Фред Варгас - Вечность на двоих
— Чтобы вынуть из него крестовидную кость. — Адамберг пошел ва-банк.
— Очень возможно, — сказал Освальд. — Эрманс тоже так думала. У нее есть такая кость.
— В сердце? — слегка удивился Ахилл.
— В ящике буфета. Кость из оленьего сердца.
— Надо вконец свихнуться, чтобы охотиться за оленьим крестом, — сказал Анжельбер. — Это все древние штучки.
— Некоторые французские короли их даже собирали, — сказал Робер. — В лечебных целях.
— Вот я и говорю — древние штучки. Теперь эта кость никому не нужна.
Адамберг, в лечебных целях, осушил бокал, отпраздновав таким образом существование крестовидной кости в сердце оленя.
— Ты знаешь, почему твой убийца вырезает у оленя сердце? — спросил Робер.
— Я же сказал, это женщина.
— Понятно. — Робер скорчил недовольную гримасу. — Но ты знаешь, почему?
— Чтобы соединить этот крест с волосами девственниц.
— Предположим, — сказал Освальд. — Она психопатка. Как знать, зачем ей это.
— Чтобы приготовить снадобье, дающее бессмертие.
— Ни хрена себе, — присвистнул Илер.
— С одной стороны, это неплохо, — заметил Анжельбер, — с другой стороны, спорно.
— Что — спорно?
— Ты только представь себе, бедный мой Илер, что ты вынужден жить вечно. Что ты собираешься делать весь день напролет? Не будем же мы тут выпивать сто тысяч лет подряд, а?
— Да, это перебор, — согласился Ахилл.
— Она убьет еще одну женщину, — вернулся к делу Адамберг, — после того как покончит со следующим оленем. Или наоборот, не знаю. Но у меня нет выхода, я вынужден следовать за сердечным крестом. Я прошу вас вызвать меня, как только зарежут очередного оленя.
За столом воцарилась плотная тишина — только нормандцы способны создать и вынести ее. Анжельбер разлил вино по второму кругу, позвенев горлышком о краешек каждого бокала.
— Его уже зарезали, — сказал Робер.
И снова они замолчали, и снова глотнули вина — все, кроме Адамберга, который в ужасе смотрел на Робера.
— Когда? — спросил он.
— И недели не прошло.
— Почему ты мне не позвонил?
— Да тебя это вроде не так уж и волновало, — насупившись, сказал Робер. — Ты только и думал, что об освальдовской тени.
— Где это произошло?
— В Боск-де-Турель.
— Распотрошили, как тех двух?
— Все то же самое, сердце лежало рядом.
— Назови мне ближайшие к лесу деревни.
— Кампениль, Труамар и Лувло. Чуть дальше — Лонжене с одной стороны и Куси с другой. Выбирай.
— С тех пор там не отмечалось несчастных случаев с женщинами?
— Нет.
Адамберг с облегчением вздохнул и отпил вина.
— Не считая старухи Ивонны, которая упала со старого моста, — сказал Илер.
— Умерла?
— Тебя послушать, так все умерли, — сказал Робер. — Она сломала себе шейку бедра.
— Ты можешь меня завтра туда отвезти?
— К Ивонне?
— К оленю.
— Его похоронили.
— Кому достались рога?
— Никому. Он их уже сбросил.
— Мне надо осмотреть место.
— Это можно, — сказал Робер, протягивая бокал в третий, и последний, раз. — Где ты ночуешь? В гостинице или у Эрманс?
— Лучше в гостинице, — сказал тихо Освальд.
— Лучше так, — отметил отметчик.
И никто не объяснил, почему он не может переночевать у сестры Освальда.
LV
Пока его подчиненные прочесывали район Боск-де-Турель, Адамберг обошел дозором больницы. Для начала навестил хромающего Вейренка в клинике Биша, потом спящую в Сен-Венсан-де-Поль Ретанкур. Вейренка собирались завтра выписать, а сон Ретанкур начинал понемногу приходить в более естественное состояние. «Она возвращается к нам на всех парах», — сказал Лавуазье, который не переставая записывал свои наблюдения за богиней-многостаночницей. Вейренк, когда ему сообщили о всплытии Ретанкур и об оленьем кресте, высказал мысль, которую Адамберг, возвращаясь пешком в Контору, обсасывал со всех сторон.
«Одной хватило сил спастись и быть живой,
Но к смерти приведет бессилие другой.
Олень подбит стрелой — и деве вслед за ним
Не поздоровится, коль мы не поспешим».
— Франсина Бидо, тридцать пять лет, — сказал Меркаде, протягивая карточку Адамбергу. — Живет в Кланси, это деревенька на двести душ в семи километрах от опушки Боск-де-Турель. Две другие ближайшие девственницы живут на расстоянии соответственно четырнадцати и девятнадцати километров. Неподалеку от них обеих находится большая каштановая роща, где тоже могут водиться олени. Франсина живет одна, ферма ее стоит на отшибе, в более чем восьмистах метрах от ближайших соседей. Через ограду можно перепрыгнуть одним махом. Дом у нее старый, с хилыми деревянными дверями, замки поддаются удару локтем.
