Рут Ренделл - Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»
— Говорите, — хрипло сказала она, и мисс Спенсер побледнела.
— Том говорил, — быстро и униженно зашептала женщина, — что если князь Эуген приедет в Лондон, то это нарушит его замыслы.
— Какие замыслы? Какие замыслы? Отвечайте мне!
— Бог свидетель, я не знаю. — Мисс Спенсер упала в кресло. — Он сказал, что мистер Диммок поджал хвост и что он разберется с ним, и тогда Рокко…
— Рокко? Что — Рокко? — Нелла едва слышала сама себя, крепче сжимая револьвер.
Мисс Спенсер смотрела на Неллу остекленевшим взором.
— Не спрашивайте меня. Это смерть, — В ее глазах застыл ужас.
— Да, это смерть, — сказала Нелла, и ей показалось, что это произносит кто-то другой.
— Это смерть, — повторила мисс Спенсер, ее голова и плечи откинулись назад, и она бессильно поникла в кресле. Настроение Неллы внезапно изменилось. Женщина, несомненно, была без сознания. Уронив револьвер на стол, Нелла бросилась вокруг стола. Она опять была собой — женственной, отзывчивой, прежней Неллой. Она чувствовала облегчение от того, что так произошло.
Но в тот же миг мисс Спенсер как кошка вскочила с кресла, схватила револьвер и диким движением швырнула его в окно. Он разбил стекло, выстрелил, и наступила тишина.
— Я говорила вам, что вы глупы, — медленно проговорила мисс Спенсер, — явившись сюда как женская разновидность Джека Шеппарда и пытаясь силой выбить из меня признание. Теперь мы на равных. Вы запугивали меня, но я знала, что умнее вас и что в конце концов, если я продержусь достаточно долго, одержу победу. Теперь настал мой черед.
Нелла стояла, ошеломленная происшедшим и уничтоженная тем, что в словах мисс Спенсер была правда. Ей было невыносимо стыдно за собственную глупость. Но даже и в этом положении она не ощущала страха. Она смело смотрела на женщину, а ее мысль металась в поисках какого-нибудь выхода. Она не смогла придумать ничего, кроме взятки — громадных размеров взятки.
— Я признаю, что вы победили, — сказала она. — Но я еще не закончила. Выслушайте меня.
Мисс Спенсер, едко улыбаясь, посмотрела на дверь.
— Вы знаете, что мой отец миллионер. Возможно, вы знаете, что он один из самых богатых людей в мире. Если я дам вам слово чести не выдавать ничего из того, что вы мне рассказали, вы отпустите меня?
— Какую сумму вы предлагаете? — небрежно спросила мисс Спенсер.
— Двадцать тысяч фунтов, — сказала Нелла внушительно. Она начала рассматривать происходящее как деловую операцию.
Губы мисс Спенсер скривились.
— Сто тысяч.
Губы мисс Спенсер скривились вновь.
— Хорошо, скажем, миллион. Я могу положиться на своего отца, и вы так же можете положиться на него.
— Вы думаете, что стоите для негр миллион?
— Стою, — сказала Нелла.
— И вы думаете, что мы можем поверить вам, что это будет заплачено?
— Конечно, можете.
— И что мы потом никоим образом не пострадаем?
— Я дам вам мое слово и слово моего отца.
— Ах! — воскликнула мисс Спенсер. — Как вы могли подумать, что я отпущу вас на свободу просто так? Вы всего лишь безрассудная, глупая девчонка.
— Знаю, что не отпустите. Вижу это по вашему лицу.
— Вы правы, — медленно ответила мисс Спенсер. — Не отпущу. Я не отпущу вас даже за все доллары Америки.
Нелла почувствовала, как холодок пробежал по позвоночнику, и опять опустилась в кресло. Струйка воздуха из разбитого окна коснулась ее щек. В прихожей раздались шаги, дверь открылась, но Нелла не обернулась. Она не могла отвести глаз от мисс Спенсер. В ушах раздалось журчанье текущей воды. Она потеряла сознание и безвольно соскользнула на пол.
Глава X
В море
Нелле казалось, что ее нежно баюкают в огромной колыбели, которая покачивается плавными однообразными движениями туда и сюда с невероятной мягкостью. Это ощущение продолжалось некоторое время, а затем к нему прибавился звук быстрых, негромких, приглушенных ударов. Мягкий свежий ветерок развеял ее злость на саму себя, и осталось лишь восхитительное спокойствие.
Ей чудилось, что над ней склонилась мать, напевая ей в ухо колыбельную песенку. Странные цвета поплыли перед ее глазами, веки задрожали, и она проснулась..
Несколько мгновений ее взгляд путешествовал по сторонам в тщетных поисках ключа к объяснению окружающего. Она не чувствовала ничего, кроме покоя и облегчения от того, что тяжелая борьба позади; она закончилась — и сознание этого удовлетворило и успокоило ее. Постепенно Нелла стала различать окружающее и поняла, что она находится на яхте и что яхта движется. Движения колыбели были плавным покачиванием судна, быстрые удары — ударами гребного винта, странные цвета созданы облаками, подсвеченными восходящим на горизонте солнцем, а материнская колыбельная оказалась нехитрой песенкой, которую напевал человек, стоявший у штурвала.
