жалости вновь вытесняло всё иное. Вновь вынуждало задуматься: зачем всё это надо? Не пора ли отпустить?

Сотни раз Чирина ловила себя на этой мысли и давала сотню, две обещаний довести начатое до конца, поэтому, когда просыпались сострадание и неуверенность, она избавлялась от них так, как научилась. В детстве ломая куклы, став постарше — причиняя боль. Повзрослев, начала убивать тех, кто как-то обидел, потому что только так становилось легче. Только так возвращались ненависть и жажда мщения.

— Доченька, у тебя есть я, — говорила мать. Та. Погребённая под коркой ледяного озера. — Разве тебе ещё кто-то нужен?

Мама своей любовью душила, хотя Виталина никогда не была ей родной. Но это лишь подтачивало крепнущую злость в юном сердечке, каждый раз напоминая о той, из-за кого всё произошло.

Снежана. Проклятая Снежана…

Чирина смотрела на родные черты и хмурила брови. Заставляла себя хмуриться. А перед глазами проносились фрагменты детства, и сердце разрывалось от боли.

Чирина бросилась прочь из комнаты, едва не свалилась с лестницы, влетела в кухню, схватилась за нож, мечтая вернуть ненависть, желая кого-нибудь убить. Хоть кого! Зря что ли она столько лет готовилась? И вдруг застыла. Окно пугало надписью:

«Я знаю, что хранят часы. Знаю так же хорошо, как и ВРАЧ».

Виталина задрожала. Нож выпал. А затем Чирина закричала. Неистово. Больно.

Страшно.

Александра увидела Чирину и испугалась. Наплевав на просьбу Рукавицы, локтём ударила в окно, и осколки посыпались на снег.

— Я помогу! — Селивёрстова лезла в окно, понимая, что, если убийца впала в истерику, действовать стоит незамедлительно. — Всё будет хорошо! — лгала она, обрывая об торчащие куски стекла своё фиалковое пальто. — Я рядом! — убеждала Чирину, как учили поступать с безумцами, — я рядом. Ты не одна! — Селивёрстова буквально выпала на пол кухни, развязала свой шарф и тут же подскочила к Виталине. Сделала вид, будто обнимает, а сама обмотала ей руки за спиной. — Где Снежана? Где она?

Чирина рыдала, но не отвечала.

Александра позвала Римскую.

Где-то неподалёку зашумели лопасти вертолёта. 

Часть вторая. Сердце.

Глава 50

Загнанный зверь пытается выжить, царапая и кусая врага. Человек от зверя ничем не отличается.

Понимая, что это конец и, давясь уже не слезами, а злостью, Виталина в парике, но без грима, его остатки обнаружили в раковине той же кухни, предпринимала попытки вырваться и нелепо давила обувь противника. Но держала Чирину уже не Александра, а крепкий парень из Управления, и руки сковал не вязанный шарф цвета фиалки, а холодный металл наручников так напоминающий Селивёрстовой маркер, каким она делала пометки о своих родителях ещё в далёком детстве, когда пыталась понять, почему мама с папой именно такие.

Парень дёрнул Чирину и потащил к выходу.

— Ненавижу… — прошипела Виталина, обернувшись в сторону Александры. — Ты всё испортила. Ты заплатишь.

Типичная угроза не подействовала бы на детектива с любым другим преступником — все они включают «жутких мстителей», когда иного не остаётся. Но что-то в глазах Чириной заставило Александру занервничать и непроизвольно сделать шаг назад.

После долгих препирательств между главным в Управлении и Рукавицей было всё же решено разделить почести за поимку убийцы. Однако право первого допроса управленцы отвоевали. Они вывели Чирину из дома и повезли к себе, оставив команду Владимира Андреевича копаться в уликах.

— Привыкли быть первыми, — с недовольством заметил Рукавица. Он всё ещё испытывал неприятное чувство из-за того, с какой лёгкостью управленцы достали вертолёт, как только узнали, кто убил дочку Власовых. — А когда Собирателя ловили, они и пальцем не шевельнули, — не сдержал едкой фразы. — Наверняка, Власов им платит. — Последнее произнёс заметно тише и уже после того, как вертолёт вместе с Чириной поднялся в воздух.

Александра могла бы подтвердить его опасения, ведь Власов сам ей в этом признался, но не стала. Во-первых, она дала слово бизнесмену, во-вторых, не озвученная правда всё равно остаётся правдой. Обошлась цепким взглядом.

— Ты того же мнения, — понял Рукавица. — Хрен с ними. Главное, что Чирину поймали. Кстати, как там Римская?

Александра долго подбирала слова, вспоминая реакцию Снежаны и её первый вопрос.

«Рельсы её отпустили, или она призрак?»

Странный вопрос.

Больше Римская не произнесла ни слова. Она находилась в прострации, когда её, всё ещё загримированную под старуху, вывели из дома, когда Чирина кричала ей вслед «ненавижу», когда предусмотрительно вызванные медики осматривали Снежану в машине.

Римскую увезли для дальнейших обследований, для непростых вопросов.

Александра наблюдала за жертвой и убийцей, ловя смутную, но ярко окрашенную догадку того, что на самом деле произошло в судьбе двух таких разных женщин.

Догадка была невероятной и порождала лишь вереницу новых вопросов, но Селивёрстова не сомневалась: она на верном пути.

Когда подъехал Рукавица со своей командой, чуть позже управленцев, догадка превратилась в уверенность. И дело заключалось не в хвалёной друзьями Интуиции, верной спутнице детектива, отвергаемой Рукавицей, как явление ненаучное, недоказанное. Глупое. Всё вышло на поверхность благодаря находке за часами. За теми самыми, которые привлекли внимание Селивёрстовой. Там был тайник, спрятанный в стене. Именно он хранил все секреты Чириной, и как позднее оказалось, секреты Римской.

— Так как там Римская? — повторил вопрос Владимир Андреевич.

— Не пострадала. Сегодня. — Сделала уточнение Александра.

— Говоришь загадками.

— Она пострадала давно. И похоже не она одна.

— Саш, давай без этих твоих закидонов.

Александра ухмыльнулась, подошла к столу, где криминалисты бережно упаковывали улики. Много улик. Указала на детский рисунок.

На старом потрёпанном и давно пожелтевшем листе были две девочки с одинаково тёмными волосами цвета каштана, в одинаковых ярко-розовых платьицах. Любовно прорисованные на платьях кружева местами протёрлись до дыр, как будто художник снова и снова раскрашивал эти места. Лиц у девочек не было, только пустые овалы и чёрные бусинки глаз. Руки и ноги заменили длинные удивительно ровные палочки.

— Думаешь?.. — закурил Рукавица, рассматривая рисунок.

— Есть и другие доказательства, — вздохнула Александра.

Снежана сидела у автомата с кофе. Допрос закончился, вопросы в голове остались. Из всего водоворота произнесённых полицейскими слов она поняла лишь одно: её сестра жива. И это было главным. Она совершенно не представляла, каким образом так вышло, где, почему Вита скрывалась все эти годы и по какой такой злой шутке собственная память отвергла существование сестры. Милана Георгиевна, психолог с идеальным макияжем, наверняка бы сказала, что это некий защитный механизм, что это сработал какой-то подсознательный заслон.