Деон Мейер - Остаться в живых
— Скажи им про раненого, — велел Тобела Мпайипели второму пилоту, — но больше ничего не говори. Понял?
Второй пилот кивнул.
Тобела обшарил глазами приборную панель в поисках компаса. Он знал, что Лобатсе находится на севере, почти прямо на севере.
— Где у вас компас?
— Здесь, — показал пилот.
— Лжешь!
Их глаза встретились; пилот окинул Тобелу оценивающим взглядом. Он отметил, что беглец ранен и у него сильно дрожат руки. Пилот напомнил Тобеле стервятника, который разглядывает свою жертву. Тобела стал слушать, как второй пилот сообщает про раненого бойца.
— «Орикс-2» вызывает «Орикс-1», у нас раненый, повторяю, у нас раненый, нам срочно нужна помощь.
— Где вы, «Орикс-2»?
Мпайипели узнал голос. Тот псих, с которым он общался утром.
— Хватит, — велел он второму пилоту, который воодушевленно кивнул.
— Слушай внимательно, — обратился он к первому пилоту. — Мне нужен только один пилот. Ты видел, что случилось с бойцом. Хочешь, чтобы я застрелил и твоего напарника?
Первый пилот покачал головой.
— Я хочу взглянуть на компас. И я хочу видеть землю — все время, понимаешь?
— Да.
— Покажи.
Пилот прикоснулся к дисплею, на котором значилось 270.
— По-твоему, я тупой ниггер, ничего не смыслю в приборах?
В эфире звучали голоса; Мазибуко непрестанно вызывал их.
— «Орикс-2», где вы? «Орикс-1» вызывает «Орикс-2», прием!
Первый пилот молчал.
— У тебя десять секунд на то, чтобы взять курс на север.
Миг нерешительности — и пилот развернул вертолет. 280, 290, 300, 310, 320 — стрелка на инструменте все время поворачивалась; на черном фоне выскакивали цифры: 330, 340, 350, 355.
— Так держать!
Теперь он должен осмотреть свои раны. Остановить кровотечение. Должен что-нибудь выпить, во рту пересохло, как будто он жевал мел. Он обязан все время быть начеку, не отключаться.
— Сколько до Лобатсе?
— Час, час с четвертью.
В оперативном штабе настроение было хуже некуда.
Янина Менц сидела за большим столом, пытаясь сохранять невозмутимое выражение лица. Они слушали какофонию голосов в эфире. Там настоящий хаос, подумала она, повсюду хаос. Встреча с американцем прошла плохо, на обратном пути они с директором молчали, а вернувшись, она застала свою команду полностью деморализованной.
Все уже знали о гибели Мириам Нзулулвази, все знали о том, что Радебе ушел, все знали, что один из бойцов ОБР тяжело ранен, а беглец… О том, где находится беглец, не знал никто.
Хаос. И вот теперь она понятия не имеет, что делать.
Из ее попытки поговорить с директором ничего не вышло. В их отношениях произошел надлом, которого она не могла объяснить. Почему круг подозреваемых расширился и включил в себя ее? А может, такова судьба всех горе-вестников?
Может, директор видит в теперешней неразберихе угрозу своей карьере? Может быть, он заранее придумывает, как будет оправдываться перед министром?
Она услышала, что первый «ройвалк» сел на поляне, на которой лежал раненый солдат.
Да Коста докладывал по рации.
Тобела Мпайипели угнал «орикс».
Сердце у нее ушло в пятки.
Она услышала ответ Тигра Мазибуко — длинную непечатную тираду.
Тигр сейчас не нужен, подумала Янина Менц. Ярость не поможет. Ей пора вмешаться. Она встала, когда услышала, что Мазибуко вызывает другие «ройвалки»:
— Эта сволочь хочет уйти в Ботсвану! Все на перехват! Остановите «орикс»!
Пилоты, один за другим, подтверждали, что поняли новое задание.
О чем сейчас думает Тигр? Неужели придется сбить «орикс» вместе с экипажем?
Ужасный выбор.
— И отвезите Малыша Джо в больницу! — продолжал распоряжаться Тигр Мазибуко.
— Поздно, капитан, — ответил Да Коста.
— Что?!
— Он умер.
Впервые в эфире стало тихо.
Винсент Радебе смотрел на мальчика, спящего в гостиной его квартиры в Си-Пойнте. Он постелил ему на диване и включил телевизор, пытаясь найти какую-нибудь передачу, приемлемую для ребенка.
— Я не хочу смотреть телевизор, — сказал Пакамиле, хотя не отрывал взгляда от экрана.
— Почему?
— Не хочу становиться дураком.
— Почему дураком?
