Режи Дескотт - Корпус 38
Она не в силах избавиться от угрызений совести, которые накатывают порой, когда, задумываясь о собственной свободе и вновь обретенном счастье, она вспоминает обстоятельства, при которых был убит Жильбер, и думает, что, быть может, была в состоянии это предвидеть и предотвратить.
Доктор Элион ушел — в ссутуленных плечах и неуверенной улыбке, прячущейся под бородой, читается пустота, в лице — паника никчемного человека, недавно ставшего пенсионером.
Девочки поднялись к себе; их комнаты в башне, угнездившейся на крыше дома. Спальня Сюзанны — в мезонине над гостиной.
Стейнер сидит в кресле, обтянутом темно-коричневой кожей, Сюзанна — на угловом диване, покрытом потертым велюром. Их разделяет низкий столик — хромированная сталь, стеклянная столешница. Одно из высоких окон этого бывшего художнического ателье открыто, и вечерний воздух освежает комнату.
— Нет ли у вас, случайно, бурбона? — спрашивает комиссар после паузы.
— Я о вас не забыла. Справа от камина.
Он поднимается и наполняет стакан.
— Вам налить? — спрашивает он, протягивая ей бутылку.
— Я достаточно выпила, спасибо.
— Здесь хорошо, — говорит он, вновь усаживаясь. — Как дочери? Суда по сегодняшнему вечеру, не так уж плохо.
Она улыбается:
— Ситуация остается неустойчивой.
Он поднимает свой стакан.
Ветер колышет льняную занавеску цвета сливы. Оба не говорят ни слова. Сюзанна хочет включить музыку, но ей лень подняться.
— Вы очень молчаливы. Чем-то расстроены?
— Моя мать умерла. — Он сказал это, не глядя на нее. Стакан в руке — точно плюшевая игрушка в руках ребенка, которая служит ему утешением. — Я похоронил ее вчера.
— Но… Вы мне об этом говорите только сейчас?
— Не хотел портить вечер.
— …
— Думаю завести собаку. Или попугая. Попугай живет долго. Некоторые жако способны вполне сносно поддерживать разговор. Интересно, восприимчивы ли они к поэзии. Как думаете?
— Предпочитаю не думать, — смеется она.
— Сюзанна?.. У меня плохая новость.
— Я вас слушаю.
Мгновение он колеблется, и она боится худшего.
— Выяснилась личность Памелы. Некая Долорес Пинто. Двадцать два года. Жила в комнате для прислуги на улице Бассано. В нескольких сотнях метров от стройки, где работал Данте. Ее исчезновение никого не обеспокоило, поскольку думали, что она в Португалии.
— И что? — спрашивает она, бледнея.
— В ее комнате…
— Да? Продолжайте, я не сахарная.
— Найдены отпечатки пальцев Данте.
— Черт возьми… — говорит она, покоряясь тому, что на нее обрушивается.
«Рено» выруливает из Порт-Итали. Машина едет по шоссе номер 7 в Вилльеф. Стейнер за рулем, Сюзанна рядом, ее глаза устремлены вперед. Мрачный взгляд вбирает асфальт и встречные машины. Они молчат с самого отъезда с набережной Орфевр. Радио что-то бормочет, заполняя тишину.
— Вы думаете, старик Данте-Леган соврал?
— Возможно. Но меня это удивляет.
— А другие свидетели в Одьерне?
— Достаточно разницы в несколько часов. Разве он не мог приехать туда сразу после аквариума?.. Мы ведь тоже поверили в его алиби.
Она ничего не отвечает.
— Вы верили ему до конца, да?
— Да… В итоге, наверное, да, — повторяет она после паузы. — Все так хорошо увязывалось. И меня это устраивало. Я думаю, если бы не верила, давно признала бы поражение.
— И Лорэн Ковак был бы на свободе.
Он берет ее ладонь, прижимает к ее колену. Она высвобождает руку, чтобы прибавить громкость.
— Послушайте.
Следуя за электрогитарой, высокий мужской голос, сопровождаемый неумолимым басом, заполняет автомобиль. Не отпуская руля, Стейнер смотрит на Сюзанну.
— «Rock and Roll», «Лед Зеппелин». Но следующая песня из альбома еще лучше, «The Battle of Evermore», она другая. Не говоря уже о «Stairway to Heaven».[69] Знаете эту группу?
— Только название.
— Очень жаль…
— Ну, есть еще много других, — с улыбкой произносит он.
Так она ему нравится больше — больно смотреть, как она обдумывает свои ошибки.
— После «Битлз» и «Роллинг Стоунз» я отстал. И еще… Это уже не мое.
— Понятно. В них столько поэзии, понимаете.
— Конечно.
