Владимир Алеников - Сумерки в спальном районе
Но ответа на это свое «А?» он не услышал. Вместо этого вдруг почувствовал дикую, нестерпимую боль в шее. Ноги у него внезапно ослабли, руки упали, а сам он тяжело осел на землю. Все вокруг задвигалось, завихрилось, образовало какой-то темный конус и стало уноситься в самую его глубину, в острый его конец, который, собственно, и концом-то не был, а скорей всего просто какой-то трубой, своеобразной перемычкой между этим и тем, другим, миром.
Угасающим сознанием Кирилл внезапно понял, что произошло. Маленькая стерва перекусила ему сонную артерию.
— Но почему? За что? — прохрипел он.
— Я же говорю, я не Валя, — спокойно ответила девочка.
И, наклонившись над ним, стала пить из перекусанной артерии, откуда непрерывно пульсирующим фонтанчиком выбрасывалась кровь. Напившись, она распрямилась, достала из кармана курточки грязный платок, тщательно вытерла окровавленные рот, подбородок.
— Я — Девочка-Смерть! — заявила она с гордостью.
Но Кирилл этих слов уже не слышал. Хотя тело его еще дергалось, сучило ногами, недоуменный взгляд уже давно стал неподвижен, был устремлен вверх, в темное небо.
Девочка-Смерть довольно хмыкнула. Она чувствовала, как быстро реагирует на свежую, чуть солоноватую кровь ее организм, как он оживает, настраивается на новый лад. Вся она стремительно менялась сейчас, еще больше становилась иной.
Все получилось очень удачно. Даже быстрее, чем с тем, прошлым лохом, ради которого пришлось раздеваться в подъезде. А главное, очень вовремя, последние две недели она уже очень чувствовала, что пора. Понимала, что она голодна, что важно поскорее напиться. И вот, все как по маслу. Теперь можно было успокоиться, по крайней мере на ближайшее время.
Если она будет подпитываться хотя бы раз в два-три месяца, то этого вполне достаточно. Так пишут в книжках, так показывают в кино про все эти ночные дозоры, поэтому сомнений быть не может — бессмертие ей обеспечено. А больше ей ничего и не нужно. Пусть все остальные подыхают, она, Девочка-Смерть, будет жить вечно!
Валя нагнулась, подобрала валявшийся рядом пакет, заглянула туда. Глаза ее заблестели от удовольствия. Сегодня ей определенно везло. Этот мужик, валявшийся рядом, видать, сам любил нюхнуть, вон как затоварился. Тут надолго хватит! Она подхватила мешок и бодро зашагала по улице, радостно глядя по сторонам.
Вокруг было тихо, район спал, окна в многоэтажках были погашены. Впрочем, не все. Метров через двести Валя заметила в доме напротив, кажется на тринадцатом этаже, горящее окно. Зоркими глазками она разглядела, что у окна сидел человек. Ну что ж, раз кто-то хочет посмотреть на нее, пожалуйста, ей не жалко. Девочка-Смерть к вашим услугам!
Валя приостановилась, задрала голову вверх, широко улыбнулась невидимому наблюдателю. Потом весело помахала ему рукой. Смотри, дорогой, пока я добрая, любуйся! Пока ты — живой! А то ведь тебе, бедняжка, наверное, не так уж и долго осталось.
И вприпрыжку побежала дальше, помахивая мешочком с клеем.
Даша с удивлением смотрела в бинокль, провожала взглядом странную девочку до тех пор, пока это было возможно.
Потом оторвалась от окуляров, задумчиво откинула голову на спинку стула.
Неужели девочка разглядела ее оттуда?
Похоже, что так.
Но почему девочка ей улыбалась?
И почему помахала ей?
Точно так же как до этого Кирилл, тем же самым жестом.
Что же это все могло значить?…
20. Сумерки
На спальный район опускались очередные сумерки. В бинокль было прекрасно видно, как меняется освещение, как сгущается серая муть, размывает очертания домов, поглощает машины и деревья, заполняет улицу, стирает лица устало бредущих по ней людей. Все оказывалось неверным в этом сумеречном мире, менялось на глазах, обретало иные формы, становилось совсем не тем, чем представлялось всего несколько минут назад.
Даша прикрыла глаза и бессильно откинула голову на спинку стула. Скоро пройдут ровно сутки, как она сидела, накрепко привязанная к этому ужасному, ненавистному стулу. Скоро ровно сутки, как она вынуждена пялиться в чертов бинокль, направленный в одно и то же место, вниз, на противоположную сторону улицы.