— Ясно, — сказал Адамберг. — Она работает? У нее есть машина?
— Она работает на полставки уборщицей в аптеке Эвре. Ездит туда на автобусе каждый день, кроме воскресенья. Вероятно, на нее нападут дома, между семью часами вечера и часом следующего дня, когда она выходит из дому.
— Она девственница? Это точно?
— Кюре из Оттона говорит, что да. По его словам, она миловидная и инфантильная, «чистый ангелочек». Злые языки уверяют, что придурковатая. Но священник считает, что с головой у нее все в порядке. Разве что она всего пугается, особенно животных. Ее воспитывал вдовый отец, страшный тиран. Он умер два года назад.
— Тут есть одна проблема, — сказал Вуазне, чьи позитивистские убеждения испарились после того, как Адамберг, просто витая в облаках, догадался о существовании кости в сердце оленя. — Девалон знает, что мы в Кланси и в связи с чем. У него неприятности из-за того, что он прошляпил убийства Элизабет и Паскалины. Он требует, чтобы Франсину Бидо охраняла его команда.
— Да ради бога, — сказал Адамберг. — Только бы ее охраняли, а уж кто — это второй вопрос. Позвоните ему, Данглар. Пусть Девалон немедленно приставит к ней трех вооруженных полицейских, которые будут сменять друг друга. Охранник должен сидеть в доме, с семи вечера до часа дня, если возможно — в ее спальне. Пошлите в Эвре фотографию медсестры. Кто должен был обойти агентства по найму автомобилей?
— Я, — сказал Жюстен, — вместе с Ламаром и Фруасси. В центральном регионе ничего. Никто из служащих не вспомнил женщину лет семидесяти пяти, взявшую в аренду 9-метровый пикап. Они в этом уверены.
— А синие следы в ангаре?
— Это действительно воск.
— Ретанкур заговорила сегодня во второй половине дня, — сказал Эсталер. — Но ее ненадолго хватило.
На него обратились заинтригованные взгляды.
— Опять Корнель?
— Нет, туфли. Она сказала, что «надо отослать туфли в вагончик».
Мужчины обменялись недоумевающими взглядами.
— Толстуха не в себе, — сказал Ноэль.
— Нет, Ноэль. Она обещала женщине из вагончика прислать другие туфли взамен синих, которые она у нее забрала. Ламар, займитесь этим, адрес найдете в папках Ретанкур.
— После всего того, что случилось, ей больше нечего нам сказать? — спросил Керноркян.
— Это на нее похоже, — обреченно сказал Жюстен. — Она ничего не добавила?
— Добавила. «Нам плевать. Скажи ему, что нам плевать».
— На ту женщину?
— Нет, — сказал Адамберг. — На ту женщину ей было совсем не наплевать.
— А кому «ему»?
Эсталер подбородком указал на Адамберга.
— Само собой, — сказал Вуазне.
— На что? — пробормотал Адамберг. — На что я должен наплевать?
— Она не в себе, — взволнованно повторил Ноэль.
LVI
Вот уже двадцать второй день подряд Франсина не накрывалась одеялом с головой. Раньше с ней такого не случалось. Она спокойно засыпала, уткнувшись лицом в подушку, что было гораздо приятнее, чем задыхаться под простынями, приникая носом к щелочке, пропускавшей воздух. Кроме того, она теперь только мельком проверяла дырочки точильщиков, даже не пересчитывая количество новых отверстий, идущих к южной оконечности балки, и не раздумывая, на что может быть похожа эта мерзость.
Полицейская охрана явилась для нее истинным даром божьим. Трое мужчин, сменяя друг друга, дежурили у нее каждую ночь и по утрам, пока она не уходила на работу, — ну не мечта ли? Она не стала спрашивать, почему именно ее вдруг решили охранять, опасаясь, что излишнее любопытство только отпугнет жандармов и они откажутся от столь счастливой идеи. Насколько она поняла, в последнее время в окрестностях участились грабежи, и ничего удивительного, что жандармы взяли под свое крыло одиноких женщин. Кто другой, может, и отказался бы, но только не Франсина — каждый вечер, преисполненная благодарности, она подавала дежурному жандарму ужин гораздо более изысканный, чем тот, что в свое время готовила отцу.
Слух о кулинарных экзерсисах и прелестях Франсины быстро разошелся по уголовному розыску Эвре, и к немалому изумлению Девалона, ему не стоило никакого труда найти добровольца для дежурства у нее дома. Девалону начхать было на сумбурное следствие Адамберга, которое в его глазах было не более чем нагромождением нелепостей. Но не мог же он допустить, чтобы этот тип, и без того уже разваливший его заключение по делу Элизабет Шатель и Паскалины Виймо из-за трех пятен лишайника на камне, завладел теперь его территорией. Охранять ферму будут его люди, и никто из помощников Адамберга и носа туда не сунет. Адамберг имел наглость потребовать, чтобы полицейские сменяли друг друга и бодрствовали на посту. Еще не хватало. Не будет он тратить личный состав на такую ерунду. Девалон посылал своих бригадиров к Франсине после обычного рабочего дня, наказывая им плотно поесть и выспаться со спокойной совестью.