— Я росла в Ницце. Солнце и пляж круглый год. Но меня спасали занятия и рок. Будь у меня талант и будь я мужчиной, стала бы рок-звездой, — насмешливо улыбается она. — Так что, я считаю, я выбрала стезю полегче.
— Мне вы больше нравитесь женщиной, если позволите.
Исступленно вступают клавишные. Стейнер снова смотрит на Сюзанну.
— У второго светофора направо. Там будет указатель «Поль-Жиро»…
— Я знаю дорогу, вы забыли?
— С моей работой и особенно с замужеством я в итоге все забросила. Однако это дает мне силы открывать дверь палат и сталкиваться с больными.
Она нервно смеется.
В салоне с кондиционером Джимми Пейдж, Роберт Плант и их группа замолкают. Сюзанна выключает звук.
— Ну вот.
Стейнер медленно едет вдоль тенистых дорожек. Паркует машину под окнами административного здания. Их дверцы хлопают одновременно.
— Последний дом земли, — говорит она, глядя на здание и его крепостную стену, через врата которого не проходила многие месяцы — с августа 2003-го, с самого увольнения.
В приемной Жизель поднимается, чтобы ее обнять.
— Манжин здесь?
— В кабинете, — отвечает Жизель, удивленная ее сухостью.
Сюзанна идет по коридору и сталкивается с новым шефом Службы. Она почти ударяется о его живот, извиняется. Она в первый раз видит его в новом качестве. Он отодвигается, чтобы лучше ее разглядеть, откидывает длинную челку и восклицает удовлетворенным тоном, который она уже успела забыть:
— Доктор Ломан! Кажется, вы торопитесь.
— Я вас искала. Вы знакомы с комиссаром Стейнером?
Двое мужчин обмениваются рукопожатием.
— Итак? — продолжает Манжин. — Не говорите мне, что уже скучаете по прежней службе. Чем могу помочь?
В этом вопросе — самодовольство, которое она так ненавидит. Удовлетворенные амбиции не придали победителю деликатности. Нечего было и мечтать.
— Позвольте мне увидеть Данте.
— Опять? Вам его так недостает? Однако это страсть!
— Послушайте… — начинает она, сдерживаясь. — Избавьте меня от вашего сарказма. Это единственное одолжение, о котором я вас прошу.
Он пожирает ее злыми глазами. Он ликует.
— Ну разумеется. Разве можно вам отказать. У вас вдруг вновь возник к нему интерес?
Она вздыхает:
— Как он?
— Можете сами его спросить. Хотите пойти к нему прямо сейчас?
— Я надену халат.
— Пойду предупрежу Роже. Но я вас все-таки попрошу, будьте осторожны, — говорит он с заботливостью столь же неожиданной, сколь подозрительной.
Едва Данте садится напротив нее, она понимает, что видит его в последний раз. Полоса серой кожи и красноватый отек делят надвое его всклокоченную шевелюру.
Сюзанна видит в очках Матье, который прислонился к стене в глубине кабинета, собственное отражение и отражения спин Данте и Роже: на первом плане санитар, его халат — белое пятно на темном стекле.
Кажется, Данте под действием наркотика. Его левая рука все время двигается, он поднимает ее к макушке, словно хочет почесать шрам, и останавливается.
— Данте?
Он поднимает глаза. Левая рука замирает у виска.
— Больше не нужно рассказывать мне сказки. Трокадеро, аквариум, Памела, девушка с татуировкой, помните? Вы это сделали. Теперь я знаю. Я думала, что это не вы — я так думала с самого начала и очень долго. Я ошибалась.
Оба санитара смотрят на нее, Роже — вытаращив глаза, Матье — из-под непроницаемых очков. Пальцы Данте бегают по шраму.
— Мне это сказал тот, кто называл вас жонглером. Но я ему не поверила. Вы понимаете, о ком я говорю?.. Вы не хотите, чтобы я произнесла его имя. Он и теперь называет вас жонглером… Это его я считала виновником. И вы тоже. Вы думали о нем. Так?..
Пальцы на голове теребят складку кожи.
— Вы знаете, где я его видела — того, кто называет вас жонглером? В префектуре полиции. В наручниках. Его большое путешествие закончилось. Это благодаря вам, Данте, благодаря вашим рассказам в ОТБ… И тому, что вы сделали. Благодаря вам его арестовали.
— Благодаря мне? — спрашивает он и вдруг заливается детским смехом. — Значит, это было хорошо, то, что я сделал в аквариуме, раз это позволило… Раз его путешествие закончилось… Это было хорошо.
— Вы находите, это и для жертвы было хорошо?
Он смотрит на нее и смеется, царапая голову.
— Значит, это было хорошо, — повторяет он, смеясь. — Он тоже так говорил — хорошо то, что полезно. Он был прав. Я так и знал.
— Вы считаете, это было хорошо для жертвы? — почти кричит она.
