Эрик Гарсия - Ящер-3 [Hot & sweaty rex]
Они и выделяются. Через шесть минут после первого уловленного запаха я прослеживаю весь их путь до химической лаборатории на третьем этаже. Здесь народ кучкуется под лабораторными столами, хорошенько взбивая свои подушки и устраиваясь на покой рядом с бунзеновскими горелками, колбами и пробирками, ничуть не озабоченный количеством бьющейся посуды в непосредственной близости. С другой стороны, догадываюсь я, если ветер будет достаточно силен, чтобы прорваться в переднюю дверь, вломиться через вестибюль в лестничный колодец и вскарабкаться на третий этаж к химической лаборатории, этому народу придется справляться с бедами куда худшими, чем битый пирекс.
– Еще через две комнаты, – говорю я Шерману. – Я уже отсюда его чую. Ты лучше иди подожди в машине.
– Уверен, что справишься? – спрашивает он.
– Уверен. Давай вниз. Положись на меня.
Шерман какую-то секунду медлит, а потом исчезает на лестнице, позволяя мне обойтись с Хагстремом по своему усмотрению.
Они в кладовой, где полки оклеены липкой лентой, чтобы удержать все на своих местах. Всего там восемь диносов, и Хагстрем со своей матушкой в самом конце. Их запахи схожи, а личины сконструированы согласно близкому родству. Когда я вхожу, Хагстрем принимает классическую позу, достойную любого из первоначальных «Трех Посмешищ».
– Рубио? Что с Норин?
На какое-то мгновение меня трогает, что первая его мысль о ней, но сейчас нет времени на сантименты.
– Ничего, с ней все хорошо…
– Я думал, ты уже уехал на юг. – Простое название стороны света – «юг» – Нелли произносит так, словно оно хуже любого матерного слова.
– Да, я туда поехал. – Быстро принюхиваясь, я убеждаюсь, что Шермана поблизости нет. – Вот почему я здесь.
– Не понимаю, – говорит Хагстрем.
Я киваю, затем указываю на пожилую даму справа.
– Это, должно быть, твоя матушка, – говорю я, и старушка поднимает взгляд, без особых церемоний меня рассматривая.
– Это один из твоих дружочков, Нельсон? – спрашивает она.
– Да, мама… да. Винсент, это моя мама. Мама, это Винсент.
– Он домашних печенюшек не хочет?
– Не думаю, мама. Послушай, ты побудь здесь. Я сейчас вернусь. – Ясно, что Хагстрем не хочет говорить о деле перед лицом своей святой матушки.
Мы выходим в коридор, затем оказываемся в другой, менее людной комнате, стараясь говорить потише.
– Ладно, излагай. Что ты здесь делаешь?
– Вообще-то мне предполагается тебя убить…
Коготь оказывается у меня под боком, не успеваю я произнести еще хоть слово. Я вижу, как острый кончик торчит у Хагстрема из перчатки, и слышу у себя над ухом его шумное дыхание.
– Отвали, – говорю я, слишком усталый, чтобы подбирать слова. – Если бы я собирался это сделать, думаешь, я бы тебе сказал?
Давление когтя мне в бок ослабевает, но руку Хагстрем по-прежнему держит на месте. Всюду вокруг нас люди, и Нелли изо всех сил старается не показать им своих когтей. Однако я не сомневаюсь, что при необходимости он за одну секунду меня проткнет.
– Внизу, – продолжаю я, – стоит «лексус», а в нем сидит правая рука Талларико. Шерман – тот, от которого сыром воняет.
– И который Джека убил.
– Верно. Мне предполагается доставить тебя в машину под ложным предлогом срочного возвращения к Нории, а там тебя возьмут на мушку и отвезут к пирсу.
– А там… все будет кончено? – спрашивает Хагстрем.
– Все будет кончено.
Нелли кивает, понимая, что у меня есть несколько другие планы, и его коготь медленно скользит обратно в перчатку.
– Так что мы делаем? Я рву когти?
– Нет, не годится, – говорю я ему. – Если ты сбежишь, они обвинят меня, и в конечном итоге на дне моря вместо тебя окажусь я. Мы должны повернуть ситуацию в свою пользу.
Хагстрем оглядывает собравшийся в химической лаборатории народ. На всех лицах можно подметить страх, и я задумываюсь, не охвачен ли и Нелли психозом надвигающейся бури.
– Как?
– Нас двое, – объясняю я, – а он один. Мы добираемся до пляжа и переворачиваем стол. Если повезет, выясняем, кто стучит на Дуганов.
Хагстрем кивает – он явно полон энтузиазма.
– Я даю тебе сигнал, – говорит он, – и мы его берем.
Я соглашаюсь, но предусмотрительно добавляю:
– Только до той поры мы друг друга ненавидим. Это понятно?
– Ага. – Нелли ухмыляется. – С этим я точно справлюсь…
– Ты выходишь из роли, когда называешь меня грязным раптором.
– Не беспокойся, – говорит Хагстрем. – Я уже об этом подумал.
Мы заскакиваем обратно в кладовую – сказать матушке, что Нелли ненадолго отлучится, скоро вернется, чтобы она крепко сидела на месте и ела свои печенюшки. Старушка похлопывает нас обоих по головам и усаживается на воздушный матрац, сосредоточиваясь на очередном выпуске новостей седьмого канала.