— Тобела говорит, те, кто смотрят телевизор, глупеют. Он говорит, если хочешь быть умным, надо читать.
— Он прав. Но глупеют те, кто смотрит телевизор слишком много. А мы посмотрим совсем немножко.
«Пожалуйста, Господи, — взмолился Радебе, — помоги мне чем-нибудь занять мальчика, пусть он заснет. Тогда я смогу думать».
— Совсем немножко?
— Только до тех пор, пока ты не заснешь.
— Ну, тогда ладно.
— Обещаю, все будет в порядке.
Но что можно дать посмотреть ребенку?
Вдруг на одном из каналов он наткнулся на передачу о львином прайде в Калахари и сказал:
— От этой передачи ты даже поумнеешь, потому что она о природе.
Пакамиле радостно кивнул и устроился поудобнее. Винсент наблюдал за тем, как невидимая пелена сна медленно и мягко опускается на личико ребенка. Скоро мальчик закрыл глаза и заснул.
Радебе выключил телевизор и свет в гостиной, оставил только свет на кухне, чтобы мальчик не испугался, если вдруг проснется ночью. Он вышел на балкон и задумался. В голове все смешалось.
Ему придется сказать мальчику, что его мать умерла.
Рано или поздно. Лгать ему нечестно.
Надо купить мальчику одежду. И зубную щетку.
Здесь им нельзя оставаться; Менц узнает о том, что он забрал мальчика, и увезет его в ту страшную комнату.
Куда им податься?
К родне — не годится. Там Менц будет искать его в первую очередь. К друзьям — тоже опасно.
Так куда же?
Аллисон Хили закурила сигарету прежде, чем повернуть ключ в замке зажигания. Она затянулась и выпустила дым в лобовое стекло, глядя, как он рассеивается.
Какой длинный день! Какой странный день!
Проснулась, стала искать материалы для репортажа и нашла приключения на свою задницу.
Моменты истины. Сегодня ей хотелось написать другое вступление.
«Тобела Мпайипели, беглый байкер, — бывший наемный убийца КГБ» или «Тобела Мпайипели, человек, которого средства массовой информации окрестили „большим бедовым байкером на БМВ“, — бывший наемный убийца, который работал на КГБ».
Ей и раньше приходилось обманывать людей, у которых она брала интервью. Она обещала не упоминать их в репортажах, но часто нарушала слово.
Они ведь не подписывали письменного соглашения. Люди не всегда имеют в виду именно то, что говорят. Бывало, интервьюируемый разливался соловьем и вдруг спохватывался: «Это не записывайте!» — а в конце даже не вспоминал, что записывалось на диктофон, а что — нет. Конечно, самые лакомые кусочки, настоящие сенсации, можно было найти именно в таких интервью. Некоторые запрещали записывать, стремясь на всякий случай обезопасить себя, но на самом деле им нужен был повод для того, чтобы потом обвинить во всем журналиста: «Я ведь предупреждал ее, чтобы она не записывала меня!»
Иногда она забывала о данном ею слове и цитировала важного собеседника.
Иногда она специально обходила скользкие места, так как была в курсе возможных осложнений. Иногда приводила слова своего источника по принципу: опубликую и будь что будет. Если источник злился — ничего страшного, позлится и забудет, потому что ты ему нужен, ты — журналист. А если речь шла о людях, которые ей не нравились, обещание вообще не имело значения — пусть себе злятся, они получили по заслугам.
Сегодня искушение оказалось очень велико.
Что ей помешало?
Она нажала кнопку принятых вызовов и стала искать. Нашла нужный номер, набрала, поднесла трубку к уху.
Три, четыре, пять гудков…
— Ван Герден.
— Кое-что из сказанного вами я не поняла.
Он ответил не сразу. Его долгое молчание показалось ей многозначительным.
— Где вы сейчас?
— Еду к себе домой.
— Где вы живете?
Она назвала адрес.
— Буду у вас через полчаса.
Она положила телефон в сумку и глубоко затянулась.
Господи боже, что я делаю?!
35
Трудно было одновременно следить за компасом, оценивать высоту, приглядывать за экипажем и вытаскивать сумку из багажного отсека, при том что одна рука занята оружием.
Тобела не торопился, действовал осторожно и сосредоточенно. Надо все время быть начеку, предвидеть все возможные последствия. Он поставил сумку рядом с собой.
Вытащил рубашку из брюк, задрал, осмотрел раны. Выглядит неважно.
Он услышал, что на место происшествия прибыл первый «ройвалк». «Ройвалку» приказали лететь за ними.
Они знают, что он направляется в Ботсвану.
Голос принадлежал человеку, с которым он общался утром.