За свою жизнь Нелла плавала на яхте множество раз, и вода была ей хорошо знакома — от шири Гудзона до безбрежных просторов Средиземного моря, голубые волны которого она бороздила во все сезоны и в любую погоду. Она любила воду, и теперь казалось восхитительным, что она опять оказалась на судне. Она подняла голову, чтобы оглядеться, но тут же уронила ее, она слишком устала, была обессилена и хотела только одного: тишины и спокойствия; у нее не осталось ни забот, ни стремлений, ни ответственности, словно сотни лет прошли со времени ее встречи с мисс Спенсер, и воспоминания о ней поблекли и отступили куда-то на задний план ее сознания. Судно было небольшим, и опытный глаз Неллы сразу же определил, что это развлекательная яхта, владелец которой, по всей видимости, принадлежит к самой высшей аристократии. Полулежа в шезлонге (ей еще не приходило в голову задуматься, как она сюда попала), Нелла обследовала все детали судна, бывшие в поле ее зрения. Палуба была белой и гладкой, как ее собственная ладонь, и швы между досками бежали по всей ее длине как голубые вены. Медные детали, начиная от тонкой полосы вокруг дымовой трубы и кончая вогнутым нактоузом компаса, сияли как золото. Мачты устремлялись вверх под довольно острым углом, их оснастка казалась шелковым кружевом. Не был поднят ни один парус, яхта шла на всех парах и делала около семи или восьми узлов. Она решила, что водоизмещение яхты — сотня тонн или около того и что ей не больше двух-трех лет.
На палубе никого не было, кроме человека за штурвалом; он был одет в голубой вязаный жакет, но ни на жакете, ни на спасательном круге, ни на полированном ялике, подвешенном к шлюпбалке, не значилось названия яхты или хотя бы инициалов. Слабым голосом она окликнула человека — раз, затем другой, но рулевой, не слыша ее, продолжал мурлыкать свою песенку, словно во всем мире не существовало ничего, кроме яхты, моря, солнца и его самого.
Затем ее глаза скользнули в сторону земли, от которой они удалялись, и она смогла различить маяк и огромное белое неуклюжее здание остендского курзала, этого огромного соперника игорных дворцов Монте-Карло. Итак, она покидает Остенде…
Целительные лучи солнца ласково упали на нее. Вода вокруг из небесно-серой и темно-голубой сделалась еще более волшебной — розовой и полупрозрачной, изумрудно-зеленой: магический калейдоскоп рассвета разворачивался своим привычным путем. В морской дали она могла различить здесь и там коричневые паруса рыбачьих лодок, возвращающихся домой, в Остенде, после ночного лова. Затем до ее слуха донеслись шлепающие удары по воде, и мимо, как гигантская черепаха, прополз пароход. Это была «Ласточка» из Лондона. Она могла видеть, как его пассажиры, любопытствуя, выстроились у перил вдоль борта. Девочка в макинтоше помахала ей рукой, и Нелла машинально ответила ей. Офицер на мостике «Ласточки» приветственно окликнул яхту, но человек за штурвалом не отозвался, и в следующую минуту «Ласточка» уже была всего лишь пятнышком вдали.
Нелла попыталась сесть в шезлонге прямо, но с удивлением обнаружила, что не может этого сделать. Сбросив покрывавший ее плед, она увидела, что привязана к шезлонгу куском широкой ленты. И в тот же миг ее разнеженность как рукой сняло — она окончательно проснулась, к ней вернулись бодрость и гнев; она знала, что опасности не закончились, она чувствовала, что они, возможно, начнутся с минуты на минуту. Ее ленивое удовлетворение, ее сонное ощущение мира и покоя полностью пропали, и она готовила себя к встрече со смертельной опасностью.
В этот самый момент на палубу вышел человек. Ему было лет сорок или около того, и он был одет в безукоризненный голубой костюм и шапочку яхтсмена с козырьком. Он вежливо приподнял свое кепи.
— Доброе утро, — сказал он. — Прекрасный восход, не правда ли?
Умная и нарочитая наглость его тона словно плеть хлестнула ее, лежащую привязанной в шезлонге. Как и всем людям, живущим легкой и приятной жизнью в тех далеких краях, где золото разглаживает все морщины, а законы накладывают твердую руку на любые беспорядки, ей трудно было понять, что есть другие края, где золото бесполезно и законы бессильны. Двадцать четыре часа назад она бы утверждала, что подобная ситуация невозможна; она могла беззаботно рассуждать о цивилизации, о девятнадцатом веке, о прогрессе, полиции… Но действительность учила ее, что человеческая природа всегда остается неизменной и что под хрупким мирком безопасности, в котором обитаем мы, добрые граждане, продолжают бурлить тайные силы преступности точно так же, как в дни, когда невозможно было пройти от Чипсайда до Челси без того, чтобы не быть обворованным. Действительность давала ей урок, какого не могли дать даже в бюро детективной полиции Парижа, Лондона или Санкт-Петербурга.
