Измайлов Андрей - Время ненавидеть
Все эти два часа Парин врал-не врал. Как и в том, что обычно строчил. Въелось, что ли? Присохло? Или сам верил в то, о чем врал-не врал.
– Очень не вовремя! Ох, как не вовремя! – врал- не врал Парин по поводу гребневского сухожилия. – Редакция в очень тяжелом положении!
(Да не редакция, а Гребнев в тяжелом положении!
И Парину определенная выгода – никто его теснить не будет на полосах целый месяц. А уж он, Парин, найдет, что высыпать в газету, собрав еще и урожай моральных дивидендов: выручил коллектив, пока кое- кто неосмотрительно повреждает ногу).
– Груши хорошие, мягкие. Кушай, кушай! – врал- не врал Парин, заботливо, вытряхивая гостинец прямо на постель. – Только сетку мне надо будет забрать…
(«Кушай, кушай!» Хватило ума принести, а вот вымыть, сходив на кухню, – никак! Когда же Гребнев необязательно спросил, дабы убить паузу: «Долго в очереди-то?». Парин ясноглазо сказал: «Какая может быть очередь! С утра был в централизованном магазине. Там матерьяльчик по Продовольственной программе нужно было взять. И положили немного. Груши мягкие, хорошие. Кушай, кушай!»).
– Кстати, о матерьяльчиках. Я тут вам еще принес, чтобы не скучали, – врал-не врал Парин, лавируя между «ты» и «вы», доставал из портфеля взлохмаченную стопку бумаг. – Это авторские. Все равно лежишь – сделаешь обзор? Только учти, его к выборам нужно подогнать, к двадцатому.
(Писем – более десятка. В основном благодарственные. Мол, хотим через редакцию сказать «спасибо» дворнику за то, что подмел; доктору – за то, что вылечил; водителю – за то, что довез. Неинтересно! Гребневу неинтересно. То есть, конечно, просто здорово, когда есть люди, исправно выполняющие свои рабочие функции. Тем не менее толика здравой бессмыслицы есть в том, чтобы сводить воедино письменные благодарности в адрес людей, которые делают то, что должны делать. Да еще умиляться: ну просто здорово!.. Но Гребнев не стал говорить Парину. Сколько же раз можно говорить, в конце концов!).
Гребнев сказал:
– Это так срочно?
– Желательно срочно! – врал-не врал Парин.
Я же говорю, к двадцатому, а сегодня шестнадцатое. Сам понимаешь…
Гребнев сам понимал: возиться Парину неохота – разбирать неразборчивые почерки, приводить в грамматическое соответствие, выстраивать в удобоваримой последовательности, избегая «спасибо… а вот еще одно спасибо… а также вдогонку снова спасибо… и наконец, еще одно спасибо!». Нет уж! Спасибо! И Гребнев отпасовал:
– Я бы с удовольствием, но… спасибо. У меня тут и так пока материал горит.
– Мельник, что ли? – не то чтобы пренебрежительно спросил Парин.
– Мельник! – не то чтобы вызывающе ответил Гребнев.
– Вот как раз о мельнике я хотел поговорить. И предупредить. Я еще вчера, когда вы звонили к нам, подумал: стоит ли давать целую полосу под…
– Стоит! – перебил Гребнев.
– Под злостного хулигана.
– Что-о-о?!!
Снова усталая покровительственность из Парина наружу выперла. Уж пусть Гребнев Парину поверит. У Парина есть сведения. Достоверные сведения. Сведения о том, как хваленый Гребневым мельник год назад еще бы чуть-чуть – и искалечил двух товарищей, находившихся, между прочим, при исполнении. Милиция этим вопросом занималась, на мельницу приезжала. Он, Парин, так думает: только преклонный возраст хулигана спас того от заслуженного наказания… И потом… что-то там еще не все чисто с военным прошлым. Не все ясно. В свое время вызывали Авксентьева куда надо. Он, Парин, не имеет сведений, чем тогда дело кончилось, но имеет сведения, что н-не все там чисто. И вот пусть Гребнев сам подумает, если не хочет прислушаться к мнению старшего товарища: стоит ли поднимать на щит человека, который… у которого… с которым… м-м… не все ясно. Тем более накануне выборов, когда за каждой публикацией особенно пристально следят. И в райкоме, и не только. Пусть сам подумает.
Вот тебе и здрасьте!
Чего угодно ожидал Гребнев, но такого не ожидал. Да нет же! Врет Парин! Не может быть, чтобы не врал! Глядит участливо в глаза и врет!..
Нет, не врет. Парин никогда так не врет. Он слишком осторожен, чтобы так откровенно врать. И ради чего? Дабы Гребнев не сделал хороший очерк? Не те средства. Парин бы другие средства избрал. Парин бы просто перекорежил очерк, буде тот готов, навычеркивал бы, зарезал бы живое. В духе времени. Парин бы… В общем, Гребнев прекрасно представлял, что бы сделал Парин. А Парин взял и сделал вот как…
И не врет. Хотя бы вчерашним поведением не врет: когда предпочел юбилею мельника санаторную встречу депутата-избирателей. Это юбилею-то, где вкусно накормят-напоят при непосредственном выполнении редакционного задания! А он, Парин, это дело любит и не упустит (груши!). Он, Парин, искренне обиделся бы вчера, когда и если попал бы на мельницу вместо Гребнева: что же за юбилей без всего того, что должно быть! И ведь как чувствовал Парин – не светит у мельника мероприятие в том смысле, как его представляет Парин. И лучше пусть Гребнев съездит. А там глядишь – очередной «Филипповый отчет». Вы помните, как с «Филипповым отчетом» было?! То-то и оно!