Она давно, еще ночью, поняла, что Кирилл не вернется, что с ним что-то случилось, что эта девочка, весело помахавшая ей рукой, имела к его исчезновению какое-то отношение. Поначалу, осознав это, она даже обрадовалась и какое-то недолгое время пребывала в состоянии веселой приподнятости. И только потом, сообразив, в какой безнадежной ситуации она оказалась, постепенно провалилась в ледяную, замораживающую все чувства бездну ужаса. Никто в целом мире не знает, что она здесь, никто не придет ей на помощь. Она будет сидеть на этом проклятом стуле и пялиться в бинокль, пока не превратится в мумию, такую же мумию, которую хранит на своем балконе выжившая из ума старуха, княжна Шаховская.
Сейчас, к наступлению сумерек, Даша прошла уже все возможные стадии своей неподвижности — острое чувство голода, жажду, страшную сухость в горле, боль в коленях, судороги в бедрах. Все осталось позади, она перестала чувствовать свое тело, потеряла к нему всякий интерес. Отчетливо понимала, что вовсе не веревки ее удерживают. Что не будь этих впившихся в ноги и руки веревок, все равно не смогла бы пошевелиться, сдвинуться с места. Тело, поначалу все сильнее наливавшееся тяжестью и болью, давно полностью онемело, отключилось. Даша потеряла всякую связь с ним, тело уже никак не подчинялось ей.
Что же касается сознания… Сознание играло с ней странные игры. Ее то охватывало тупое безразличие к происходящему, то затопляла волна неконтролируемого отчаяния, заставлявшая ее долго содрогаться в беззвучных рыданиях. Но даже в такой момент, казалось бы, полного погружения в темную глубину безумия какая-то частичка сознания все равно оставалась на поверхности. Напряженным до предела слухом Даша и тогда ухитрялась вылавливать малейшие звуки, доносившиеся до нее со стороны лестничной площадки сквозь толстые стены и запертую дверь.
Даша прекрасно помнила, сколько замков на этой двери (целых три, зачем же так много, непонятно!..), в мозгу ее четко отпечатался насмешливый звук этих, тщательно закрываемых Кириллом замков. Она знала — нет никакой надежды, что у кого-то еще в чужом, враждебном городе (где красивые, талантливые мужчины оборачиваются опасными маньяками!) могли оказаться ключи от квартиры.
Но ведь в фильмах, ее любимых фильмах, все в конце концов кончается хорошо! И Джулия Робертс, и Анжелина Джоли, и Натали Портман, и Скарлет Иохансон, и многие-многие другие… да что там, все они непременно спасались в самый последний момент. Почему же с ней должно быть иначе?!.
Господибожемой!
Это невозможно, это ужасно несправедливо…
А с другой стороны, что значит несправедливо?.. Кто знает, что такое справедливость?.. Разве справедливо то, что случилось со Светой? Или с бабушкой, которая заканчивает свои дни в психушке?…
И вообще, может быть, это ее карма, может, так надо, чтобы с ней такое произошло…
Но Даша же еще такая молодая, она еще ничего толком не видела. Даже до Красной площади еще не успела доехать… Просила Кирилла ее свозить, он давно согласился, но они все откладывали. Все не до того было. А теперь какая там площадь!..
Но ведь Кирилл упоминал своего родственника, дядю Митю. Он, наверное, был с ним достаточно близок. Во всяком случае, ездил к нему периодически. И потом, вроде бы дядя Митя давал ему деньги. Разве будешь давать деньги кому-то чужому? А раз они в таких тесных отношениях, то, наверное, у дяди Мити есть дополнительные ключи. На всякий случай.
И если, допустим, с Кириллом что-то случилось (что же все-таки с ним произошло?), а дядя Митя ему звонит и звонит, а Кирилл все не отвечает, то дядя Митя может начать беспокоиться. И в конце концов решит поехать проведать племянника…
А потом, если на самом деле с Кириллом произошло что-то ужасное, (почему все-таки эта девочка так странно улыбалась?..), то его рано или поздно должны найти, и тогда кто-то из милиции, скорей всего капитан Горлов, тот самый, которого они встретили в торговом центре, возьмет у него в кармане ключи и придет сюда, чтобы осмотреть его квартиру. Так ведь всегда делают в кино.
Где-то очень далеко, в глубине лестничной площадки, находившейся в тысячах километрах от нее, хлопнула дверь лифта. Даша открыла глаза, отчаянным усилием воли вынырнула из пучины бесконечного равнодушия, в которую медленно проваливалась. Заставила себя сосредоточиться, напрячься, прислушаться.