Мы спешим вниз по лестнице, покидаем территорию школы и вскоре уже играем наши роли по самый не балуй. Впрочем, тогда как мои артистические таланты вполне достойны Золотого Шара – или даже пары этих самых шаров, – Хагстрем откровенно перевирает сценарий и вообще играет через пень-колоду.
– Норин хочет меня видеть? – практически орет он, пока мы пересекаем газон у средней школы Северного Майами-Бич.
– Да-да, хочет, – отвечаю я, а затем сквозь зубы бормочу: – И не ори ты как резаный, черт побери. Не дома.
Однажды я встречался с одной актрисой, которая ифала периодическую роль в одном особенно паршивом телесериале, и единственное, что я запомнил в связи с нашими краткими отношениями – а продлились они лишь тот краткий отрезок времени, когда сериал впал в летнюю спячку, ни днем больше, – это то, как выплеск адреналина, будь то в результате страха, гнева или полового возбуждения, резко форсировал ее актерские навыки. Любая наша перепалка становилась величайшим взрывом в истории вселенной, а любой секс в гримерке бывал таким диким и страстным, что запросто устыдил бы любовников по всему миру. Наш разрыв, произошедший в течение неловкого телефонного разговора длиной в шесть минут, стал полным разочарованием. Должно быть, та актриса не до конца осознала истинные мотивы своей героини.
В Хагстреме сидит тот же жучок, и под давлением ситуации он склонен дико нарушать все естественные пропорции. «Лексус» ждет нас у тротуара, я вытаскиваю из кармана ключи и открываю пассажирскую дверцу. А Нелли просто там стоит.
– Давай, садись, – говорю я. – А то опоздаем.
– Пожалуй, я лучше пешком пройдусь, – заявляет он мне. Такого в сценарии не было.
– Слушай, Хагстрем, ты что, не в себе? Давай, садись в эту долбаную машину.
После еще нескольких минут ожесточенного спора – ни одна из которых не планировалась – Нелли все-таки плюхается на пассажирское сиденье, пристегивается, и мы отбываем. Через милю дальше по дороге Шерман выскакивает с заднего сиденья, и его пистолет внезапно оказывается приставлен к голове Хагстрема.
– О, Рубио, будь ты навеки проклят, грязный шпион! – орет Нелли. Идиот думает, что он Аль Пачино. Если бы Хагстрем всего лишь воскликнул «Что за дела?», я бы с радостью лавровый венок ему на рыло надел;
Но Шерман слишком нервничает, чтобы различить даже такое откровенно паршивое актерство, и лишь со значением мне подмигивает.
– Давай, вези нас, Винсент, – уверенно говорит он.
– Не знаю, куда.
Шерм тут же сдувается.
– Ах да. Конечно. Сейчас налево.
Улица за улицей Шерман направляет меня к Холовер-Бич, небольшой полоске песка и дощатых дорожек с длинным деревянным пирсом, выпирающим в Атлантику. Знак у автостоянки гласит: ПЛЯЖ ЗАКРЫТ! СПАСИБО, ЧТО ПРИЕХАЛИ!
– Плевать, – говорит Шерм. – Давай, заезжай.
Мне достаточно несложно объехать знак и вырулить на стоянку, где мы рассчитываем выбраться из машины. Хагстрем наконец-то начинает вести себя спокойно, без лишнего актерства.
– Куда? – спрашиваю я у Шермана, на самом деле куда больше ожидая сигнала от Хагстрема.
– К воде, – говорит Шерман, сдвигая пистолет от затылка Нелли к его загривку. – К пирсу.
Мы плетемся друг за другом по песку – Хагстрем впереди, а Шерман направляет его непосредственно сзади. Я замыкаю шествие, ступая на цыпочках, с каждым шагом сгибая когти под перчатками. Как только Хагстрем даст мне сигнал, я буду готов действовать.
Однако по дороге к пирсу ничего такого не происходит – Хагстрем ждет верного момента, и я не могу его за это винить. Наконец мы достигаем лестницы, ведущей на сам деревянный пирс, но как только Хагстрем хватается за поручень, Шерман мотает головой.
– Нет-нет, – говорит он. – Вот туда, вниз…
– Вниз? – переспрашивает Хагстрем, вглядываясь во тьму под пирсом. – Будьте прокляты, долбаные рапторы…
Это малость заводит Шермана, и он резко толкает Хагстрема пистолетом в спину. Гадрозавр неохотно шагает вперед, и мы проходим по песку в полосу тяжелого прибоя.
Толстые деревянные бревна, поддерживающие пирс, уходят в песок, где они, надо думать, крепятся в пятидесятитонных бетонных блоках. Здесь имеются все разновидности граффити – как любительские рисуночки, так и вполне художественные работы. Впрочем, у нас нет времени наслаждаться шедеврами бандитской контркультуры Майами.
![Эрик Гарсия - Ящер-2 [Casual Rex]](/uploads/posts/books/160567/160567.jpg)
![Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex]](/uploads/posts/books/160514/160514.jpg)