– Как вчера встреча с кандидатом прошла? – ядовито поинтересовался Гребнев, имея в виду всю цепочку своих умозаключений-прикидок.
Но Парин по обыкновению оказался противояден. Он-то, Парин, никаких умозаключений не имел в виду. Он простой. Совсем простой. Как мячик. По нему долбанешь изо всех сил, а он только выше подпрыгнет. Если его в лужу посадить, то чинно, величественно заколыхается, блестя мокрыми боками, – не мячик, а прямо-таки шарик земной. Или, по крайней мере, его пуп.
– Хорошо прошла! Долганов такие перспективы развернул! – И Парин стал вещать о перспективах санаторного комплекса, о слиянии его с турбазой «Крона», о крупномасштабности задуманного, об энергичности, деловой сметке и хватке будущего депутата, изложившего свою программу, о директоре пока еще только «Кроны», но в недалеком будущем и всего комплекса – о Долганове. Солярий! Три новых корпуса! Зимой – слаломная трасса! Санный желоб! Уровень высочайшего сервиса! Восстановительные центры с каминным залом! Между прочим, вчера после мероприятия Парина пригласили в такой центр. Эт-то!.. Эт-то!.. Заново родился!
«А зря!» – чуть не брякнул Гребнев. Хватит Гребневу и того, что Парин уже родился один раз – так тот еще и заново норовит. Гребнев удержал язык за зубами, не брякнул. А Парин все продолжал и продолжал сагу о Долганове. Мало Парину газетной площади, где он что ни неделя, то: О, Долганов, о! Скорее всего, директор действительно более чем достоин похвал. Но от изобилия бывает оскомина.
– Мне на УВЧ пора. Прошу прощения! – перебил Гребнев.
… Ушел Парин. Отряхнул свою сетку, усовал в портфель, пожелал: «Ну, выздоравливай!». И ушел. А чего приходил?
Да, не договорили! Не с Париным – с мельником не договорили. Вот и пиши теперь… Особенно в свете стукнувшей по темечку информации. Не договорили. Ага!
– Кот! Слушай, Кот!.. Да из дома звоню, из дома! Откуда я еще могу звонить!
– Слушай, Гребнев! Ка-ак я тебе завидую! Месяц отдыха!
– Ничего, Кот! Вот снимут гипс, я что-нибудь придумаю и для тебя. Чтобы не завидовал! – (Хорошие мы, все-таки, ребята! Ведь с полуслова!) – Но это потом, когда мне гипс снимут. А пока знаешь что?..
– … Ну, ты и любитель! Любитель и есть! Ты что, серьезно?! Да сегодня в полвосьмого англичане французов раскатывать будут! И ФРГ-Алжир ночью! А ты… Кстати, ты позавчера наших смотрел с Бразилией?! Судья – сволочь!.. Что ты орешь-то на меня! Вот елки!.. Ты трезво хоть поразмысли!
«Трезво поразмысли» – так сказал ему Кот. Так сказал ему Костя Пестунов. И был по-своему прав.
Гребневу не хотелось трезво поразмыслить. Гребневу захотелось не ждать, когда снимут гипс, а «что- нибудь придумать» для Пестунова сейчас, в данный момент, пока тот еще на проводе. Хорошие мы все- таки ребята, да! Но за тридевять земель Пестунов, конечно, не поедет. С мельником Пестунов, конечно же, не собирается встречаться. И душевно беседовать тоже не собирается. Много чести какому-то мельнику – два корреспондента друг за дружкой. Один уже «приехал», а теперь еще и Пестунову ехать? И жертвовать Англией-Францией?! Чемпионатом мира?! Было бы ради чего! Да ну, Гребнев, не ерунди! Вот, может, помощь Гребневу нужна? Тут Пестунов – пожалуйста. В булочную заскочить, в «мясо-молоко» после работы. Посидеть, потрендеть, «маразмарием» развлечь:
– Во! Смотри, чего поймал. Из истории болезни. «Больной выписан по причине отказа от вскрытия». Я отпал! А медсестра обиделась. И нечего, говорит, заливаться! У больного абсцесс был на деликатном месте, он застеснялся и ни в какую! А вы заливаетесь!.. А? Как тебе?! Слышишь, нет?! Каково?! Да ты слышишь меня или нет?!.. А почему не реагируешь?!
Может, он и прав по-своему, Кот. Может, трезвый мыслитель Костя Пестунов и прав. Действительно! Тащиться черт знает куда, добивать чужой материал – раскочегаривать старичка, торопливо записывать, если старичок еще бойкий, или клещами каждое слово вытягивать, если старичок угрюм. А тут из Испании – матчи, матчи!..
