Дэн Браун - Ангелы и демоны
Лэнгдон смотрел на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.
— Этого не может быть, — ответил он. — Рафаэль умер в 1520 году, задолго до появления «Диаграммы».
— Да. Но похоронили его здесь значительно позднее.
— Не понимаю, о чем вы, — сказал Лэнгдон. Он никак не мог взять в толк слова девушки.
— Я только что прочитала, что тело Рафаэля как одного из наиболее выдающихся итальянцев было перенесено в Пантеон в 1759 году.
Когда эти слова полностью дошли до сознания Лэнгдона, ему показалось, что из-под его ног неожиданно выдернули ковер.
— В то время, когда были написаны стихи, могила Рафаэля находилась в каком-то ином месте. В то время Пантеон не имел никакого отношения к художнику!
— Но это… означает… — едва сумел выдохнуть Лэнгдон.
— Именно! Это означает, что мы находимся не в том месте!
У Лэнгдона так сильно закружилась голова, что он даже пошатнулся.
— Невозможно… Я был уверен…
Виттория подбежала к гиду и, схватив его за рукав, подвела к американцу со словами:
— Простите, синьор. Где находилось тело Рафаэля в XVII веке?
— Урб… в Урбино, — заикаясь, выдавил потрясенный чичероне. — На его родине.
— Невозможно! — выругавшись про себя, произнес Лэнгдон. — Алтари науки братства «Иллюминати» находились в Риме! Я в этом уверен!
— «Иллюминати»? — едва слышно выдохнул итальянец, глядя на документ в руках Лэнгдона. — Кто вы такие?
Виттория взяла инициативу в свои руки.
— Мы ищем то, что может называться гробницей Санти. Она должна находиться здесь, в Риме. Вы не знаете, что это может быть?
— В Риме имеется только одна гробница Рафаэля, — растерянно ответил гид.
Лэнгдон попытался привести в порядок свои мысли, но разум отказывался ему повиноваться. Если в 1655 году могилы Рафаэля в Риме не было, то что имел в виду поэт, говоря: «Найди гробницу Санти…»? Что, черт побери, это может быть? Думай! Думай!
— Может быть, существовали и другие художники по фамилии Санти? — спросила Виттория.
— Я, во всяком случае, о таких не слышал, — пожал плечами гид.
— Может быть, были другие известные люди с такой же фамилией?
Итальянец, судя по его виду, был уже готов бежать от них как можно дальше.
— Нет, мадам. Я знаю лишь одного Рафаэля Санти, и он был архитектором.
— Архитектором? — удивилась Виттория. — А я-то думала, что Рафаэль был художником.
— Он был и тем и другим, естественно. Они все были разносторонними людьми. Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль…
Лэнгдон не знал, что натолкнуло его на эту мысль — слова гида или изысканный вид гробниц у стен. Впрочем, это не важно. Главное, что он понял. Санти был архитектором. Эти слова, видимо, послужили катализатором, и мысли посыпались одна за другой, как падающие кости домино. Архитекторы Ренессанса либо творили для больших храмов, славя Бога, либо увековечивали выдающихся людей, ваяя для них роскошные гробницы. Гробница Санти? Неужели правда? Перед его мысленным взором быстро, как в калейдоскопе, сменяя друг друга, возникали различные образы…
«Мона Лиза» да Винчи.
«Кувшинки» Моне.
«Давид» Микеланджело.
Гробница Санти…
— Санти построил гробницу, — произнес он.
— Что? — обернулась к нему Виттория.
— В четверостишии говорится не о том месте, где похоронен Рафаэль, а о гробнице, которую он построил.
— Не понимаю, о чем вы…
— Я неправильно интерпретировал ключ. Мы должны искать не могилу Рафаэля, а гробницу, которую он соорудил для другого человека. Не понимаю, как я об этом не подумал. Ведь добрая половина скульптур Ренессанса и барокко была изваяна для надгробий. Рафаэль наверняка спроектировал и соорудил сотни гробниц, — закончил ученый с печальной улыбкой.
— Сотни? — с невеселым видом переспросила Виттория.
— Да.
— И как же, профессор, мы найдем ту, которая нам нужна?
Лэнгдон в полной мере ощутил свою неполноценность. О деятельности Рафаэля он знал постыдно мало. Все было бы гораздо проще, если бы речь шла о Микеланджело. Искусство же Санти никогда особенно не впечатляло американца. Он мог назвать всего пару самых знаменитых гробниц, сооруженных по проекту Рафаэля, но как они выглядят, Лэнгдон не знал.
Почувствовав смятение американца, девушка повернулась к гиду, который потихоньку отодвигался от странной парочки. Она схватила его за рукав и, притянув к себе, сказала:
— Мне нужно найти гробницу, спроектированную и сооруженную Рафаэлем.
— Но он построил их великое множество, — ответил уже пребывавший в явном отчаянии чичероне. — Кроме того, вы, наверное, имеете в виду не гробницу, а часовню, построенную им. Над захоронением или рядом с ним архитекторы всегда сооружали часовню.
Лэнгдон понял, что гид прав.
— Не могли бы вы назвать одну-две самые известные в Риме часовни, воздвигнутые по проекту Рафаэля?
— Их в Риме очень много, синьор, — пожал плечами гид.
— «Найди гробницу Санти с дьявольской дырою», — прочитала Виттория первую строку четверостишия и спросила: — Это вам о чем-нибудь говорит?
— Абсолютно ни о чем.
Лэнгдон поднял голову. Как он мог забыть! Ведь ключевые слова в этой строке — «дьявольская дыра»!
— Припомните, — сказал он, — не было ли отверстия в крыше одной из часовен, сооруженных по проекту Санти?
— Насколько я понимаю, Пантеон в этом отношении уникален. Впрочем…
— Что «впрочем»? — в унисон произнесли Виттория и Лэнгдон.
Гид склонил голову набок и переспросил:
— С дьявольской дырою? Как это будет по-итальянски… buco diavolo?
— Именно так, — кивнула Виттория.
— Давненько я не слышал этого термина, — слабо улыбнулся гид. — Если мне не изменяет память, так называли церковное подземелье. Своего рода подземный крипт.
— Крипт? — переспросил Лэнгдон.
— Да, крипт, но весьма специфический. Насколько я помню, «дьявольской дырою» называли подземный склеп для массовых захоронений. Склеп обычно находился в часовне… под первоначальной гробницей.
— Ossuary annex, или «хранилище костей», — вставил Лэнгдон, сразу сообразив, о чем говорит гид.
— Да. Именно этот термин я и пытался вспомнить, — с почтением в голосе произнес итальянец.
Лэнгдон задумался. «Хранилище костей» было дешевым и довольно прагматичным способом решения непростой и деликатной задачи. Когда церковь хоронила своих наиболее выдающихся прихожан в красивых гробницах внутри храмов, не столь известные члены семей усопших желали быть похороненными рядом со своими знаменитыми родственниками. Это означало, что им следовало предоставить место под церковными сводами. Однако в церкви не было места для всего многочисленного семейства, и, чтобы выйти из положения, в земле рядом с гробницей достойных рыли глубокую яму, куда и сваливали останки родичей. Отверстие в земле, именовавшееся «дьявольской дырою», прикрывали крышкой, похожей на ту, которой в наше время закрывают канализационные или телефонные люки. Несмотря на все их удобство, «хранилища костей» очень скоро вышли из моды, поскольку вонь от разлагающихся тел частенько проникала в помещение собора. Дьявольская дыра, подумал Лэнгдон. В подобной связи ученый этого термина никогда не слышал, но он тем не менее показался ему весьма удачным.
«Найди гробницу Санти с дьявольской дырою», — снова и снова повторял он про себя. Вслух же осталось задать всего один вопрос.
— Проектировал ли Рафаэль гробницы или часовни с Ossuary annex? — спросил он.
Чичероне поскреб в затылке и после недолгого раздумья произнес:
— Вообще-то… вообще-то мне на память приходит только одна.
Только одна, подумал Лэнгдон. О лучшем ответе он не смел и мечтать.
— Где?! — чуть ли не выкрикнула Виттория.
Гид окинул их каким-то странным взглядом и произнес:
— Называется она капелла Киджи. Это гробницы Агостино Киджи[75] и его брата — богатых покровителей искусства и науки.
— Науки? — переспросил Лэнгдон, многозначительно взглянув на Витторию.
— Где? — снова спросила Виттория.
Чичероне проигнорировал вопрос и, вновь воспылав энтузиазмом, пустился в пространные объяснения.
— Надо сказать, что эта гробница весьма странным образом отличается от всех других, — сказал он. — Гробница эта… совсем… можно сказать, differente.
— Иная? — переспросил Лэнгдон. — Как прикажете это понимать?
— Будучи не в ладах со скульптурой, Рафаэль проектировал лишь внешний вид. Интерьером занимался другой художник. Имени его я не помню.
Лэнгдон превратился в слух, поскольку речь зашла об анонимном скульпторе иллюминатов.
— У того, кто работал над интерьером, был отвратительный вкус, — продолжал гид. — Dia mio! Atrocita! Кому хочется быть похороненным под пирамидами?
